Но это потом, после Арагона…

Напоили лошадей и пошли дальше.

Когда солнце стало в зените, Педро вдруг подал команду спрятать лошадей в зарослях. Укрыли их и сами растянулись на земле.

Я осторожно выглянул и замер.

Совсем близко, примерно в сотне метров выше, по склону гуськом спускался отряд лучников. Невысокие коренастые бородатые мужики в кожаных кирасах с луками за плечами и короткими широкими мечами на поясе легко шагали по камням, подозрительно вертя головами.

— Они… — шепнул Педро и вдруг приглушенно выругался.

Я разглядел, что лучники ведут за собой несколько мулов, нагруженных до предела вьюками, и тащат на веревках связанных и жестоко избитых трех пленников. Один из них совсем молодой, почти мальчишка. С головой, перевязанной грязной тряпкой, и сильно разбитым лицом.

— Боже… Эстормо… — зашипел баск и потянул меч из ножен.

— Возьмем? — вопросительно посмотрел на меня Тук, вставляя ворот в арбалет. — Их всего десять. После залпа будет всего семь. Как раз нормально. Ну в самом же деле, ваша милость, пора и подраться. Опять же и груз у них…

— Кто это? — шепнул я баску, показав шотландцу кулак.

— Сын! — с тоской ответил проводник и с мольбой посмотрел на меня. — Первый раз самостоятельно пошел. Сеньор… я вас прошу. Им всем отрубят правую руку и левую ногу, а мне еще придется возвращать евреям деньги за товар! Сеньор! Моя семья век вас славить будет! Я отплачу…

Вот те напасть! До отряда лучников оставалось метров семьдесят, и они как раз должны были пройти мимо нас, совсем рядом. А если лошади всхрапнут? Заметят нас, как пить дать заметят. Твою же мать! Ну почему у меня все не слава богу, даже Пиренеи спокойно перевалить не могу. Млять, и доспех весь во вьюках…

— Ты мне будешь должен, Педро! — зло заявил я баску и заработал воротом, взводя арбалет. — Готовьтесь, дам команду. Сначала стреляем, затем вперед с мечами.

Ох как ты мне будешь должен, Pedrito…

Вот зачем я принял такое решение? Спасти сына проводника? Вряд ли… Какое мне до него дело… Или просто побоялся, что лучники нас обнаружат, и решил упредить их? Не знаю… Скорее всего, второе; во всяком случае, никакого сочувствия к контрабандистам я не испытываю. Это странно для человека двадцать первого века, особенно русского, но совершенно нормально для кабальеро — гасконца пятнадцатого столетия. Так кто больше я сейчас?

Долбаные мысли! Надо поскорее избавляться от лишнего налета цивилизованности — и буду себя чувствовать гораздо комфортнее.

Отряд лучников приближался. Я приметил головного бородача и прицелился ему в грудь. Доспех кожаный, болт должен навылет прошить.

Баск тоже целился из своего самострела, шепча какую-то молитву.

Тук переместился за ближайший валун, и что он там делал, мне не было видно.

Дождался, пока отряд приблизится, и, когда до нас осталось всего десяток метров, я, нажав спуск, завопил:

— Вперед!

Головной лучник ничком рухнул на камни с болтом в груди. Попал я, куда и целился.

Баск сшиб второго лучника, засадив ему стрелу в шею.

В кого попал Тук, я не успел заметить, потому что сам уже несся вперед с эспадой и баклером в руках. Щит, к счастью, был прицеплен к седлу, и вытаскивать его из вьюка не пришлось.

Особой растерянности у лучников не наблюдалось, но я все-таки успел почти добежать к тому времени, как они натянули луки. Залп стрел я встретил, взметнувшись в прыжке и вытянув руку с эспадой.

Свистнуло возле самого виска, обдав воздухом и дернув прядь волос, но клинок уже с легким хрустом проткнул живот низенькому крепышу, ошеломленно выпучившему глаза и раззявившему в крике рот. Пинком послал еще живое тело в сторону лучника, лихорадочно тянущего из колчана стрелу, и, подскочив, вонзил ему шип баклера в лицо, попав точно в глаз. Содрогнулся от его истошного вопля и, разворачиваясь, успел поднырнуть под удар размахивающего клинком третьего стрелка.

Бородач «провалился», но устоял на ногах и мгновенно развернулся, держа перед собой меч. Пользуясь тем, что между нами было метра три и мгновенно напасть он не сможет, я повел по сторонам глазами.

Тук, азартно вскрикивая и размахивая глефой, теснил к обрыву сразу двух стрелков, не давая им времени на атаку, заставляя постоянно защищаться.

Баск в этот самый момент, прижимая своего противника к земле, раз за разом всаживал в него свой короткий меч и не замечал, как еще один франк целится в него из лука. Черт!

— Твою мать… — Едва успел сбить меч несущегося на меня с воплем лучника и рубанул ему по ногам.

Убедился, что правки не надо, ногу почти отрубил пониже колена, и побежал к баску, с ужасом понимая, что уже поздно, проводник получил стрелу в спину и безуспешно пытался встать с камней.

— Черт, черт… — Не глядя, отмахнулся от стрелка, ранившего баска, вогнал ему в бок шип баклера и добил косым ударом по голове.

— Терпи, Педро, терпи… — Взрыв щебенку, затормозил и побежал к Туку.

Шотландец уже срубил одного из своих противников, но второй оказался крепким орешком и сражался с моим эскудеро почти на равных. Даже умудряясь атаковать…

— Я сам!.. — обиженно крикнул Тук, заметив краем глаза, что я приближаюсь.

— Сам так сам… — Я развернулся на месте, осматривая поле боя.

Стрелок, получивший от меня болт в грудь, был еще живой. Пускал кровавые пузыри и пытался куда-то ползти. Это ненадолго… болт пробил грудь насквозь.

Получивший шипом баклера в глаз лежал ничком и не шевелился.

Мужик с пробитым животом корчился, скручиваясь и разгибаясь.

Лучник с разрубленной ногой сидел, прислонившись к валуну, зажимал рану и глухо выл…

Все ясно… Извините, братцы. Ничего личного, просто не ваш сегодня день.

Проходя мимо и не испытывая абсолютно никаких эмоций, аккуратно рубанул первого эспадой сзади по шее. Второму просто ткнул острием под лопатку.

Во как… Уже и не противно людей убивать. Вжился, урод, в образ. Хотя как я сам себя уродом могу называть? Нормальный кабальеро пятнадцатого века. С четким принципом: неопасный враг — мертвый враг. Все в рамках, и нечего всякий волюнтаризм разводить. Знать бы еще, что это такое…

За спиной в это время раздался вопль, прервавшийся булькающим хрипом. Не шотландца — чужой. Значит, все нормально.

— Твою же мать… — невольно ругнулся, увидев, как оба пленных контрабандиста лежат без движения на камнях. У одного из них торчала из спины стрела, засаженная почти до оперения, у второго из разрубленной головы толчками била кровь.

А где пацан? Черт! Черт! И этот! Парень лежал лицом вниз, по всей спине и боку расплывалось кровяное пятно. Получается, эти уроды сначала кончили пленных, а уже потом схватились с нами? Но как они успели?

Не важно, все уже не важно…

Присел рядом с проводником и помог ему лечь на бок. Сразу стало понятно, что баск не жилец на этом свете. Стрела попала точно под лопатку и вошла в тело на половину своей длины. У проводника, не останавливаясь, шла изо рта кровь.

— Мы их всех убили, но… — Хотел ему сказать, что его сын мертв, — и запнулся.

— Я… я уже знаю… — прохрипел баск. — Но мы хотя бы попытались, ваша милость. Правда?

— Правда.

— Спасибо… — прошептал проводник. — Держите путь строго на скалу с двумя головами. Один дневной переход. Ее постоянно видно. Дальше уже Андорра… Спуск там нормальный, троп много, идите вниз, не ошибетесь. А теперь дайте вина и мой клинок…

Вложив в его холодеющую руку меч, я послал Тука за флягой.

Баск сделал два судорожных глотка, закашлялся и, дернувшись, умер, успев прошептать:

— Эускара та Батасуна!

— Что он сказал, монсьор? — угрюмо поинтересовался шотландец.

— Родной язык и единство, — перевел я ему.

— Это же я сына его срубил… — вдруг буркнул Тук. — Парнишка пытался сбежать, дернулся — и под удар попал. Я уже не смог глефу сдержать, да и эти наседали…

Даже так… И что в таких случаях говорят?

— Ты его в первую очередь спасал. Брось… Не казнись. Господь явил, Господь и забрал. Пошли, надо трупы в пропасть выбросить и Педро с сыном похоронить по христианскому обычаю. Заупокойную молитву еще не забыл?