Значит, так тому и быть. Фермопилы, мля… а я за триста спартанцев сойду.
Не, не хочу спартанцем, достоверно известно, что данные товарищи друг друга пользовали, не стесняясь. Не по масти мне…
Буду этим… политруком Клочковым. Велик Арманьяк, а отступать некуда!
Взял щит в левую руку и приготовился. Страха не было… Вру, был. От волнения била такая крупная дрожь, что даже зубы стучали. Но деваться некуда. Палачи в Средневековье на диво изобретательны. Даже думать про них страшно.
Тук успел подстрелить в ногу еще одного копьеносца. Второй выстрел пропал даром, болт пробил щит, но застрял, не нанеся врагу никакого вреда.
Солдаты, все так же прикрываясь щитами, слаженно перегруппировались и попарно, больше расстояние не позволяло, появились в проходе.
Первая пара с хеканьем ткнула в меня копьями, причем уроды сделали все по-хитрому: один ударил в щит, пытаясь сбить его в сторону, а второй чуть задержался, собираясь пырнуть уже в открытое тело.
Черт! У них почти все получилось. От удара мгновенно онемела левая рука, щит увело в сторону, но вот следующего момента они не предусмотрели, да и не могли предусмотреть. Откуда солдатикам знать, что у непонятного бастарда дома полный ящик медалей разного достоинства, в большинстве, конечно, золотых, и он владеет клинком, на сотни лет опередив все стили фехтования, которые здесь только начинали зарождаться.
Клинок молнией метнулся к солдатам и, распоров лицо первому, срубил руку по локоть второму. Я скользнул вперед ко второй паре и классическим косым ударом разрубил шлем вместе с черепом третьему, а затем, вывернув кисть, прямым выпадом ткнул острием в лицо четвертому.
С хлюпом выдрал эспаду из глазницы и сразу же отскочил назад, прикрываясь щитом. Оставшиеся в живых копейщики не побежали, как я тайно надеялся, а просто отогнали меня короткими выпадами копий.
Зато не дремал Тук. Над плечом гулко прожужжал болт и, с хрустом пробив кость, впился в скулу пятому копьеносцу. А вот шестому уже я сам, сбив в сторону древко копья, воткнул эспаду в бедро.
Седьмой… седьмой ублюдочный урод поступил, по-моему, совсем нелогично, но, к сожалению, очень практично. Он, скотина, метнул копье, окончательно отбив мне левую руку под щитом, и, выхватив короткий широкий меч, с ревом прыгнул вперед, на лету нанося удар.
Едва успев отпарировать, я вынужден был сделать шаг назад и с грохотом завалился на спину, споткнувшись через истошно воющего солдата, скорчившегося на земле и баюкавшего обрубок руки.
Чертов копьеносец в упор поймал щитом болт из арбалета, вскрикнул (видимо, его куда-то все-таки достало), покачнулся, но все равно шагнул вперед, высоко занося меч и серьезно настроившись прикончить меня.
Что произошло дальше, я помню и буду помнить всю жизнь…
Долбаное забрало долбаного шлема при падении закрылось сразу, сократив мне весь обзор до узенькой щели.
Щит при падении оказался под задницей, и я с ужасом понял, что никак не успеваю его вытащить.
Ожидая, что вот-вот моя голова разлетится на кусочки, я зажмурился и наугад ткнул эспадой в сторону солдата… Клинок во что-то уперся, а затем мягко скользнул дальше. Рев, переходящий в бульканье, — и тяжелая туша, омерзительно воняющая потом и почему-то — дерьмом, рухнула на меня, прижав к земле.
Судорожно подавляя позывы рвоты, забарахтался, пытаясь скинуть дергающееся тело, но Тук имел на этот счет свое мнение. Хекнув, он рубанул по еще живому солдату, и меня обдало струей горячей крови…
Такого издевательства организм уже не выдержал, и меня вывернуло на свои же ботфорты.
— Твою же мать… — Со злости я ткнул дагой в шею копьеносцу без руки, и от его булькающего хрипа изрыгнул остатки рвоты из своего многострадального желудка. Но на этот раз — на солдатика.
— Вы целы, ваша милость? — обеспокоенно спросил Тук и оттащил изрубленное тело в сторону.
— Что со мной станется… — Я посмотрел на валяющиеся изуродованные трупы, и меня чуть было опять не стошнило.
— А чего это вы? — удивился шотландец.
— Не твое дело. За холмом следи, — буркнул я и, смягчившись, добавил: — Ты это… молодец. Отлично стреляешь.
— Дык дело-то нехитрое. — Тук расцвел, прицелился из арбалета — и опять в кустах кто-то завопил. — С малолетства приучен.
— Научишь… — Я чуть приподнялся и сразу получил стрелу в основание нашлемника для крепления плюмажа. — Вот ублюдки! Сколько же их там?
— Так известно. Кабальеро пару человек, оруженосцы ихние да пажи. Копейщиков мы выбили всех да половину лучников тоже. Осталось всего два стрелка. Вот и считайте…
— Сам сосчитай… — Я никак не мог сообразить, сколько человек осталось.
— Семь-восемь человек, — сообщил шотландец, подумал и добавил: — Но вообще-то пажей и оруженосцев может быть больше.
— Бастард! — заорали из леса. — Сдавайся! Гарантирую, будешь моим личным пленником!
— Ваша милость… — зашептал Тук, закидывая взведенные арбалеты за спину. — Разговаривайте подольше, я их обойду…
Попытался поймать парня за пояс… сгинет же зазря, но не успел. Шотландец уже уполз в бурелом. Пришлось кричать в ответ; не отвлеку, так хоть время потяну:
— Ты представься сначала!
— Барон Гийом де Монфокон, сеньор де Сегюр.
Де Сегюр! Нет, ты понял?!
— Сеньорию тебе Паук за убийство моего отца нарезал? — Я от злости хватил кулаком по дереву.
— Руа волен распоряжаться своими владениями, — нагло заявил невидимый мне собеседник.
— Пока я живой, земли — не его.
— Если будешь сопротивляться воле его величества, то быстро перестанешь быть живым, бастард. Сдавайся. Руа милостив к своим пленникам. Глядишь, выторгуешь свою никчемную жизнь и будешь гнить в монастыре живым и здоровым. — Барон расхохотался.
— Я подумаю… Ты мне лучше скажи, как меня нашел?
— Тоже большая задача… ты подумал, что мы тебя будем искать на дорогах к Ошу, а сам подался поближе к Лектуру. И ясно как день, что ты собрался уйти в лес. Не спорю, бастард, умно. Но я эту загадку быстро разгадал. Кстати, твой духовник молчал до последнего…
— Ты поднял руку на церковника и теперь будешь гореть в аду! — Я чуть не выскочил из-за бревна.
— Моя добродетель перевесит мои грехи… — Барон опять заржал. — Но хватит. Сдавайся. Сейчас сюда прибудут три копья жандармов, и мы выкурим тебя как крысу…
— А ты сам попробуй, собака. Иди сюда, урод, я тебе bebichi посрубываю.
— Это ниже моего достоинства, бастард. Короче, у тебя четверть часа на раздумья…
Ничего не понимаю… Положение, конечно, аховое. Нас двое, противников же — человек восемь-десять. Но подкреплений в ближайшем будущем у них не будет однозначно. Как его вызовут? Сомневаюсь, что они возят с собой почтовых голубей, а что такое рация, люди еще не будут знать века четыре. Даже если у них есть голуби — пока эта птаха мира долетит, пока доберется подкрепление… сутки, не меньше. А вот взять меня долбаный барон не может. Силенок маловато. Мы и так большую часть выбили… и выбьем еще. Так что он голову мне морочит, собака?
Ну, сука… только попадись. На медленном огне изжарю, на кол ублюдка посажу. Это какой же извращенной и порочной натурой надо обладать, чтобы посметь на доминиканца руку поднять…
— Эй, барон? Хотя какой ты барон? Если свинью нарядить как кабальеро, она все равно свиньей и останется…
Никто не ответил…
Что за…
Не успел я даже удивиться, как в зарослях раздался глухой стон, затем еще кто-то заверещал, как заяц, и сразу же прозвучало несколько воинственных воплей, среди которых я различил голос шотландца… твою же мать…
Сильно не раздумывая, перемахнул через бревно и ринулся в заросли на шум схватки.
Навстречу мне сразу выступил коренастый кабальеро в полном миланском доспехе и котте с лилиями Паука. На голову мужик напялил салад с наглухо задраенным составным забралом и пышным плюмажем. В руках он держал здоровенный цвайхандер, положив его на правое плечо.
За ним, чуть поодаль, стояли двое парнишек в легких кольчугах, только с отдельными элементами латной защиты. Причем вразнобой, как будто поделили комплект между собой. У одного были наручи, а у второго поножи. Первый держал в руках обычный прямой меч и круглый щит без герба, а второй, в старинном норманнском шлеме, вооружился протазаном.
