Вот она, бабушка, папина мама, стоит на платформе и смотрит из-под руки прямо на площадку вагона, который ещё постукивает и покачивается с разбега. На бабушке чёрная шерстяная юбка, белая широкая кофта и платочек. Она совсем не похожа на кавалера ордена Ленина, хотя на кофте у неё и в самом деле орден Ленина.

Папа говорил про бабушку «кавалер», а она, оказывается, просто старушка. Или, вернее сказать, старуха, потому что старушки бывают поменьше ростом и потолще, вроде маминой мамы, бабушки Капитолины, а эта бабушка высокая и костистая. Лицо у неё худое, строгое, как будто недоброе, а глаза прозрачные, как бутылочное стекло.

— Здравствуй, Зинаида! — говорит бабушка лялиной маме, которую видит первый раз в жизни. И они целуются.

Ляля стоит сбоку и смотрит на бабушку.

— Это Ольга? — наконец говорит бабушка и глядит на Лялю своими бутылочными глазами. — Подойди-ка поближе, внука, дай на тебя посмотреть!

Бабушка смотрит на Лялю. Смотрит на её клетчатую яркокрасную пелеринку, на красную острую шапочку с кисточкой и покачивает головой. Что-то вздрагивает у неё в самых уголках губ, словно она хочет засмеяться. Но бабушка не смеётся, а гладит Лялю по голове своей жёсткой большой рукой, и с Ляли слетает шапочка.

Шапочку поднимает какой-то старичок с серьгой в ухе и кнутовищем в руке. От старичка сильно пахнет одеколоном.

— Ишь, надушился! Знакомься, Митрич! — говорит бабушка старичку, когда он подаёт Ляле шапочку. — Внучка Ольга, меньшого дочка!

Старичок знакомится: перекладывает кнутовище из правой руки в левую, низко наклоняется к Ляле и смеется. От смеха дрожит и блестит в его ухе большая серьга.

— Наш конюх колхозный! — говорит бабушка. — Подавай, Митрич!

Конюх смотрит на Лялю, и губы у конюха аккуратно складываются трубочкой, будто бы для того, чтобы засвистеть…

— Ивашок! — говорит он топотом и смотрит на Лялю. — Ой, копия…

— А?!. Да!.. — говорит бабушка, тоже смотрит на Лялю и вдруг отворачивается.

Старичок почему-то испуган. Он быстро уходит и подаёт к платформе чёрную узкую бричку на высоких колёсах. Такую Ляля видела в цирке. Только в цирке бричка была побольше.

— Погоняй, — сурово говорит бабушка, когда все размещаются в бричке.

— Но-о-о-о!.. — кричит старичок.

А лошади нисколько не боятся его крика. Они мелко перебирают ногами, бегут трусцой, и бричка подскакивает на колеях и выбоинах пыльной дороги.

Бабушка, мама и Ляля едут мимо маленьких белых домов, обсаженных деревьями. За плетнями, средь зелёных деревьев, прямо на улице, стоят белые печки. Из печей идёт дым.

Улица в этом городе очень длинная. Горячий ветер легонько шевелит пыль на дороге. По тротуару неторопливо и без звонков, разомлев от жары и редко-редко нажимая на педали ногами, едут босые велосипедисты. На улицу выбегают хозяйки и смотрят на бричку и бабушку. Хозяйки стоят и глядят им вслед, а бабушка ни на кого не смотрит. Она сидит прямая, неподвижная, высоко подняв голову.

Бричка доезжает до края улицы и поворачивает. Внизу, под обрывом, видно что-то широкое, огромное. Это — море. Оно до того большое, что когда Ляля глядит в ту сторону, у неё сжимается сердце и хочется протянуть к нему руки. От моря дует тёплый большой ветер — такой большой, что всё вокруг, куда ни погляди, так и ходит, так и колышется. Колышутся листья, колышутся ставни на окнах, колышутся чёрные сети рыбаков, развешанные вдоль берега на острых брусочках.

Увидев бабушку, рыбаки снимают шапки. Бабушка поджимает губы и кивает им из своей брички.

— Степановна! — кричит бабушке какой-то усатый человек, выходя из большого деревянного дома. — Ну, что, привезла своих?!.

Бричка останавливается.

— Председатель колхоза! — говорит бабушка маме про усатого человека.

Мама быстро снимает перчатку, наклоняет набок голову и пожимает руку человеку с усами.

— Внучка Ольга! — говорит бабушка усатому и смотрит на Лялю.

— Поздоровайся, Ляля, — говорит мама.

— Эх-ма! — кричит председатель густым голосом и выхватывает Лялю из брички.

Прямо перед собой Ляля видит два больших чёрных глаза. Они выглядывают, словно из лесу, из-под густых, кустистых бровей. Ляле щекочет лицо седой лохматый ус.

— Да неужто коськина дочка! — восхищается председатель. — А я твоего папаню вот эдакого, поменьше тебя, знавал… Хорош был паренёк… В люди, конечно, большие вышел, а я пареньком знавал. Ну, ну… — вздыхает он, увидев, что Ляля не улыбается. — Ну, ну… — и быстро ставит её на землю.

— А тощенькая она у вас отчего-то? — говорит председатель бабушке.

— Хворала, — вежливо отвечает мама. — Скарлатина была, с осложнением на оба уха.

Председатель вздыхает.

— Ничего, раздобреет! — решительно отрезает бабушка и выходит из брички.

Все идут в дом.

Хороший дом у бабушки. Не то чтобы большой, но больше всех соседних домов. Стены у него белые, как сахар, и он весь обсажен деревьями. Посреди двора стоит будка, а в будке живёт пёс. Пёс тихонько, но сердито ворчит.

— Молчать, Туз! — на ходу говорит бабушка.

Туз замолкает, а Ляля садится на корточки, вытягивает руку и говорит:

— Тузик, пузик!..

— Известно, дитё, — вздыхает отчего-то председатель.

Мама, бабушка, Ляля и председатель заходят в комнату. В комнате бабушкиного дома перед окошком с марлевой занавеской стоит стол, накрытый вышитой скатертью. У стола сидит старушка. Вот она-то уж не старуха, а настоящая старушка! Низенькая, толстенькая, с мягкими седыми волосами и мягкими ласковыми руками.

— Сватья, — объясняет бабушка.

Сватья поднимается, смотрит на всех голубыми добрыми глазками и часто-часто мигает.

На широком столе кипит самовар. По скатерти расставлены кувшины и кувшинчики, и много-много всего в кувшинах, и кувшинчиках, и на больших тарелках.

— Садитесь, — говорит бабушка и почему-то низко кланяется лялиной маме. — Закусывай, Зинаида.

Мама краснеет и тоже почему-то низко кланяется бабушке, Потом она застенчиво снимает шляпку и садится к столу.

Лялю усаживают между мамой и тётей Сватьей. Ей накладывают полную тарелку всякой еды — ватрушек, пампушек и коржиков. Ляля потихоньку ест и слушает, о чём говорят большие. Говорят про неинтересное, и Ляля начинает помахивать ногой и постукивать каблуком о ножку стула.

— Переломилась? — вдруг говорит бабушка. — Ступай на волю, там разгуляешься.

— Ватрушечку, деточка, захвати… — вся сияя, говорит Ляле тётя Сватья.

Ляля берёт ватрушку и бежит в сад.

Посреди сада кружочком растут кусты. Можно спрятаться среди этих кустов. Можно долго сидеть, притаившись между ветвей, а все в доме будут её искать и думать, что Ляля пропала.

Всё вокруг жужжит, звенит и стрекочет. Тонко и звонко поёт свою песню муха над лялиной шапочкой. Ходит петух у сарая бабушкиного дома, Он откидывает назад широкую, яркорыжую шею, вздрагивает, застывает на месте и громко орёт.

Ляля медленно отворяет калитку и выходит на улицу. Серой, широкой дорогой спускается к морю пыльная улица.

Тишина, Изредка слышны у моря пронзительные и острые в неподвижном воздухе выкрики…

— А-а! — говорят внизу.

— У-у! — отвечает кто-то сверху.

И опять тишина. Медленно вьётся шмель над лялиной шапочкой, поёт свою летнюю песенку.

И вдруг Ляля видит, что напротив бабушкиного дома, за плетнём, сидят какие-то двое на корточках.

Увидев Лялю, те, кто сидят на корточках, выходят на улицу. Это девочки. Ляля смотрит на девочек. Девочки смотрят на Лялю.

Молчат.

И вдруг одна девочка, та, что поменьше, манит Лялю рукой и делает ей непонятный знак указательным пальцем.