Переступив через поверженного Орби, Зураб вздохнул свободнее. Главное уже свершено. Пал патрон Багратиони. Победоносно взмахнув мечом, Зураб устремился к сводчатому переходу. Скорей туда, к покоям царя Симона! И вслед, бессмысленно рыча, ринулись за ним осатанелые арагвинцы.

Стон. Падение. Катятся щиты, выбитые из рук опешивших дружинников Андукапара. Вот уже сводчатый переход, загруженный мертвыми телами, позади. Из полумглы выплывают серебряные фигуры, изображающие двух сарбазов в сверкающих доспехах. Сатанинская усмешка искажает лицо Зураба. Как на приступ крепости, увлекает он за собой арагвинцев. Под торжествующий рев валятся, громыхая доспехами, серебряные сарбазы. Кто-то пытается крикнуть – и падает с перерезанным горлом. Кто-то не успевает наложить на тетиву стрелу. Кто-то хочет вырваться, убежать. И снова лязг клинков, падение тел, брань, вопли, проклятия, кровь!

Под сводами замка словно гром загрохотал, отдаваясь оглушающим эхом. Телохранители, оруженосцы, нукери, чубуконосцы, вздымая светильники, мечутся в длинных коридорах. Выбегают заспанные придворные, еще не осознавшие явь.

– Что происходит?

– Кто напал?

– Персы?

– Турки?

– Нет, шакал!

– Проклятье!

– О-о! Настало время Зураба Эристави!

– Время кровавых дождей!

– Проклятье!

Душераздирающий крик гулко отозвался в пролете лестницы:

– Помогите! Помогите!

Со всех сторон, тяжело топая, бежит метехская стража.

– Замолчи, баран, перережу горло!

– Помоги-те! По-мо…

Лязг клинков. Стоны. Бегут оглушенные дружинники Андукапара, марабдинцы. Брань, шум, мольбы о помощи. Бегут, всюду натыкаясь на острие арагвинских шашек…

– Что? Что случилось?

Врезаются неистовые вопли женщин. Аршанцы стремятся к дверям царской опочивальни, но их беспощадно рубят арагвинцы. Падают. Сколько? Десять, двадцать? Звериный рев катится, подобно горному обвалу, куда-то во тьму.

– Помогите! Помогите! К царю на помощь! А-а! Уби-и-ли!..

С налитыми кровью глазами, с поднятыми факелами, размахивая шашками, бросаются на всех без разбора арагвинцы.

Прорвавшись в коридор, Андукапар распахнул окно и грозно крикнул в темноту:

– Измена! Откройте ворота! Скачите, сзывайте тбилисцев! Дружинники, спешите ко мне!

Но его призыв потонул в адском шуме. Сражение у царских дверей разрасталось. Проклятия, скрежет клинков, стоны падающих. И, уже ничего не разбирая, схватились врукопашную, грызут друг друга, раздирают лица, отрывают уши.

Подобно одержимым, хохочут арагвинцы.

И снова дружинники Шадимана и Андукапара кидаются в гущу схватки, и снова их отбрасывают арагвинцы, все ближе прорываясь к опочивальне царя.

На всех площадках женщины неистово взывали к тбилисцам:

– О-о! Люди! Люди! Измена! Помогите, убивают!

Но слишком высоки стены Метехи, слишком далеки жилища тбилисцев. А кто, просыпаясь, и слышал отдаленный крик, недовольно бурчал: «Опять празднество в Метехи! Покоя нет!..»

И вдруг зычный, перекрывающий вопли и стоны голос Зураба:

– Э-э, арагвинцы! Всех, всех беспощадно, как собак, истреблять!

Шадиман, обнажив шашку, рванулся к дверям, но чубукчи бесцеремонно схватил его за руку и увлек к потайной нише. Едва они успели скрыться, как по сводчатому коридору, обезумев и вопя о помощи, промчался молодой Качибадзе, натянув на голову халат царя. За ним с диким хохотом несся, высоко подняв меч, Зураб.

Шадиман отшатнулся.

Улюлюкая и вздымая пылающие факелы, арагвинцы, как на охоте, преследовали жертву.

– Э-э, где корону потерял? – Зураб схватил за шиворот мнимого царя. – Светите, светите ярче! Пусть все, у кого сегодня слетят головы, раньше налюбуются на своего царя! Пусть видят, как Зураб очищает для себя Метехи! Эй, Андукапар, почему не защищаешь любимого Симона? Хо-хо-хо! Шадиман, спеши! Для твоей умной головы я старательно отточил меч! Павле, взденешь эту тыкву на пику и водрузишь посреди двора, пусть же восхитятся моей ловкостью.

Хрипя и отбиваясь, Качибадзе пытался что-то выкрикнуть, но шум и улюлюканье заглушали голос молодого князя. Изловчившись, Зураб содрал с его головы царский халат – и неистово закричал:

– Проклятье! Куда заткнули Симона? Трус, еще смеет сопротивляться! Найти! – Зураб мечом описал круг над головой Качибадзе. – А ты чтоб в другой раз не лез в чужую шкуру!

Но Качибадзе уже исчез, как дым. Кто-то крикнул:

– Царь уехал с Фираном! Не губи невинных, пощади женщин!

– Что? Невинных? Руби всех! Всех дружинников! Царя укрыли? Хо-хо! Найдем! Из подземелья выволоку! Где Андукапар? Э-э!.. Арагвинцы, его не трогать! Я сам сброшу с его плеч башку! Шадиман! Э-о!.. Шадиман! Ты, кажется, не доверял князю Эристави? Напрасно! Не прячься!..

Сам распаляясь от своих слов, Зураб ощущал уже не княжескую, а царскую власть, и стало радостно, точно корона уже сверкала на его голове. Окрыленный мечтой, он взбежал наверх.

Метехи стонал, как раненный на поле брани воин. Падали защитники Метехи, Андукапара, Шадимана.

Кто молит о пощаде! Зураб Эристави незнаком с пощадой! Напрасная мольба! Смерть презирает цепляющихся за жизнь!

Где-то послышался вопль обезумевшего Андукапара. Подобно оленю, мчался он, за ним разъяренный Зураб.

– Пока будет расправляться с Андукапаром, используй время, князь, – шепнул чубукчи и схватил шкатулку с драгоценностями.

Через потайной ход Шадиман и чубукчи выбрались на отдаленную площадку.

Тут Шадиман вспомнил запасную дверцу в секретную комнату царицы Мариам, так опрометчиво им заделанную. Но можно вбежать в молельню, там Гульшари… А дальше? Сколько тогда ни добивался раскрытия тайны молельни, Мариам, во всем податливая, стойко отвечала: «Только будущей царице смею открыть. Клятву на евангелии дала…» Совсем близко раздался предсмертный крик. Шадиман прижался к колонне. По зубчатой стене, окружающей Метехи, страшно хрипя, бежал Андукапар, его настигал Зураб, с бешеной сворой. Судорожно дергались языки факелов.

Чуть подавшись вперед, Шадиман следил за травлей владетеля Арша. Было что-то оскорбительное в прыжках человека, носившего фамилию Амилахвари, и вместе с тем до досады смешное, – он напоминал куклу, которая дергалась на веревочке. Фамильный меч, знамя, владения, золото, жена красавица – дочь царя, замок, дружины – все стало невесомым! Осталось одно – позор! Не благородней ли было сразиться с врагом, пусть даже один против всей своры, но пасть в бою с шашкой в руке. А сам он, Шадиман, не стал ли жертвой «ста забот» и зазнавшегося лимона?..

В отсветах факелов блеснул занесенный клинок, с визгом рассекая воздух.

Андукапар на миг показался среди зубцов, качнулся, отшвырнул меч и кинулся вниз. Где-то за стеной послышался предсмертный крик. Захохотали каменные великаны.

«Теперь очередь за мной, – усмехнулся Шадиман, заходя в глухие заросли сада. – О Георгий, ты настоящий друг! Не внял я твоим предупреждениям и подверг Метехи омерзительной охоте! Вот кто-то уже проник в сад, вот совсем близки возгласы. Не меня ли ищут? Нет, раньше взломают дверь в мои покои. Значит, есть в запасе несколько минут. До последней минуты надо попытаться уцелеть, чтобы отомстить! Не взломали ли уже? Но куда скрыться? Сам заделал все потайные ходы от плебея Саакадзе, а спасаюсь от князя – и не знаю, куда бежать! Все тщетно! Взбесившийся шакал перевернет все в Метехи, я для него слишком опасен, найдет меня здесь и… – не заблуждайся, князь Шадиман! – и обезглавит! – Шадиман вздрогнул, холодный пот заблестел на лбу. – О нет, князь Шадиман не уподобится Андукапару!..»

– Сюда! Сюда, князь, давно жду!

Шадиман не узнавал знакомый голос. Арчил, главный смотритель конюшен, вынырнув из темноты, решительно набросил на него бурку и башлык, а на чубукчи только башлык и молча повел их в глубину сада. Где-то вспыхнул факел, и явственнее послышалась перебранка. «Разбойники вошли в сад!» – догадался Шадиман. Но тут же тихо звякнул заржавевший засов и… калитка отворилась.