Как и следовало ожидать, в новелле все заканчивалось трагически. Умирала несостоявшаяся возлюбленная, спивался и погибал рассказчик. Оставалось ощущение присутствия некой сверхъестественной силы, которая порой выхватывает человека из привычного ему жизненного окружения и заставляет совершить что-то ужасное, порочное, жестокое.

Когда в России я путешествовал по Сети в поисках информации о Бали, слово «амок» встречалось мне неоднократно. Масса пользователей судачила в своих блогах и на персональных страницах о видах воинского безумия. Но никто не объяснял, отчего оно, это безумие, вселяется в человека?

Не помогли мне и психологи. Все, что я смог найти, звучало примерно так: «Причины возникновения недостаточно ясны… Появляется в результате заболевания эпилепсией или внушения… Бывает даже после солнечного удара… Обусловлен этнокультурными особенностями, способствующими нарастанию переживаний страха».

Этнокультурные — значит, влияющие лишь на тех, кто является жителем Юго-Восточной Азии. Но я-то тут при чем? Отчего мне все труднее становится контролировать себя рядом с Мартой?

Вернувшись вчера в отель в мрачном настроении, я усыпил себя при помощи припрятанной на такой случай бутылки виски. И заедал ее купленной в ночном магазине пастой из авокадо с перцем и лимонным соком, похожей на приправу из мексиканской кухни. В итоге с утра мои желудок и голова чувствовали себя неважно. Раннее пробуждение, душ, океан, снова душ, после чего Цвейг, кофе и снова Цвейг, — этот рецепт могу предложить всем, кто оказывается на Бали во власти сердечных страстей. К моменту, когда за мной приехал Спартак, я был бодр и позитивно настроен. К черту амок! Пусть он владеет людьми слабыми и впечатлительными. Сегодня моя цель — земля, все остальное — побоку!

После доброжелательных, как и всегда, приветствий, Спартак сообщил, что вчера мои контрагенты совещались, «очень долго совещались», и решили показать мне сегодня нечто необычное. Но ехать нужно в северную часть Бали, поэтому мне придется потерпеть…

— Никаких проблем! — беззаботно ответил я, устраиваясь на сиденье.

Когда мы миновали Куту, я поинтересовался у Спартака, помнит ли он, кто такая Мата Хари.

— Утренняя заря. Солнце, поднимающееся над восточным горизонтом, — не задумываясь, произнес мой водитель.

— Я о другом. Знали ли вы о женщине по имени Мата Хари?

Спартак мельком взглянул на меня.

— В школе нам о ней рассказывали. Говорили, что она была голландкой, жила на Яве и многому там научилась. Танцам, священным преданиям, а еще тому, как угодить мужчине. Это было сто лет назад?

— Примерно. Вам рассказывали, что она была шпионкой?

— Да. По-моему, эта женщина умерла не своей смертью.

— Ее расстреляли за шпионаж в пользу Германии. Это была Первая мировая.

— Так далеко от Бали! — улыбнулся Спартак. — Если Мата Хари училась чему-то у балийских женщин, нам обязательно рассказали бы. Но она не покидала Явы. А это — совсем другая земля и другая история… Почему вы о ней вспомнили?

— Говорят, она перед расстрелом отказалась завязывать глаза и даже послала воздушный поцелуй целящимся в нее солдатам. После жизни в Индонезии Мата Хари ощущала себя богиней и не воспринимала смерть всерьез.

— Тогда зачем ей нужно было воровать документы?

— Кто их, богинь, поймет. Мне интересно, что с ней такое произошло на Яве, что она столь изменилась. И все ли ваши женщины ощущают себя богинями?

— Я думаю, ваша шпионка только хотела быть богиней. Иначе не допустила бы расстрела. Ведь это глупость — бог приходит на землю, чтобы украсть военные документы и дать себя расстрелять.

— Отчего же… Христа распяли.

— Глубоко уважаю христианскую веру, — примирительно улыбался Спартак. — Но одно дело Христос, а другое — Мата Хари.

— Вы не ответили на мой вопрос, — настаивал я.

— О том, ощущают ли себя наши женщины богинями? Иногда я думаю, что они убеждены в этом. Особенно когда начинают объяснять нам, что нужно надевать и как себя вести.

Мы посмеялись. Спартак, словно чувствуя, что, говоря о Мата Хари, я думаю о Марте, ловко избегал опасных тем.

В дальнейшем мы беседовали о местном вине, о рыбе, которую всё в большем количестве завозят в Джимбаран с соседних островов и из Австралии, о приближающихся выборах в Индонезии. Женская тема оказалась обойдена и забыта.

На этот раз мы миновали озеро Братан без остановки. Наш путь лежал дальше, мимо рыбацких деревушек и восточной оконечности озера Байан. Это место не в меньшей степени излюблено туристами. Многие из них после недели на жарком пляже приезжают сюда, чтобы несколько дней отдохнуть в маленьких отелях, расположенных близ его северного побережья. Купаться в священном озере (на Бали все озера священны), естественно, запрещено. Да и температура здешней воды напоминает Балтику в мае месяце. Но туманы, прохлада, влажные ветра и ежедневные театрализованные религиозные церемонии благотворно действуют на изнуренные зноем души туристов.

Оставив справа королевскую гору Пенгилинган, близ северных склонов которой расположен один из известнейших в Юго-Восточной Азии гольф-клубов, мы начали спускаться к северному побережью Бали по дороге, больше напоминавшей серпантин. На одном из поворотов навстречу нам попалась группа местных женщин, одетых в пестрые саронги. Они шествовали, водрузив на головы широкие подносы, наполненные фруктами и цветами.

— Идут в храм, — пояснил Спартак, аккуратно объезжая шествие.

Серпантин напомнил мне некоторые дороги в Альпах. Если бы не здоровый желудок, боюсь, вчерашнее вечернее излишество просилось бы наружу. Но я героически перенес эту часть пути, и вскоре мы проехали над расчерченными на квадратики и прямоугольники рисовыми полями на берегах Байана, миновали покрытую буйными зарослями горную местность к северу от него и оказались неподалеку от водопада Гитгит. Сказав «неподалеку», я, конечно, преувеличил. От дороги на Синга — раджу, по которой ехали мы, до водопада — километра три или даже четыре. Неподалеку от трассы находится паркинг, где остаются автомобили и автобусы. До самого Гитгита туристы идут пешком.

Иноземцы мгновенно проникаются красотой и глубокой зеленью леса, через который ведет тропа. Повсюду невысокие пальмы и разнообразные виды папоротника. В свое время меня поразило, насколько привольно чувствуют себя здесь венерины волосы, утонченное изящное растение, называющееся научно адиантум. Этот капризный южный папоротник приживается далеко не у всех северных любителей домашней зелени. Здесь же в подлеске он встречается в изобилии.

С юга на север Бали проложены четыре современные дороги. Две из них огибают остров с востока и запада. Одна ведет к озеру Батур, а затем бесконечно долго спускается к северному побережью. Вчера мы одолели ее почти до половины. Но путь через Братан и Байан — самый быстрый. Десять километров серпантина — и дорога выравнивается, а местность вокруг нее начинает казаться земледельческим раем.

Сюда меня, собственно, и везли, — к верховьям ручьев и речушек, текущих от озера Байан на север. Там, где горные склоны расступались, начинались знаменитые сельскохозяйственные террасы.

Мы остановились в тот момент, когда повсюду вокруг нас раскинулись рисовые поля. На западе они покрывали волнами всю местность до горизонта. Здесь террасы были шире, а стены между ними не такими высокими, как у Самира. На севере Бали рис выращивали уже в течение многих столетий.

Некоторые из полей были перепаханы совсем недавно, на других уже стояла вода. Они, словно зеркала, отражали ярко-синее небо с редкими облачками на нем. Я знал, как выглядят рисовые поля, когда они полностью покрыты водой: кажется, что небо удвоилось. Одно наверху, а другое, разлинованное терракотовыми линиями опорных стен, внизу. Это зрелище завораживает безмятежным покоем, в какой-то момент начинает казаться, что небеса — и верхнее, и земное — отражаются друг в друге и что невозможно понять, где тут верх, а где — низ. Чем не нирвана? Недаром страны, где люди заняты рисоводством, подарили миру столь большое число монахов-созерцателей.