Но в следующий понедельник Pantry Pride вернулась, предложив 56,25 доллара за акцию.
В течение 48 часов, к среде, Drexel достала обязательства на 350 миллионов долларов из намеченных 700 миллионов и «с полной ответственностью» заявила, что добудет остальные 350 миллионов. Перельман заплатил за обязательства пять с лишним миллионов комиссионных.
В среду Артур Лаймен – он всегда был больше расположен к переговорам с Перельманом, чем коллеги-защитники Липтон и Рогатин, и пытался выступать посредником еще в июне – настоял, чтобы Бержерак, Теодор Форстманн и Перельман встретились и выработали трехстороннее соглашение.
Около полуночи 9 октября Перельман со свитой впервые появился в пышно раззолоченном фойе Revlon на 39-м этаже здания General Motors. «Никогда не забуду, как эти 20–30 ребят вывалились из лифтов, – рассказывал Бержерак. – Все низенькие, все лысые, все с огромными сигарами! Если бы киношники захотели собрать тридцать подобных, им вряд ли удалось бы. Но это действительно напоминало плохой фильм, где действие происходит, скажем, в Миссисипи или Луизиане и такие вот ребята собираются, чтобы подтасовать результаты местных выборов».
«Сцена еще та, – вторил ему Лаймен. – Все они расселись в одной комнате, положили ноги на столы Майкла и стряхивали пепел на его ковры».
Со своей стороны, свита Перельмана невысоко оценила местные роскошества: развешанные всюду головы охотничьих трофеев, пуфы из слоновьих ног, настенные изображения львов и тигров в духе Аберкромби и Фитча, а также антикварный троноподобный стульчак в личном туалете Бержерака («верх безвкусицы», как выразился Драпкин).
Три стороны в различных комбинациях вели переговоры до четырех утра и выработали предварительный вариант: Перельман приобретает Revlon и продает Forstmann Little одну из ее дочерних гигиенических компаний по устраивающей Форстманна цене (потом Перельман назвал ее слишком низкой). Но Форстманн подчеркнул, что согласен лишь в том случае, если такая схема устроит Бержерака – ему ведь и дальше руководить компанией. На следующее утро Бержерак заявил, что она его не устраивает.
В результате встречи Перельман принял решение, которое произвело самое сильное впечатление на соперников: он заявил, что, поскольку, в отличие от Форстманна, не имеет доступа к цифрам Revlon, отныне будет использовать Forstmann Little в качестве ориентира и перекрывать любую их ставку на 25 центов (собственно, так он уже и сделал, предложив 56 долларов 25 центов).
«К этому времени, – считает Лумис из Lazard, – Перельман радикально изменил свою позицию. Раньше он хотел провести сделку века по 47,5 доллара, продать все и получить косметику даром. Теперь у него был иной принцип: „Сколько бы ни дала Forstmann Little, я буду на четверть доллара впереди". Теперь его в первую очередь волновала не дешевизна сделки, а выплаченные комиссионные, обслуживание полученных кредитов и собственная репутация как умелого покупателя. Я убежден, что, если бы Forstmann Little поднялась до 59 долларов, Перельман дал бы 60. Он чувствовал, что обязан победить любой ценой».
Действительно, обслуживание кредитов и процентных платежей по облигациям на 750 миллионов долларов стоило Перельману около 110 миллионов в год. В проспекте эмиссии Pantry Pride содержалась оговорка (которую Drexel потом сделает стандартной), что «средства, которые компания получает от текущих операций, не гарантируют выполнения ею данных обязательств». Почти половину из полученных за облигации примерно 730 миллионов долларов (после уплаты причитавшихся Drexel комиссионных) Перельман вложил в другие «мусорные» бумаги, сами по себе столь же рискованные, и должен был считаться с возможностью потерять основную сумму долга.
По большинству своих бумаг Pantry Pride платила чуть больше 14 % годовых. Учитывая, что банковская ставка в тот момент составляла 8 % годовых, Перельман нес дополнительные расходы почти на 40 миллионов долларов. Но дело было, конечно, не только в них. Как ему вообще возвращать 750 миллионов долларов? А ведь эти деньги (даже при всех хитроумных отсрочках) рано или поздно придется отдавать. Если Revlon уходит, значит, нужно искать что-то другое. И быстро. А на покупку годится только хорошая и не сверхдорогая компания – такую все труднее найти. Если же приобретение будет враждебным, то – после всех комиссионных и многомесячных текущих расходов, которые не возместить, – и здесь может ничего не выйти. Тогда он окажется уже не борцом с ветряными мельницами, а в чистом виде неудачником.
Кроме того, нужно учесть время и деньги, непосредственно вложенные в операцию по Revlon. Одним только юристам и инвестиционным банкам Перельман был должен 20 миллионов долларов комиссионных, не считая тех пяти миллионов, которые заплатил за обязательства по частным размещениям на 350 миллионов.
Но даже и эти несомненные практические соображения, как все единодушно подтверждают, не шли ни в какое сравнение со страстным желанием Перельмана выйти победителем. Общее мнение выразил Фред Салливан: «Перельман фантастически упорен. Заставить его уступить так же трудно, как отнять кость у собаки. Он будет цепляться до конца. Если бы ему пришлось идти на 90 долларов, я думаю, он пошел бы».
«Не знаю, где Ронни остановился бы, – вторил Абекассис из Drexel. – Мы сидели как на иголках. Ситуация становилась все более рискованной».
В лагере Revlon-Forstmann Little тоже заметили новый настрой Перельмана. И недели не прошло, как Лумис и его коллеги поняли, что хоронить Перельмана рано и что он, напротив, самый опасный соперник, готовый на любую ставку. «Нас так и подмывало, – вспоминал Бержерак, – назначить 60 или 65 долларов и посмотреть, что он будет делать. Но вот что делать нам самим, если он вдруг отступит?»
Увлеченные водоворотом событий, консультанты и директоры Revlon незаметно для себя отошли от первоначальной и оправданной позиции – не отдавать компанию Перельману по явно заниженной цене в 47,5 доллара за акцию – и втянулись в опасную игру «кто – кого». Динамика процесса изменилась, но они продолжали обороняться, ослепленные враждебностью к Перельману.
В последнюю неделю к ситуации добавился новый фактор. Когда совет директоров Revlon одобрил выкуп с участием Форстманна, ему пришлось отменить все защитные меры, принятые против Pantry Pride. Он приостановил действие «ядовитой пилюли» и ограничение на дополнительные кредиты (предусмотренное обменной операцией), чтобы Форстманн мог кредитовать сделку займами под активы Revlon.
Но объявление о кредитованном выкупе привело к падению цены выпущенных 26 августа обменных векселей, которые должны были продаваться по номиналу. (Векселя стали менее обеспеченными, поскольку доля долга в структуре капитала Revlon должна была вырасти.) В своих письменных показаниях Рифкинд заявил: «Со дня нашего заседания 3 октября векселя упали до 87 долларов и по сравнению с номиналом стоили в общей сложности на 60 миллионов долларов меньше. Меня захлестнул шквал звонков от разгневанных держателей векселей: они обменяли свои акции на бумаги доходностью 10,75 % в расчете, что их стоимость не будет ниже номинала, а она мгновенно упала на 13 %».
10 октября «The Wall Street Journal» поместила статью под заголовком «Инвесторы Revlon заявляют, что действия компании могут принести им миллионные убытки». Некоторые владельцы векселей, сообщалось в статье, рассматривали возможность судебного иска.
Как Pantry Pride относилась к проблеме векселей, не совсем ясно. 11 октября Джиттис отправил в Revlon письмо с заявлением, что Pantry Pride заплатит по векселям проценты и основную сумму – иными словами, ничего сверху. Правда, Драпкин (согласно его письменным показаниям) 10 октября позвонил Липтону и сообщил, что они «намерены решить беспокоящую Revlon проблему держателей векселей, и этот вопрос не должен быть препятствием к сделке».
Предельно ясно высказалась Forstmann Little: она обещала обменять старые векселя на новые по номиналу и поднять ставку до 57,25 доллара – на доллар выше Перельмана. Взамен Форстманн попросил защитные гарантии, которые практически не позволяли больше никому претендовать на Revlon: если некто аккумулирует 40 % акций компании, автоматически вступает в силу право Fortsmann Little приобрести два ее дочерних отделения, Vision Care и National Health Laboratories, за 525 миллионов долларов (то есть, по оценкам Lazard, ниже рыночной стоимости). Кроме того, по новой схеме Форстманна управляющие выпадали из числа собственников компании. Липтон и Лаймен предупредили Бержерака, что, если условия Форстманна будут приняты, резкий конфликт в руководстве компании неизбежен.
