Как в тумане добрел до рвущегося с повода и хрипевшего Родена, вскарабкался в седло, рванул галопом с места и смог остановиться, только проскакав с километр.

У меня никак не получалось распутать завязки сумки и достать флягу. Казалось, если я срочно не выпью пару глотков вина, помру на месте. Руки било крупной дрожью, состояние было таким, как будто я сдал пару литров крови и пробежал потом пару километров на время.

— Тук… дай вина!.. — заорал я подъехавшему шотландцу и спрыгнул с коня.

— Ваша милость, отойдем подальше от дороги… Там перекусим и винца попьем, а вам и полежать не мешает, — уговаривал меня шотландец, как ребенка, увлекая в лес, — да и лошадкам следует отдохнуть, вон как жеребца загнали.

— Все… все, я в порядке… — забрал у Тука повод Родена.

Сознание понемногу начало проясняться, но руки продолжали дрожать.

— Тьфу ты, чертовщина…

— Она самая… — согласно кивнул головой шотландец. — Сильная ведьма, очень сильная…

— Расстилай скатерть, — показал я шотландцу на полянку. — Жрать хочу — не могу.

— Сейчас, ваша милость, все сделаю… — Тук привязал коней и засуетился с едой. — Сейчас поедим, выпьем — и полегче станет, тока мне непонятно, монсьор, какого… вы к ней полезли…

— Болтай меньше. — Я прилег на травку и, не дожидаясь, пока шотландец разложит еду, приник к бурдюку. — Фу-у-у… Божья благодать… Вино жизнь возвращает. Вот скажи мне… много здесь ведьм? В Гаскони-то…

— Я это… вторую вижу, хотя на первую односельчане, скорей всего, наговорили… Безобидная старушка была. Но говорят, их много. Я читал много книг. Тактам все разложено по полочкам…

— Тьфу ты… — Я впился в кусок хлеба с сыром. — Я думал, это враки…

— Да какие враки, монсьор. — Тук уставился на меня. — Мать наша церковь совершенно определенно по этому поводу высказывается. Неужто не верите…

— Верю, шотландец, конечно, верю… — постарался исправить свой промах. — Я о другом… Естественно, церковь наша в своих утверждениях непогрешима. Но, братец… Ты должен понимать, что некоторые слуги церкви используют веру в своих корыстных целях.

— Это как? — Тук ошеломленно застыл с куском мяса, наколотым на кинжал.

— Ты что, тупой? Вот скажи, какого хрена ты из монастыря сбежал?

— Я вам, монсьор, говорил… А-а-а… я понял, о чем вы… Так то не добрые сыны церкви… Ну да, в монастырях процветают пороки, стяжательство и корыстолюбие, сам в таком был… Но какое это имеет отношение к ведьмам?

— Обыкновенное. Могут недобросовестно провести расследование, намеренно не обращать внимания на явный оговор, да много чего могут эти не добрые сыны церкви… Вот я и думал, что… короче, какая разница, что я думал. Верую, истинно верую. Сегодня сам все на своей шкуре испытал… Долбаная ведьма. Что сидишь, вино по кубкам разливай…

— Я знаете как испугался, монсьор, чуть не обмочился… — Тук добавил вина в кубки. — Но потом как-то справился.

— Молодец! — похвалил я Тука и прислушался к своему организму.

Тремор постепенно проходил, слабость тоже… Еда и вино сработали. Это я еще легко отделался. Не будь шотландца рядом, бог знает, что могло случиться. Нет… Твою же душу богу в качель: настоящая ведьма… Допил вино и налил снова. Омерзительное чувство страха никак не хотело проходить.

Однако, немного подкрепившись, я приказал Туку собираться, и мы опять двинулись в путь. Хотелось убраться как можно дальше отсюда.

Местность так и оставалась практически пустынной; проехали еще одну разграбленную и сожженную деревеньку и только к исходу дня встретили живых людей. Группу монахов-францисканцев, возле небольшой придорожной часовни. Как ни странно, я даже обрадовался, увидев их, щедро одарил милостыней и кое-какой провизией.

Монахи направлялись в Прованс, совершенно случайно сбившись в кучку, и остановились на ночлег возле часовни, которую сейчас понемногу приводили в порядок. Кто-то совершенно загадил ее, именно в буквальном смысле слова, и даже разбил каменную статую святого Варфоломея, чьего имени часовня и была.

Францисканцы по пути совсем обнищали и претерпели немало лишений. Проходящий отряд наемников здорово их поколотил, ограбил и даже смеху ради продырявил им сутаны. Так что теперь монахи выглядели довольно живописно.

Меня этот факт здорово удивил. Я всегда считал, что церковь в Средневековье заправляла всем и монахи почти всегда были неприкасаемы (если не считать религиозных войн), чем и пользовались, здорово беспредельничая и угнетая население. Это я о правильных монахах, принадлежащих к правильной конфессии. Сами подумайте, какой идиот в эпоху торжества инквизиции будет связываться с церковью? Живо на костер угодишь. Однако действительность оказалась совсем другой и никак не вписывалась в якобы исторические факты, описываемые некоторыми авторами, особенно советскими.

— Фра Игнатий, а кто эти безбожники, которые так над вами поизгалялись? — поинтересовался я у одного из монахов, улыбчивого крепыша средних лет.

Францисканец сидел на камне рядом со мной и пытался прутиками заделать прорехи в своей сутане.

— Рутьеры, сын мой. Они, безбожники. Прости им Господь их прегрешения… — У монаха синел под глазом здоровенный бланш, на лбу запеклась кровью длинная ссадина, но он выглядел бодро и постоянно улыбался. Такой приятный в общении дядька.

— А опишите мне их.

— Безбожники. — Фра Игнатий опять расплылся в улыбке. — С виду чистые безбожники.

— А серьезно?

— Отряд, человек семьдесят. По говору я понял, что они фламандцы. В белых, длиной до колена, коттах. Половина арбалетчики, остальные — пикинеры. Вооружены добротно, почти все в бригантинах и пехотных саладах. Обоз с ними шел: несколько непотребных девок и разный сомнительный люд… Да, еще… капитан у них приметный. Очень высокий и худой, через все лицо рубленый шрам. В ухе сережка алмазная. Лошадь у него тоже особенная. Настоящий андалузец, как ваш, но белый, без единого пятнышка. Звали его… дай бог памяти… Не жеребца, а капитана… Иоганн. Точно Иоганн. Нас было совсем собрались лишить жизни, но он не разрешил. Правда, как раз он и приказал сутаны нам порвать. Потом уже. Вот и все, что я знаю, сын мой.

— И куда они направлялись? — поинтересовался я у монаха.

Что-то совсем мне не хочется с этими наемниками встречаться, исход этой встречи будет печален в первую очередь для нас.

— Куда — не знаю, сын мой. По этой дороге шли, в том же направлении, что и вы. Получается… нас они встретили вчера вечером… значит, вас, дети мои, они опережают на день пути… Да, на день; может, чуть больше.

М-да… Похоже, и деревеньки — их рук дело. Ну ладно, надеюсь, в густонаселенной местности они беспредельничать не будут. Местные сеньоры за истребление своих кормильцев быстро их на ноль помножат.

— Еще кто-нибудь за это время проезжал?

— Никого, сын мой. Война совсем опустошила эти места, — грустно покачал головой францисканец.

— Спасибо за сведения, святой отец. Можем мы чем-нибудь еще вам помочь?

Монахи были мне симпатичны… Какими-то настоящими мне показались, и хотелось сделать для них как можно больше… В рамках разумного, конечно.

— Нет, сын мой. Вы и так сделали достаточно. Езжайте с Богом, а мы будем за вас молиться. — Фра Игнатий протянул руку для благословения.

Остальные монахи тоже стали осенять нас крестным знамением, кивали головами, показывая, как они будут усердно молиться, и дружно затянули какую-то молитву.

— Ну, все… Божья благодать нам теперь точно обеспечена, — сказал я Туку, отъехав подальше.

— А как же, монсьор, мы благочестивы аки агнцы Божьи… — хохотнул шотландец.

— Не богохульствуй, еретик. А то сейчас сам тебя дубиной благословлю… — беззлобно ругнулся я.

После общения с францисканцами мое гнетущее состояние, оставшееся после ведьмы, как рукой сняло, даже поднялось настроение. Вот и не уверуй после этого… Надо добраться до церкви и заказать обедню «во избавление». М-да, батенька… Совсем ты в религию ударился, а раньше вроде не страдал излишней набожностью.