Это также говорило о многом — интриги Фиарийского дома набирали обороты, и теперь остановить замысел герцога Рене будет очень сложно. Особенно если (хотя капитан предпочитал думать — когда) Водачче покинет Салентинскую унию и войдёт в состав герцогства вместе с землями торгового князя Альдиче Мондави. На непосредственные планы Квайра это никак не влияло, но заплаченных денег вполне стоило.
Химберт де Фуа оказался на редкость расторопен — собственно, иного от него Антрагэ и не ожидал. К вечеру следующего дня к гостиному подворью, где ему сняли несколько комнат, подъехал экипаж, вполне достойный барона, с нанятыми грумами на запятках. Кучер ловко правил четвёркой коней серой масти, какой обычно были все лошади Антрагэ, сам де Фуа сидел рядом с кучером на запятках и спрыгнул, как только карета остановилась. Он побежал к хозяину гостиницы, расплатился с ним за перегруз хозяйского багажа и тут же умчался в комнаты барона, доложить тому, что всё готово.
Антрагэ остался доволен проделанной работой. Де Фуа успел привести виллу в достаточно приличный вид, чтобы принимать здесь гостей, которые пожалуют в самом скором времени. Он нанял полный штат слуг, при этом Антрагэ был уверен, что все они доносят тому или иному хозяину, а то и нескольким сразу. Но знал барон ещё, и что де Фуа, скорее всего, в курсе, кому доносят слуги, хотя бы в общих чертах. Сам де Фуа докладывал о каждом шаге Антрагэ сюзерену, но тут барону было нечего бояться — он не собирался предавать герцога Фиарийского, хотя и не был согласен с его планами.
— Завтра примерно в эти же часы, — сообщил Антрагэ старшему телохранителю, — к нам в гости прибудет граф де Кревкёр и, скорее всего, торговый князь Альдиче Мондави с супругой. Сам понимаешь, что ударить лицом в грязь я не имею права, и то, что мы тут первый день, не оправдает меня в их глазах.
Де Фуа отлично понимал, что сбитые в кровь ноги станут его самой малой проблемой в том случае, если принять гостей удастся не на лучшем уровне. И тут статус осведомителя герцога Фиарийского не спасёт его от гнева Антрагэ. Де Фуа отлично видел, что под маской холодности и отрешённости Антрагэ прячет гнев. Во второй раз высланный Баал знает куда, да ещё и вынужденный служить ширмой для чужих интриг, — это мало кому понравится. Так что барону нужна лишь цель, чтобы сорвать на ней свой гнев, а получить от него, к примеру, перчатку де Фуа не горел желанием. Он был достаточно умным человеком и знал, что не противник Антрагэ, барон легко сделает с ним что захочет. И хорошо, если просто проткнёт, оставив истекать кровью, может ведь и калекой оставить. А кому он нужен будет искалеченный? Капитала он пока себе особого не нажил, жены и дома — и тех нет, так что останется лишь просить милостыню, притворяясь ветераном одной из многочисленных войн. И никакого толку от дворянства не будет, там таких дворян сидит — плюнуть некуда.
Как только де Фуа умчался выполнять очередное задание, Антрагэ развалился в кресле, не снимая дорожных туфлей, и потребовал себе вина и трубку. Окутываясь клубами сизого дыма сожжённой травы табакко, он думал о том, что же будет дальше. Ведь завтра всё начнётся — уже завтра. Сегодня вечером после ужина он обсудит всё с Кревкёром и вынужденным союзником — Мондави, а завтра утром вместе с ними отправится на молебен, где дож умрёт от руки виистанского еретика, что даст сигнал к началу захвата Водачче. Вроде бы всё понятно и просто, вот только чего не мог взять в толк Антрагэ — зачем в эту игру ввязалась Вииста, пускай и в лице одного лишь неприятного человека, называемого Легион? Он отлично понимал мотивы Страндара — вбить ещё один клин между Адрандой и Салентиной как минимум в случае фиаско, и полный бардак в Адранде, если здесь людям герцога Рене будет сопутствовать удача. Если Фиария, получив Водачче и земли Мондави, к примеру, отколется от Адранды и герцог возобновит свою присягу императору Билефельце на прежних, весьма свободных условиях, для Адранды это будет, конечно, не крахом, но весьма чувствительным ударом. Ведь примеру могучего Рене Льва могут последовать и другие, а трон под Антуаном VIII, как известно, держится лишь благодаря просто нечеловеческим усилиям кардинала Рильера. Так или иначе, но главный враг Страндара в Святых землях ослабнет, что только на руку острову. А вот что получит Вииста, Антрагэ не понимал. Да, клин между двумя соседями государства хаосопоклонников был им на руку. Вот только, даже когда Отец Церкви объявил Поход за Веру против впавшей в ересь Виисты, ни Валендия, погрязшая во внутренних распрях, ни Адранда, ни даже Салентина не проявили никакого религиозного рвения, действия их были разрозненными и ограничились пограничными конфликтами, которые ни к чему не привели. Ни о каком едином порыве, как во время давних Походов за Веру против молодого Халинского халифата, отринувшего Господа ради учения пророка Мегбера, говорить не стоит. В общем, ничего Вииста не выигрывала в этой авантюре с Водачче, и при этом в Виле на борт «Золотого пеликана» поднялся неприятный человек в чёрном, называющий себя Легионом. Антрагэ достаточно хорошо был знаком с иерархией хаосопоклонников, чтобы понимать, кто он такой. Сильнейшие заклинатели демонов, способные вырывать из Долины мук чудовищ невероятной силы и злобы, просто так не отправляются неизвестно куда. Ведь по сути именно на них и держится оборона Виисты — один такой Легион стоит на поле боя десяти пехотных полков.
Антрагэ был раздражён тем, что не видит всей картины, не понимает действий всех, участвующих в авантюре. Тем более тех, кто формально находится на его стороне. Он сидел в кресле, окутанный клубами дыма, и курил, пока солнце не опустилось так низко, что его лучи засветили в окна. Тогда Антрагэ понял, что может попросту не успеть привести себя в нормальный вид к приезду гостей, и кликнул слуг.
Чёрный зал не знал ни единого луча света — в этом месте, никогда не всходило солнце, никогда не светили звёзды, и никто не жёг свечи или лучины. Здесь было место тьмы — первозданной материи, той, что была раньше даже хаоса изначального. Те, кто собирались тут, в зале без окон и дверей, уважали первозданную тьму. Им не нужен был вульгарный свет, чтобы видеть друг друга.
Десятеро, что были на самом деле более чем десятью тысячами, стояли на строго отмеренном расстоянии друг от друга. Так, чтобы никто не смог дотянуться до другого, не рискуя попасть под удар хотя бы ещё двоих. Они не доверяли друг другу — так повелось издавна. Наверное, с тех пор, как они осознали себя в хаосе изначальном.
— Завтра, — произнёс один из них, тот, кто сейчас покачивался на узкой койке в маленькой каюте, прежде занимаемой навигатором «Золотого пеликана», — завтра вещь покинет придел собора, куда я не могу проникнуть. Завтра она станет нашей.
Ещё один шаг на их долгом и тернистом пути будет сделан.
— Берегись, — ответил ему стоявший напротив, на расстоянии двух вытянутых рук, — рыцари Веры в городе. Они тоже хотят получить вещь.
— Будет славная битва, — осклабился первый, и будь в зале хотя бы намёк на проблеск света, все бы увидели его ровные зубы, обнажённые в хищной усмешке. — Их мало, а я — Легион.
— Ты силён, но и они не слабы, — раздался низкий, грудной голос, такой мог бы принадлежать могучему воину, какие тяжёлыми мечами и секирами добывали себе королевства. — Не зазнавайся и помни — ты не сильнейший среди нас.
— Я рискнул там, где вы спасовали. Я пошёл дальше вас. Мы давно знаем, где вещь, знаем, что она надёжно укрыта, так почему не напали на Водачче год назад, когда там началась смута? Неужели нас поразил страх? Малодушие?
Это были сильные слова, такие, что могли обернуться конфликтом, каких бывало немало в прежние времена. Именно они и привели к традиции сохранять дистанцию. Однако в ответ на дерзость обладатель низкого голоса только рассмеялся — давно прошли те годы, когда его можно было задеть словом.
— Шаг за шагом, — напомнил он, — один за другим. Прежде мы слишком торопились, и чем всё закончилось, не буду напоминать. Ты вызвался сделать шаг — взять вещь из Водачче. Сделай это, но не теряй головы. Рыцари Веры и особенно их честолюбивый приор — сильные противники, не недооценивай их. Помни о первом шаге, он важнее всего перед любой схваткой.
