О. X. Ты стал гребцом на галере?

К. М. Зачем же было ради этого покидать родной дом? Я понравился купцу, и он решил, видимо, что я могу быть ему полезен. Проверить это ему не удалось.

О. X. Что случилось?

К. М. Буквально на третий день плавания на нас напали сарацины.

О. X. И ты попал в рабство?

К. М. Да. Святая Мария, что это были за дни! Я с ужасом вспоминаю о них!

О. X. С ужасом или без него, но вспоминать придется, и во всех подробностях.

К. М. Спрашивайте.

О. X. Долго ли ты оставался гребцом?

К. М. Три дня.

О. X. Именно о них ты вспоминаешь с такими причитаниями, да?

К. М. Если бы их было семь, некому бы сейчас было о них вспоминать.

О. X. Кто тебе помог освободиться от этой тяжкой доли?

К. М. Клементио Мендоса.

О. X. Опять ты за свое! Откуда там мог взяться еще один Клементио?

К. М. Говоря о нем, я имел в виду себя. Я силой своего тогда еще юного разума вырвал себя из пучины бедствия.

О. X. Как это происходило?

К. М. Я обратил внимание, что один из помощников капитана одноног. К обрубку ноги у него привязана грубо обструганная деревяшка, притом привязана неудачно и неловко. Ходил он с трудом, а вечером подолгу отмачивал ободранную до крови культю в ведре с водой…

О. X. Что ты остановился? Говори.

К. М. Я Подумал и сообразил, что смогу ему помочь. Я сказал надсмотрщику, чтобы этот важный сарацин пришел ко мне.

О. X. Он сделал, как ты хотел?

К. М. Не сразу. Сначала он прошелся плетью по моей спине. Святая Мария, что это была за боль! Впрочем, я тут присочиняю немного. Боль была не слишком сильная, гребцов было мало, и надсмотрщикам было велено не калечить людей без надобности. Я знал это.

О. X. Откуда ты мог это знать?

К. М. Такие вещи всегда и всем на корабле известны, уж не знаю, почему.

О. X. Ладно, что же ты сделал?

К. М. Я заорал так, что меня услышали на другом конце корабля. Пришагал как раз этот самый одноногий и спросил, в чем дело. Тут я ему все и выложил про его ногу и про то, что я могу с ней сделать.

О. X. Он поверил тебе?

К. М. Больные мужчины напоминают женщин – они верят всему, чему хотят поверить.

О. X. Ты действительно ему помог?

К. М. Это было не так трудно сделать, удивляюсь, как он раньше не натолкнулся на толкового человека. Я, разумеется, ему об этом не сказал. Наоборот, всячески изображал, как мне трудно.

О. Х. Ты после этого вошел к нему в доверие?

К. М. Конечно. Мое положение сделалось совсем терпимым, ведь мой хромец стал командиром галеры, Он очень ценил меня, так как я приносил ему большой доход.

О. Х. Каким образом?

К. М. Хозяин отдавал меня внаем. Жизнь пирата полна превратностей, один теряет ногу, другой руку… Слава о моих способностях распространялась быстро. Плата за мои услуги росла. Вскоре я поселился на берегу.

О. X. Почему на берегу?

К. М. Потому что для моей работы мне понадобились инструменты, которых не было и не могло быть на корабле. Кузнечный горн, например.

О. X. Зачем тебе понадобился горн?

К. М. Я заметил, что иногда при изготовлений протеза лучше использовать металлические части, а не деревянные. Я освоил кузнечное дело с легкостью необыкновенной. Если бы мне сказали, что мой отец был кузнецом, я бы не удивился.

О. X. Ты не пробовал бежать из плена?

К. М. Зачем? Это было сопряжено с большим риском и не могло принести никаких выгод.

О. X. Ты бы мог с таким же успехом лечить христиан, с каким лечил поганых пиратов.

К. М. Может быть, я и задумывался над этим, но лишь до определенного момента.

О. X. Какого?

К. М. Когда вернулся на Джербу…

О. X. Именно на Джербу?

К. М. Именно.

О. X. Отчего же во всех бумагах значится, что ты родом неаполитанец?

К. М. Я счел за лучшее скрыть место своего происхождения, слишком плохую славу я оставил по себе в родных местах, не хотелось бы лишний раз напоминать землякам о своем существований. К тому же лицом я вылитый неаполитанец.

О. X. Ты начал говорить о каком-то слухе.

К. М. Стало вдруг известно, что ранен краснобородый Харудж, один из тех, чье имя произносилось шепотом и с уважением.

О. X. Кто сказал тебе о ранении?

К. М. Я бы не мог сказать, и не потому, что чего-то боюсь или желаю скрыть. Такова жизнь в тамошних местах. На Джербе говорят, что уши, языки и слухи живут сами по себе.

О. X. Непонятная поговорка.

К. М. Да, действительно. Одним словом, стало известно – Харудж ранен.

О. X. Дальше.

К. М. Дальше стало известно, как именно он ранен. Вот тут я понял, что мне нужно или немедленно бежать, или окончательно смириться со своей судьбой.

О. X. Ты смирился?

К. М. Пока я раздумывал, у меня отняли право выбора. Однажды ночью в дверь моей лачуги постучали. Это были люди Харуджа. Они велели, чтобы я собирался, чтобы взял все свои инструменты и вообще все, что мне нужно для работы. Я сказал, что не смогу все это унести. Тогда они сказали, что помогут мне.

О. X. Харудж находился тогда не на Джербе?

К. М. Her знаю, где он находился, меня большую часть дороги везли с завязанными глазами.

О. X. Но Джерба – остров, ты не мог не почувствовать, если тебя пересаживали с коня на корабль?

К. М. Мог.

О. X. Не лги.

К. М. Ангелы Господни, зачем мне лгать?

О. X. Не призывай ангелов в лжесвидетели.

К. М, Истинно говорю, не мог я ничего понять и почувствовать, ибо был бесчувствен.

О. X. Они ударили тебя по голове?

К. М. Бог миловал, кроме того, им были дороги сведения, имевшиеся у меня в голове. Они просто заставили меня выпить полмеха терпкого вина.

О. X. Где ты очнулся?

К. М. В некой крепости, в помещении просторном и сухом, стены оштукатурены. Дверь заперта снаружи. В комнате только кровать деревянная и кувшин с водою. Вода была очень кстати.

О. X. Тебя сразу отвели к Харуджу?

К. М. Ни в тот день, ни на следующий.

О. X. Кто-нибудь с тобой разговаривал?

К. М. Никто, мне просто приносили еду и воду и выводили гулять в небольшой сад.

О. X. Тебя кормили как заключенного?

К. М. Нет, меня кормили как гостя. Единственное, в чем мне отказывали, так это в вине.

О. X. Тебе объяснили почему?

К. М. Мне вообще ничего не объясняли. Я ведь даже не знал, где именно нахожусь, я мог только догадываться, чьи люди меня увезли.

О. X. Так тебе даже не было сообщено, что ты в гостях у Харуджа?