Но не только эти события заставляли кардинала Рильера мрачно хмурить лоб, особенно в такой день. Его величество шагает по улицам, пускай и в окружении верных мушкетёров королевского дома, чьё оружие заряжено, а вокруг прикладов обмотаны горящие фитили. Они готовы выстрелить в любой момент и по любому врагу или тому, кого примут за врага. И всё равно Рильеру казалось, что король беззащитен, словно новорождённый младенец. Конечно, на богомолье церковные догматы велят отправляться пешком, но его величеству в столице и они не указ, а грех бы ему кардинал, являвшийся духовником и исповедником короля, отпустил с лёгкой душой. Вот только его величество желал показать себя всей столице, чего Рильер не дал ему сделать во время возвращения в Эпиналь из Амбуазского замка. Кардинал слишком опасался за жизнь его величества после убийства герцога Фиарийского и убедил короля отменить свой торжественный взъезд в Эпиналь, ограничившись лишь роскошным балом для верных придворных. Состав гостей, конечно же, утверждал кардинал, а охрану особы его величества несла та самая дюжина верных, что покончила с герцогом Фиарийским. И именно с судьбы дворян, входивших в эту самую дюжину, и начались опасения кардинала за жизнь его величества.
Рильера сильно беспокоило, что д’Эпернон не сумел изловить в Водачче барона д’Антрагэ, и тот как в воду канул. Смерть герцога Мондави, погибшего во время одной из своих тайных, однако не являвшихся секретом для кардинала, охот, Рильер никак не связывал с бегством Антрагэ. В отличие от нескольких дуэлей, на которых были убиты те самые дворяне, она заставила его серьёзно задуматься. А после того как неизвестный умудрился за неполных полчаса оскорбить сразу троих из дюжины и сразиться с ними не где-нибудь, а в Турнельском парке, в душе кардинала начали зреть более чем серьёзные опасения. Мало кто превосходил Антрагэ во владении шпагой, а когда человеком движет жажда мести, он способен творить настоящие чудеса.
— Отчего вы так скорбны ликом, ваше высокопреосвященство? — прервал размышления кардинала его величество, явно наслаждавшийся прогулкой на богомолье.
— Мы идём поминать в молитве невинно убиенных, ваше величество, а смерть каждого невинного есть великое горе в глазах Господа.
— Безусловно, ваше высокопреосвященство, безусловно, — кивнул король, однако показная скорбь в его тоне не могла скрыть всей самовлюблённости помазанника господнего.
Глядя на него, кардинал снова невольно допустил греховную мысль — если бы не Луи де Лоррен, рвавшийся к власти едва ли не сильнее своего брата, быть может, корона сейчас украшала бы голову герцога Фиарийского. Однако тильонский архиепископ слишком уж сильно хотел сменить шёлковый фиолетовый пояс-фашью на красный муаровый, а это могло произойти лишь в одном случае. Отправляться на встречу с Господом раньше назначенного срока Рильер не желал, а потому, пускай и скрепя сердце, не стал противиться убийству герцога Фиарийского и его брата. Это решение принимали король и его первый министр, лицу же духовного сана лучше было не думать о нём. И всё же, если бы не амбиции Лоррена, грозившие самому Рильеру, кардинал взял бы на душу куда более тяжкий грех и все его последствия. Решил же в своё время Отец Церкви, что Каролусу Властителю — последнему правителю Энеанской империи — лучше умереть бездетным, что привело к Войне Огня и Праха и падению империи.
Размышления кардинала снова были прерваны. К возглавлявшему процессию богомольцев королю неспешным шагом направлялся монах в карминовой рясе ордена святого Нафанаила. Лицо монаха скрывалось под капюшоном, как и положено в день поминовения этого святого. Монах был невысок ростом, движения его скрывали полы рясы.
— Далеко же монахи выслали проводника на сей раз, — заметил его величество.
Рильер, занятый своими мрачными мыслями, лишь кивнул в ответ. Каждое слово короля, каждый жест его, явно рассчитанный на публику, каждый взгляд, что кидал его величество украдкой, чтобы прикинуть, смотрят ли на него, — всё это вызывало у кардинала глухую злобу и раз за разом возвращало его к греховным мыслям о цареубийстве. Рильер не обратил внимания на слова короля, пока не стало поздно. Как не придали значения слишком далеко от аббатства ждущему процессию проводнику. Ведь никто не смеет ступить на землю, принадлежащую Церкви, а значит, Господу, без посредства клириков. И поэтому для того, чтобы процессия вошла на территорию аббатства, всегда отправляли монаха, который должен формально пригласить туда короля и сопровождающих его, а после проводить их.
— Вы пришли помолиться за всех невинно убиенных? — задал королю ритуальный вопрос тихим голосом монах, миновавший мушкетёров и остановившийся всего в паре шагов от его величества.
— Всё верно, — кивнул король. — Мы и свита преданных мне идём в аббатство святого Нафанаила, чтобы преклонить колена и помолиться за всех, кто был невинно убиен. Ибо смерть каждого невинного есть великое горе в глазах Господа.
Повторённые королём слова привлекли внимание кардинала. Тот повернул голову к ним, как раз когда монах скинул капюшон резким движением.
— Тогда вам стоило помянуть в своей молитве Рене, герцога Фиарийского, прозванного Львом, — произнёс монах, под капюшоном рясы которого скрывалось лицо барона д’Антрагэ, — убитого по вашему приказу.
Кардинал успел только вскинуть руку, когда Антрагэ отточенным движением опытного бойца ударил его величество сначала в живот, а после в грудь. Как показалось в первое мгновение кардиналу, бил Антрагэ кулаком, однако расплывавшиеся по дублету короля тёмные пятна говорили об обратном. В руках у Антрагэ была сталь. Рильер всё же увидел кинжал, который Антрагэ сжимал в левой руке — той, которой наносил удары королю, когда барон скинул рясу и обнажил короткую рапиру. Ножны с нею Антрагэ привязал к ноге, и её невозможно было заметить под рясой.
— Он убил меня, подлый монах! — воскликнул король, не узнавший Антрагэ. — Убейте его!
Крик его величества как будто вывел замерших от неожиданности мушкетёров из оцепенения. Лейтенанты Сен-Малин и Пекорнэ, конечно же, из числа верной дюжины, у которых не было громоздких мушкетов, выхватили шпаги и бросились на Антрагэ. Но тот не принял боя, лишь парировав их выпады, и бросился бежать прочь — к домам и проулкам меж ними, где так легко скрыться от погони. Всё же мушкетёры не сплоховали — они без команды вскинули оружие к плечу и дали почти слитный залп по убегающему убийце короля. Антрагэ покатился по мостовой, и всем видевшим это показалось, что пули достали его, однако спустя мгновение барон вскочил на ноги и припустил ещё быстрее. Опытный боец, он знал, через сколько выстрелят мушкетёры и вовремя бросился наземь, уходя от пуль.
Сен-Малин и Пекорнэ громко командовали своим людям бежать за убийцей, найти его, притащить сюда, однако склонившийся над королём Рильер их уже не слышал. Он приложил ладонь к побледневшим губам его величества и понял, что король умер. А вместе с ним, вполне возможно, умерла и Адранда.
— Бейте в колокола, — велел кардинал, поднимаясь, — объявите городу и миру, что король умер.
И через четверть часа колокольни в Эпинале одна за другой начали бить скорбный набат по невинно убиенному в день поминовения святого Нафанаила Антуану VIII, милостью Господа королю Адранды.
Столица как будто замолчала после того, как стих колокольный звон. И дело было не только в трауре, объявленном королевским советом по всем правилам — со спущенными знамёнами над дворцом и запретом всех увеселений, но в том, что людей придавил страх. Страх от осознания полной неизвестности, которая ждёт их в будущем. Что будет с Адрандой после смерти бездетного короля? Этим вопросом задавались и в кабинетах как-то враз опустевшего королевского дворца, и в жалких лачугах трущоб и пригородов. Ведь ответ на него повлияет на всех. У короля не осталось ни наследников, ни даже супруги, которая могла бы счастливо понести, о чём сообщили бы через несколько дней после кончины его величества. Теперь Адранду ждал хаос борьбы за власть, которая вот-вот разгорится среди многочисленных родственников короля.
