Кишечник зверьков выделяет какой-то фермент, который слегка меняет химический состав кофейных зерен. В итоге, на мой вкус, получается более сухой и строгий напиток, без карамельности и шоколадности, которые свойственны другим сортам индонезийского кофе. Если его приготовить правильно, не пережаривая, то удается ощутить вкус нуги (другие говорят — меда), но аристократическая горчинка доминирует в любом случае.

Виверры местными жителями называются лювак, отсюда и название напитка — копи лювак, то есть виверрово кофе. Поскольку только кофейными ягодами хищники питаться не могут, потому «на выходе» получается совсем немного продукта. Стоит он немалых денег, так что наш юрист сразу продемонстрировал свои финансовые возможности.

— Обожаю копи лювак, — принял его вызов я.

Глоток экзотики не помешает перед тем, как приступить к делу. Тем более что способ приобретения собственности на Бали сродни необычному вкусу виверрова кофе.

Купить недвижимость в Индонезии иностранцу, строго говоря, нельзя. Своей землей это государство не торгует… хотя готово предоставить для желающих попользоваться ею хитроумные лазейки.

Их несколько, так что выбирайте в зависимости от вашего психотипа и количества денег, которое вы готовы вложить в Индонезию.

Можно получить так называемое право на бизнес. Это означает, что вам за определенную, но вполне разумную плату передается земля, на которой вы можете заниматься бизнесом, согласованным с местными властями. Например, построить боулинг-клуб для туристов. Но больше четверти века такое право не действует, и если государству понадобится эта земля — например, чтобы создать вместо вашего боулинг-клуба вертолетную площадку для президента Индонезии, — по истечении этого срока (а при форс-мажорных обстоятельствах и ранее) ее у вас отберут.

Право на бизнес сходно с правом на строительство. На государственной земле иностранец может построить дом или гостиницу. Но собственником земли остается Индонезия, и через тридцать лет она возвращается государству — вместе со всем, что на ней успели возвести.

Можно заключить договор аренды. Только вот бессрочным он быть не может; в Индонезии такие договоры, как правило, ограничиваются сроком от десяти до двадцати пяти лет. Разумеется, подобный вариант мало кого бы успокоил.

Итак, ни один из перечисленных способов меня не устраивал. Я хотел стать собственником. Не арендатором, не временным владетелем, а именно собственником, владельцем, хозяином. Оставался единственный способ — найти номинального, в сущности — подставного, собственника из местных жителей, уроженцев острова. Решение принято.

Здесь и начинается самое интересное. Номинальный покупатель заключает сразу несколько письменных соглашений с действительным приобретателем о том, что он является «юридическим собственником» недвижимости, а реальный покупатель — «законным собственником». По этим соглашениям единственное право, имеющееся у него, — выдать доверенность «законному собственнику», который будет защищать свои интересы в суде, если по каким-то причинам право собственности окажется оспорено. Во всех остальных случаях (не противоречащих закону) он подписывает необходимые бумаги автоматически.

После этого покупатель-де-факто вносит деньги, а собственник-де-юре оплачивает покупку. В течение семидесяти (!) лет недвижимостью владеют два собственника, и лишь по истечении этого срока «законный» хозяин может стать и «юридическим». Механизм запутанный, но индонезийское законодательство другого не предполагает.

Понятно, что оформление бумаг — дело ответственное. Опыт заключения международных договоров у меня накоплен немалый — и шишек набил, и ума поднабрался за прошедшие годы. И он подсказывает непреложное правило: чтобы не было проблем в будущем, приглашайте юриста из аборигенов. Ищите человека жесткого, хорошо знающего все детали — вплоть до той упаковки, в которой следует вручать подарки чиновникам, визирующим бумаги. Затраты на такое доверенное лицо окупаются с лихвой.

Прихлебывая кофе, за чашку которого в московском ресторане вы заплатите долларов тридцать (без гарантии, что это тот самый кофе), я позволил себе увлечься деталями индонезийского законодательства. Марат в меру сил и знаний участвовал в нашей беседе, но постепенно начал выпадать из нее. Со многими тонкостями он совсем не был знаком, и мне стало понятно, что его семейство впервые участвовало в подобной операции.

Через час с небольшим я готов был петь дифирамбы своей предусмотрительности. Еще в России мне хватило ума запастись целым рядом абсурдных справок (и заверить их апостилем): что я не женат и никогда не был женат, что у меня нет внебрачных детей и я не нахожусь под судом в связи с внебрачными детьми, что я не обременен долгами перед налоговыми службами и банками, не сужусь ни с кем, что мои родители были резидентами Российской Федерации. Не потребовалась разве что справка о собственности в России и за границей да об источниках доходов. Скрывать-то мне нечего, но раскрывать свое портмоне перед кем-либо — последнее дело.

На второй час выяснилось, что Марат, представлявший интересы пока не известных мне продавцов, подготовил далеко не все из необходимых документов. Юрист что-то резко сказал ему на индонезийском, и я впервые увидел побагровевшего балийца. Брату красавицы Марты стало явно не по себе, но господин Харимурти не торопился прийти ему на помощь.

На третий час яванский Молот энергично растер ладонями лицо и заявил, что для первого раза мы хорошо продвинулись вперед.

— Видно, что вы опытный человек, — похвалил меня он. — С вами приятно работать. Если наши друзья, — он выразительно посмотрел на Марата, — будут столь же оперативны, договор подготовим через несколько дней. Вы же не собираетесь сидеть на Бали до конца света?

— Думаю, буду проводить здесь много времени, — ответил я. — Но только после того, как оформлю покупку.

Подписав чек на довольно круглую сумму — аванс Гунтура за его помощь в оформлении документов, я попрощался с ним, оставив Марата на юридическое заклание.

После нескольких чашек крепкого кофе в ушах шумело, а желудок свело от горечи и голода. Пококетничав во время прощания с секретаршей-китаянкой («I’ll be back» и т. д.), мы со Спартаком вышли на улицу. Было жарко и душно.

— Мне нужно немного поесть, — сказал я своему спутнику.

— Наши юристы похожи на вампиров. Я вас понимаю… — Спартак широко улыбался. — Здесь есть хороший недорогой ресторан.

Через пятнадцать минут мы сидели в заведении, завешенном фотографиями обезьян. Сангех — не единственное место, где они водятся. На Бали страшно популярен индийский эпос «Рамаяна», где одну из главных ролей играет Царь Хануман, Белая Обезьяна. Вместе с армией своих сородичей он оказывает неоценимые услуги Раме, воплощению бога Вишну. Именно поэтому обезьяны для островитян — священные животные. В их честь строят храмы, и их ни в коем случае нельзя обижать, даже если они лихо прыгают по головам туристов, выпрашивая лакомства. Кормить их никто не запрещает: здесь нет того лицемерия, которое так распространено в Индии. В Индостане повсюду висят щиты, где на английском языке посетителей священных мест предупреждают, что животным пищу давать запрещено: это якобы блокирует их инстинкты и они уже не могут добывать пропитание сами. Экскурсоводы повторяют те же слова, при этом как-то странно отводя глаза. Между тем стоит туристической группе оказаться внутри заповедных индийских территорий, как им тут же начинают предлагать бананы и орешки «для бедных хануманов».

На Бали никто не противится тому, что обезьян кормят туристы. Священные животные не должны заботиться о пропитании, их карма не позволит им голодать. В свою очередь, любовь туристов к тропическим попрошайкам означает лишний заработок для островитян.

Ресторан так и назывался — «Лес обезьян». Официанты были одеты в футболки, на которых красовалась улыбающаяся физиономия Ханумана. На каждом столике стояли вазочки с неочищенным арахисом — его любимым лакомством.