У других вагонов практически никого не было, и Сенька решился. Вклинившись между Сережей и Денисом, пыхтящим под тяжестью очередных коробок, он влез на ступеньки и дошел до середины вагона. Здесь Сережа с Денисом разгрузились, а Сенька рысцой побежал в тамбур.

Сначала ему казалось, что за ним кто-то гонится, и еще два вагона он пробежал, не оглядываясь по сторонам. Потом успокоился и осмотрелся. «Осесть лучше в плацкартном, — вспомнился совет Коляна. — Там народу больше мельтешится. И места всегда свободные есть».

Мест действительно было навалом. Сенька совсем осмелел, присел на нижнюю боковую полку, облокотился на столик и со скучающим видом стал смотреть в окно, дожидаясь отправления.

Вот поезд дернулся, и медленно поплыло назад бетонное здание вокзала, окаймленное туалетом с одной стороны и пивным ларьком с другой. Вот чахлый садик за ларьком, вот несколько старых домов, переезд, а потом по обе стороны потянулись приземистые корпуса комбината с лесом труб, трубищ и трубочек, изрыгавших в низкое небо разноцветные дымы.

Засмотревшись в окно, Сенька не сразу заметил, что по проходу идет проводник. В руках у него — черная сумочка с кармашками. Сдерживаясь, чтобы не побежать, Сенька вышел в тамбур. Подергал дверь в туалет — заперто. Заглянул в вагон и… встретился взглядом с проводником. Хлопнув дверью, кинулся в следующий вагон. В тамбуре курил высокий мужик в кожаной куртке. Вместе с Сенькой он вошел в вагон, отодвинул дверь купе. Сенька увидел еще трех мужиков, похожих на первого и одновременно услышал, как хлопнула в тамбуре переходная дверь. Выхода у него не было. Он юркнул в купе вслед за входящим туда мужиком, задвинул за собой дверь и прислонился спиной к прохладному зеркалу.

— Мужики! — проникновенно сказал Сенька изумленно глядящим на него пассажирам. — Спрячьте меня, мужики! По гроб жизни буду благодарен!

Мужики переглянулись, а потом старший кивнул на полку для чемоданов:

— Полезай!

Сенька не заставил себя долго просить и мигом змеей вполз в узкую щель. Тут же в дверь постучали.

— Извините, граждане, безбилетника тут ловим. Не видали, случаем? — Все четверо одинаково покачали головами. — Ну, извиняйте тогда еще раз.

Дверь щелкнула. Мужик, который курил в тамбуре, встал и закрыл задвижку.

— Ну слезай, косой, — добродушно пробасил старший. — Рассказывай, куда едешь?

— В Москву, — осторожно сползая ногами вперед, сказал Сенька. Правду говорить он не собирался, но и врать решил поменьше. Чтобы не запутаться.

— Так. А почему зайцем?

— Потому что денег нет.

— А откуда едешь-то?

— Из Сталеварска. Вот сейчас остановка была.

— Ага. Сталеварск, значит. Ну, и кто ж у тебя в Сталеварске остался?

— Мать осталась. И отчим. И еще брат. Но он сейчас не там… в другом месте…

— А чего ж сбежал? С отчимом, что ли, не поладил?

— Ага, — сказал Сенька и соврал в первый раз. Даже неудобно стало. Отчима зазря подставил. Вовсе зазря. Незлой мужик, напивается редко, пьяный спать ложится и зарплату всю домой несет. Мать за два года ни разу пальцем не тронул, и когда Коляна в колонию отправляли, две недели каждый день ходил куда-то, хлопотал. Хотя и чего ему — чужой пацан, да и не сахар. Опять же с глаз долой — места больше.

Сенька вспомнил отчима — неулыбчивого, молчаливого, клещами слова не вытянешь, с вечной скорбной морщиной поперек лба, и вздохнул. Отца он почти не помнил, но то, что помнил, говорило: за отчимом матери куда лучше. Случись им раньше сойтись — кто знает, может, и с Коляном по-другому повернулось бы…

— А чего ж так? — спросил мужик, который курил в тамбуре. — Бил тебя, что ли?

— Да нет! — оскорбился Сенька. — Он меня пальцем ни разу не тронул! — И тут же понял, что уже путается. Бежит от отчима и за него же вступается. — Кто б меня тронул, попробовал. Весь век бы потом жалел! — добавил он.

— А чего ж тогда?

— У них ребятенок будет, — подумав, сказал Сенька. — А комната одна. Малосемейка, знаете?

— Знаем… — вздохнул старший мужик. — А в Москве что же?

— В Москве — дядька, — сказал Сенька и соврал второй раз.

— Нужен ты ему!

— Не, он сам звал. Приезжай, говорит. Он один живет. Тетка умерла. Детей нет. Собака только, такса. Длинная такая, и уши висят. Зовут Бобиком, — вдохновенно фантазировал Сенька, надеясь избежать дальнейших расспросов.

— Ладно, коли так, — согласился один из мужиков. — А только мать-то с ума сойдет…

— Не, не сойдет. — Сенька махнул рукой. — Она привычная. А я, как доеду, телеграмму дам. Чтобы не беспокоилась.

Мужики разом вздохнули и посмотрели друг на друга.

— Ладно, чего уж, — сказал старший. — Полезай к чемоданам. Приютим тебя. Как звать-то?

— Сенькой.

— Знакомы будем. Я — Федор Степаныч. Это — Максим, а это — два Алеши. Строители мы. В Москву — в командировку.

— Очень приятно! — сказал Сенька и поклонился.

Мужики улыбнулись.

— Есть хочешь? — спросил один из Алеш. — А то садись к столу…

— Не, я лучше туда. — Сенька кивнул наверх. — Мне там спокойнее.

— Ну как хочешь. Давай подсажу.

Федор Степаныч привстал, подставил под Сенькину коленку широкую ладонь, легко забросил мальчика наверх.

Сенька свернулся клубком, вспомнил, будто услышал, наставления Коляна: «Ежели тебе кто добро сделал, так не журись и свиньей не кажись — благодари как следует». Развернулся, свесил вниз лохматую голову:

— Спасибо вам, мужики. Век не забуду.

— Ладно, — засмеялся Максим. — Дрыхни покамест. До Москвы далеко.

Словно забыв про Сеньку, мужики возобновили прерванный его появлением разговор. Говорили про политику, потом ругали какого-то Аркашку, потом достали из черного «дипломата» отпечатанные на машинке бумажки и долго складывали в столбик какие-то цифры.

Сенька положил под голову мешок и задремал. Резиновый носок кеда тер ухо, и по-настоящему заснуть не удавалось. Кеды были точно такие же, как на Сеньке, только на размер больше. «Кто его знает, как в Москве с обувкой?» — подумал Сенька и похвалил себя за предусмотрительность.

— А еще, говорят, один мужик в космос на этой «тарелке» летал. А потом его назад вернули. У него теперь сердце с правой стороны, — рассказывал внизу Максим.

— Это почему же? — удивился Федор Степанович.

— Ну, не знаю, — смутился Максим. — Поменялось там чего-то.

— А я еще читал, — вмешался светловолосый Алеша, — что все эти духи, домовые и прочие — так это тоже из космоса. В контакт вступают.

Сенькину дрему как рукой сняло. Прислушался, насторожился.

— Тоже мне — контакт! — презрительно усмехнулся темноволосый Алеша. — Вон в нашей многотиражке, помните, писали? Ботинки там сами ходят, горшки падают, обои рвутся. Что они там в космосе — слабоумные, что ли?

Алеше никто не ответил.

Сенька свесил вниз голову, потом высунулся чуть не по пояс, спросил безразлично:

— А вот вы не знаете, говорят, в Москве институт есть. По всем этим летающим «тарелкам»…

— Может, и есть, — усмехнулся Федор Степанович. — Каких только в Москве институтов нет! Небось и по «тарелкам» найдется. А тебе на что?

— Да так просто — интересно, — тут же отступил Сенька, но потом снова спросил: — А как найти его — не знаете?

— Да нет, откуда нам! — заулыбались все вместе. — Мы ж работяги, с барабашками не знаемся, на «тарелках» не летаем. Наше дело — строить!

— Ну тогда извиняйте, — разочарованно вздохнул Сенька и заполз обратно…

— Слышь, косой, вставай, подъезжаем! — Федор Степанович потряс Сенькину коленку.

Сенька мигом сложился, выставил вперед кулаки.

— А? Чего?!

— Подъезжаем, говорю. Москва — столица. Вон, гляди, за окошком. — Федор Степанович ткнул в окно толстым пальцем. — Эвакуируемся таким порядком. Собираемся здесь. Потом быстренько по коридору. Максим вперед. Ты, косой, промеж Лехами, незаметненько. Я — крайний. В случае чего — рви вперед. Мы отбрехаемся.

За окном мелькали краснокирпичные привокзальные бараки.