Она молча переводила взгляд с меня на миссис Плезант. Рука ее потянулась к горлу и легла на змеиное ожерелье, то ли для того, чтобы защитить его от посторонних взглядов, то ли затем, чтобы прикоснуться к талисману, придающему смелости.

Затем Викторина резким голосом повторила фразу, прозвучавшую для меня полной тарабарщиной. Но миссис Плезант, казалось, это не слишком позабавило. Я осознала, что присутствую при поединке характеров в непонятной мне сфере. В такой, где Викторина полностью доверяла себе и где ожидала только победы. Снова и снова эти странные звуки слетали с ее губ в каденции ритуального песнопения.

Миссис Плезант указала на руку Викторины, лежавшую на змеином ожерелье. Затем ответила негромкой фразой, однако ее веские слова заглушили пение Викторины. Девушка смолкла. Она вздрогнула, жестом защиты подняв обе руки к своему змеиному ожерелью. Вид у нее стал как у затравленного животного, взгляд больше не был прикован к противнице, а метался по сторонам, словно она оказалась в ловушке и отчаянно искала выхода.

Миссис Плезант отступила к двери. Прежде чем взяться за ручку, она достала из кармана нечто, показавшееся мне обычным куском мела. К моему удивлению она остановилась, чтобы нарисовать на тускло-коричневом ковре серию фигурок, столь примитивных, что их мог бы изобразить и малый ребенок. Затем, не взглянув на меня, она молча вышла, захлопнув за собой дверь.

Викторина споткнулась о кровать, и скорее рухнула на нее, чем села. Руки она поднесла к лицу и закрыла ими глаза. Думая, что она плачет, я подошла к ней.

Значение этой перемены, равно как и последних действий миссис Плезант, оставалось для меня тайной. Но если бы Викторина обратилась сейчас ко мне, возможно, эта ужасная ночь дала бы наконец какой-то хороший итог.

Я осторожно протянула руку и коснулась ее плеча. Она вздрогнула и опустила руки, чтобы взглянуть на меня. Со своей затемненной кожей она была так непохожа на знакомую мне Викторину, что мне казалось, будто я смотрю в лицо неизвестной женщины. К тому же и в выражении его появились едва уловимая, но неприятная перемена.

– Тамарис… Тамарис, которая всегда права, всегда корректна, всегда леди! – Ее голос был очень тих. – Тамарис! – Она указала на меня пальцем, но как-то странно, будто показывала на меня кому-то невидимому, находившемуся сейчас вместе с нами в комнате.

Конечно, это была всего лишь мрачная фантазия, однако я невольно оглянулась кругом.

– Ты глубоко увязла, Тамарис. Поэтому черный петух прокричит для тебя, а белый петух умрет. Хотя, возможно, этого ты уже не увидишь. И Он Сам, – ее рука снова легла на зловещее ожерелье, пальцы поглаживали эмалевые чешуйки, – выйдет из могилы, чтобы…

– Викторина! – прервала я ее жуткие причитания. – Что за чепуху вы говорите?

Она улыбнулась, и впервые в жизни я поняла, насколько улыбка может быть ужаснее оскала.

– Ты ведь не понимаешь, правда? Но она, – ее палец указал на дверь, – понимает. Она думает, будто знает очень много! Но перед знаниями Кристофа ее знания – ничто! – Последнее слово она страстно выкрикнула.

Фантазии… моя голова была буквально переполнена дикими фантазиями, порожденными событиями этой ужасной ночи. Итак, это вуду – вера в темных духов таинственного африканского континента, завезенная в Новый Свет рабами, что использовали всякую возможность отомстить своим угнетателям. И главную опасность для Викторины составляло именно вуду. Неужели она добровольно или под чужим влиянием стала стала настолько привержена этой злобной вере, что отвернулась от собственной крови и расы, так же переменившись душой, как она затемнила кожу, чтобы принадлежать другому народу. Я невольно отшатнулась на шаг, и снова она улыбнулась на тот же мерзкий манер.

– Начинаешь чувствовать, а, Тамарис? Ты уже ощутила силу Великого. Не сделать ли мне тебя «ездовой лошадью», чтобы Лоа мог войти в твое тело и носить его, как ты носишь платье, и пользоваться тобой, как если бы ты была обрывком одежды? А когда Великий оставит тебя, тебе придется увидеть, что ты делала и с кем… Думаешь, тогда мой брат позволит тебе больше, чем прикоснуться к подошвам его грязных сапог? Ты таращилась на него во все глаза, ты думала, будто никто не знает твоей дурацкой маленькой тайны… что ты влюблена в него. Но после Лоа ты станешь грязью в канаве! Великий любит развлекаться так с теми, кто считает себя «хорошими». – Слово это она произнесла так, словно оно было непристойным.

Затем она придвинулась ближе и начала говорить с некоторой долей своей прежней живости. Но что она говорила! Она произносила грязные слова, непонятные мне, потом злобно улыбалась или смеялась, объясняя их значения. Я заткнула уши, но не могла остановить потока ее слов, усмешек, хохота…

Это… это была не Викторина. Старые сказки об одержимых злыми духами, возможно, были правдивы. Юная девушка не могла знать мерзости, подобной той, что она сейчас изрывала, раскачиваясь взад и вперед, сжимая руками змеиное ожерелье.

Впоследствии я так и не могла вспомнить, долго ли это продолжалось. Наконец дверь открылась и вернулась миссис Плезант. Увидев ее, Викторина смолкла. Я заплакала от нервного перенапряжения и страха перед тварью, что, как мне казалось, вселилась в тело Викторины.

Миссис Плезант принесла поднос с графином рубинового богемского стекла и двумя стаканчиками. Она поставила его на комод.

– Я получила сообщение. К несчастью, мистера Соважа еще не нашли. – Говоря это, она наливала из графина в стаканчики. – Его усердно ищут те, кто имеет причины питать ко мне благодарность. На одном из его предприятий возникли затруднения, устроенные кем-то, кто хотел удалить его на время города. Как только его найдут, его сразу доставят сюда.

Взяв ближайший стакан, она подала его мне.

– Выпейте. Это восстановит ваши силы.

Я была так измучена, так отупела душевно, что подчинилась беспрекословно. Я снова отпила того снадобья, что она называла настойкой из клевера.

– А теперь – спать. Нет, – она поймала мой тревожный взгляд, обращенный на Викторину, – вам нет нужды беспокоиться. Здесь она будет в полной безопасности.

Я чувствовала себя так, словно не спала несколько дней. Я доковыляла до кровати, на которую указала мне миссис Плезант, и рухнула на нее, даже не раздеваясь. Прежде, чем мои веки окончательно сомкнулись, я увидела, что Викторина встает, а миссис Плезант хватает ее за руку. Мрачная и злобная усмешка вернулась на лицо Викторины. Девушка подняла свободную руку, широко растопырив пальцы. Через них она плюнула в меня, словно наводя проклятье, причем с такой ненавистью, какую я не считала себя способной вызвать в ком-либо.

Возможно, отчасти эта злая воля преследовала меня и во сне, ибо сны мои были таковы, что я пробуждалась, задыхаясь от ужаса, хотя и не могла вспомнить, что же напугало меня. И каждый раз, когда я так просыпалась, я лишь смутно узнавала комнату, где лежала, словно сон был более реален. Потом я снова погружалась в сон, несмотря на слабые попытки бороться с ним, чтобы снова встретиться с кошмаром.

Когда я пробудилась в третий раз, уже наступил день. Кто-то тряс меня за плечо, на меня смотрело знакомое лицо, хотя, все еще в дурмане сна, я никак не могла вспомнить, чье.

– Мисс! Мисс! – В голосе звучала такая настойчивость, что я полностью и окончательно пробудилась.

– Сабмит?

– Мисс… послушайте. – Она упала на колени перед кроватью и зашептала мне прямо в ухо. – У нас неприятность, большая неприятность. Она говорит, вы должны помочь…

Я резко села. Во сне кто-то укутал меня одеялом. На мне оставалось собственное белье, однако платье с меня сняли.

– В чем дело?

– Вы должны помочь, мисс. Проснитесь… слушайте!

– Я проснулась и слушаю. – Я огляделась. Викторины в комнате не было.

– Где… ?

– Ради бога… сейчас нет времени говорить. Слушайте… она велела… оденьте!

Сабмит подняла с пола узелок, встряхнула его и продемонстрировала фланелевую ночную рубашку, предназначенную для женщины, носившей одежду на несколько размеров больше моего.