– К тебе опять волосатый дядька, иноземец… – малец, ничуть не смущаясь присутствием Леонтиска, закончил фразу соленым солдатским эпитетом, означающим объект, с которым совершено половое сношение. Леонтиск только примерился, чтобы дать сопляку щелбан, как из соседнего помещения проворно выскочил пожилой муж в линялом кожаном фартуке, на ходу стягивавший толстые дымящиеся рукавицы. Седая, начавшая лысеть голова этого человека разительно контрастировала с тугими, выпирающими мышцами его рук и груди, которым позавидовал бы любой молодой атлет.

– Великая Мать, Леонтиск! – радостно осклабившись, сипло пропел кузнец, бросаясь навстречу гостю. – Ах ты, маленький засранец! (Это уже относилось к засверкавшему глазенками сыну.) Ну, ты у меня получишь, собачья отрыжка! Брысь, иди помоги брату!

Широкая ладонь отца ловко отвесила затрещину попытавшемуся проскочить мимо сорванцу. Тот, впрочем, снес это с ухмылкой, которой было далеко до покаянной.

– Совсем обнаглел, щенок, – поворачиваясь к гостю, проговорил кузнец. – Давно плети не нюхал! Это ж надо – назвать сына стратега «иноземцем»!

Леонтиск примиряюще положил ладонь на покатое плечо мастера.

– Не кипятись, старина Менапий! В этом-то твой отпрыск прав – за годы, проведенные в Спарте, я действительно подзабыл и привычки в одежде, и манеру следить за собой, свойственные афинянам. Но в Спарте (чуть не сказал – у нас в Спарте) длинные волосы – это знак достоинства и заслуг воина, за прической тщательно следят и полководцы, и цари…

– Воистину, так и было в старые времена, – согласно покивал лысоватой головой Менапий. – Да только сейчас какие воинские заслуги, у нас, эллинов, Леонтиск? Кто нам даст проявить свою доблесть? И-эх!

С досадой махнув рукой, старый кузнец добавил уже тише:

– Эти македошки с римлянами совсем уже на шею сели, чтоб их чума заела…

Леонтиск сразу посерьезнел.

– Кстати, старина Менапий, я к тебе не просто поболтать, а по делу. По делу важному, клянусь Меднодомной Афиной. И для чужих ушей не предназначенному…

Леонтиск покосился на группу подмастерьев, работавших неподалеку у горна. Конечно, вряд ли кто-то из них был фискалом архонта или кого-либо из городских стратегов, но все же, все же… Мерзкая роль, предложенная ему отцом (заговорщиком!), потрясла молодого воина, и сейчас он был подозрителен, как никогда.

В знак понимания кузнец слегка кивнул, прикрыв веками глаза.

– Пройдем за мной, – произнес он и торопливой, семенящей походкой поспешил к лестнице, ведшей на второй этаж. Леонтиск не смог сдержать улыбки. «Ему б еще хромоту, нашему доброму оружейнику – и был бы вылитый Гефест, каким его описал Гомер!» – с теплотой подумал он, поднимаясь за кузнецом наверх, в жилые помещения.

– Сюда, – Менапий подождал, пока Леонтиск, наклонившись, пройдет в комнату и затворил за ним тяжелую, добротную дверь. Они оказались в оружейной. Стены помещения были увешаны самыми разнообразными образцами холодного оружия и круглыми, превосходной работы, бронзовыми щитами.

– Здесь можно говорить спокойно, – Менапий встал у выходящего на улицу окна и сложив ручищи на груди, выжидающе посмотрел на молодого воина. – Стены в два локтя толщиной. Сам строил.

Леонтиск на мгновенье замешкался. Его охватили сомнения – имел ли он право вовлекать в начавшуюся очень опасную, как он предполагал, игру совершенно посторонних людей?

– Леонтиск, прошу тебя, говори, – глядя ему прямо в глаза, потребовал кузнец. – Полагаю, случилось нечто серьезное, если тебе потребовалась помощь кузнеца Менапия. Проси о чем угодно, и это будет выполнено – я не забыл, чем обязана тебе наша семья!

Леонтиск поморщился.

– Я оказался в щекотливой ситуации, старина кузнец, и действительно нуждаюсь в помощи. Но не думай, что я явился напомнить тебе о неком долге, или что-то в этом роде. Ничего ты мне не должен, клянусь Меднодомной Афиной!

Кузнец протестующе выставил ладонь:

– Ты пришел к друзьям, Леонтиск, сын Никистрата. В чем твои затруднения?

Леонтиск почесал нос.

– Мне нужно быстро и тайно отправить послание в Лакедемон. О чем идет в нем речь и почему я не могу воспользоваться услугами людей отца, тебе, клянусь богами, лучше не знать, добрый Менапий.

Кузнец закивал головой, подтверждая, что не собирается совать нос не в свое дело.

– Нет ли у тебя на примете достойного, верного человека, – продолжал молодой воин, справившись с сомнениями, – который мог бы взяться за это дело? Одно условие – он должен сесть в седло сегодня же, и чем быстрее, тем лучше.

– Великая Мать! И всего-то? – фыркнул кузнец. – Дай-ка покумекать…

После недолгого молчания он решительно мотнул круглой головой.

– Да, чего, собственно, долго раздумывать – отправлю Каллика, своего старшего, и дело с концом! Возьмет чалого со двора, да сивку на смену – и к завтрашнему утру будет в Коринфе, к обеду следующего дня – в Спарте! Письмо у тебя с собой?

– Н-нет… – юноша не стал распространяться, при каких обстоятельствах ему пришлось покинуть дом отца. – Я хочу отправить скиталу, тайное послание. У тебя найдется, добрый Менапий, кусок пергамента, стилос и чернила?

Старик издал губами дребезжащий звук и направился к двери.

– Сейчас тебе все принесут. А я пойду предупрежу сына. Через час он отправится в путь, это тебя устроит, любезный юноша?

– О, клянусь Афиной, это было бы чудесно! Скажи мне, только правду, старина, – тебе действительно не в убыток оказать мне эту услугу? Ведь, как мне известно, Каллик все время работает в мастерской, выполняет лучшие заказы…

– Лучшие заказы я выполняю сам! – напыщенно заявил Менапий. – А что касается Каллика, то несколько дней отдыха от горна ему пойдут только на пользу. Он и так уж бледный стал, как угорь! И всего у него интересов – молотком постучать, набить брюхо и поспать, нет бы девку за сиську ущипнуть, или с дружками погулять – он о том и не думает! Как отец я, конечно, доволен, и люди завидуют… Но как-то это все… противоестественно, что ли? Ну что это за молодость без баб, я вас спрашиваю? Не-ет, я в его годы другим был, клянусь Афродитой!

Еще раз хмыкнув, кузнец выкатился за дверь. Леонтиск отошел к окну и бросил взгляд в щель между приотворенной створкой, затянутой слепым белым листом слюды (стеклянные окна себе могли позволить только богачи), и массивной медной рамой. По улице медленно проползала груженая мешками с мукой разбитая двуколка, запряженная парой меланхоличных мулов. Сырой ветер, просочившийся с улицы, рыскал по комнате, заглядывая под щиты и позвякивая развешанными на стене мечами, как будто силясь стянуть их с гвоздей.

В коридоре раздалось быстрое шлепанье сандалий по полу, скрипнула дверь. Леонтиск обернулся. Молодая рыжеволосая рабыня (фракиянка? иллирийка?) с наивным бледным лицом и голубыми глазами с поволокой неуверенно застыла на пороге. Тонкими, открытыми по локоть руками она прижимала к обозначившейся под туникой острой девичьей груди беленый свиток пергамента, склянку с чернилами и стилос.

– Это хозяин … велел принести… – смущенная пристальным взглядом Леонтиска, девушка потупила взгляд, порхнула к стоявшему в углу трехногому шестигранному столику, неловко свалила на него прижатые к груди предметы.

– Кто ты, нимфа? Я тебя раньше не видел. Как твое имя? – не отрывая взгляда, спросил Леонтиск, восхищенный милой неловкостью юной невольницы.

Коротко звякнул, норовисто спрыгнув со стола, металлический стилос.

– Левия.

Она задержалась у столика, словно не зная, что делать дальше. Вскинула глаза, смутилась, потупила, нагнулась было, чтобы поднять стилос, передумала, вспыхнула, выбежала прочь.

Снисходительно-удивленно покачав головой (дитя! дитя!), Леонтиск опустился на корточки, поднял железный стержень и бросил его на стол. В этот момент раздалось хлопанье крыльев и в проем приотворенного окна заглянул нахальный мокрый ворон, привлеченный, по-видимому, блестевшим на стене оружием.

– А ну, прочь отсюда, крылатый демон! – крикнул Леонтиск, испуганно складывая пальцы в знак, отгоняющий нечистую силу.