Подпустил в голос обидки, так, для профилактики. Пусть переживает, что забидела мальчика. А то ишь чего…«кто ты такой?!» Эдак и до неприятностей недалеко!

— Хмм…ты открываешься для меня с неожиданной стороны — после долгого молчания сказала Содия — Я вот сейчас думала, кто тебя мог ТАК обучать, кому ты мог ТАК понадобиться, что к шестнадцати годам из тебя сделали сильного бойца? И поняла — тебя готовили стать телохранителем Императора! Ведь так? Ну, сознайся, это так?! Я никому не скажу, клянусь! Ну…кроме Кирии. От нее у меня секретов нет. Но она будет молчать, как пень! Как дерево! Сознайся, Эд, я верно угадала? Ведь ты на самом деле принц крови, сын брата Императора. И неважно, что бастард — кровь, есть кровь. Ее не заменишь другой кровью. Ты навсегда принц! Кстати, очень похож на своего отца, и на Императора. Любой, кто посмотрит на портрет властителя, тут же увидит семейное сходство. Ну, сознайся — тебя вначале готовили на телохранителя, а потом, когда открылись магические способности — отправили в Академию. Хмм…а тогда почему не берут в телохранители, если ты потерял свои способности?

Она задумалась, выстраивая продолжение своей стройной теории, а я сидел и тихонько офигевал — и врать ничего не пришлось! Сама придумала мне чушь, и сама в нее поверила! Замечательно. Всегда знал, что женщины лучше всего верят в ту чушь, которую придумали сами. Придуманная ерунда кажется им гораздо более логичной, чем правда, которую ты им попытался втюхать. И которую, естественно, они посчитали ложью.

— Поняла! Ты замарался! — вдруг выкрикнула Сидия, сразу просветлев лицом — Ходили слухи, что ты убил парня, который жил в этой комнате. Он тебя оскорбил, и ты его прикончил. На тебе лежит пятно, а телохранители Императора должны быть безупречно чисты. Так что тебя не возьмут в телохранители. Вот так! Все сходится! Ах, я умная, ах я молодец! Сознавайся, Эд, все так и было?! Все так и есть?!

— Ничего тебе не скажу. Думай, что хочешь — отрезал я — И вообще тебе лучше не совать нос в эти дела. Какой бы ты ни была великой магиней, этот твой нос могут моментально прищемить. Поняла?

— Поняла! — Содия захлопала в ладоши (Ну сущая девчонка шестнадцати лет! Может в маразм впала? В старческий маразм), и радостно зашептала — Точно! Угадала! Все так и есть! Все сошлось!

Я не собирался ее разубеждать. Хорошая теория, так что пусть существует. Можно и вообще взять ее на вооружение. Женщина с богатой фантазией — это находка. А ложь должна быть как можно глупее и чудовищнее, чтобы в нее поверили. Эта ложь — достаточно глупа.

Потом был короткий сеанс «Кама-Сутры», и как всегда по инициативе Содии. И в очередной раз я подумал о том — кто кого трахает. Какое-то непривычное для меня ощущение. Десятки лет я домогался женщин, теперь они домогаются меня.

Нет, так-то я не против, но…просто непривычно. Чувствуешь себя чем-то вроде жиголо, и это слегка подбешивает.

А может я и преувеличиваю. Женщина «в соку», красивая, на вид — очень молодая, гормоны играют, так почему не допустить, что она на самом деле в меня влюблена? А женщины частенько доказывают свою влюбленность самым что ни на есть радикальным способом, против которого возражать просто глупо. Но…как-то острота ощущений с Содией слегка притухла. В самый что ни на есть кульминационный момент — перед глазами встало лицо Ирен… Это не есть хорошо. И по отношению к Содие просто несправедливо.

Все сложно. Все очень сложно! Я подумаю над этим…завтра. А пока мне надо выжить. У меня на самом деле реальный шанс не вернуться с поединка. Что бы там ни говорил Учитель, но постоянной практики фехтования у меня нет уже много недель, а как известно, чтобы оставаться на месте, иногда надо очень быстро бежать.

Итак, где мне потренироваться в фехтовании? В Академии? Уверен, тут есть хорошие фехтовальщики, но…как их найти? А найдя, уговорить потестировать меня в спарринг-поединке? Нет, Академия отпадает. Тогда — что? Тогда — ехать в город, найти какую-нибудь фехтовальную контору, и попросить ее тренера меня потестировать. За деньги, разумеется.

И кстати — зайти в банк, посмотреть, что у меня там на счету. Деньжонки нужны, я слегка потратился…

— Сколько?! Да не может быть! — я посмотрел в спокойное лицо банковского клерка, и постарался собрать мысли в клубок. Но они упорно разбегались, как червяки из упавшей банки рыболова. Нет, в самом деле — идешь узнать, сколько там у тебя на счету лежит, готовишься услышать сумму вроде тысячи-двух, а там…много там. Очень много! Десятки тысяч! По земным меркам — десятки миллионов. Притом не рублей. Рубли — это серебро. Здешнее золото — это валюта. Притом валюта крупная.

Тут золотые разделяются по категориям. Они бывают маленькие и большие. В больших — десяток маленьких. Они, кстати, так и называются, если дословно перевести: «десятки». Так вот этих «червонцев» у меня несколько десятков тысяч. На самом деле я сейчас могу купить себе хорошее поместье, выезд лошадей, рабов, рабынь, и все такое…если захочу, конечно. Вот только…не хочу. Сдается мне, что в конце концов придется сваливать отсюда, из Империи, и как можно дальше. Я ведь расходный материла, и такие как я долго не живут.

Учитель? Сдается мне, что выжил он только потому, что холоден и безжалостен, как глыба, падающая с вершины горы. Я же, с моей привычкой влипать во все, во что можно влипнуть, сгорю не дожив и до сорока лет.

Подтверждение таким моим мыслям я получил буквально через двадцать минут, когда получив сотню мелких золотых выходил из банка, и вляпался в свежее лошадиное дерьмо, которым «заминировал» мостовую проезжавший мимо экипаж. Все, что я сумел сказать по этому поводу — это несколько непечатных фраз на русском языке, и пожелание самому себе: «Пусть это будет самая большая неприятность в моей жизни!». Но пожелать и получить — это две большие разницы. Так что дальше я пошел с настроением гораздо менее радужным, чем было во время посещения банка.

Идти отсюда до нужного места совсем недалеко. Еще во время моих предыдущих хождений по городу я заметил вывеску с надписью: «Школа фехтования мастера Ганивера». Это написано крупными буквами, а ниже расшифровка мелким, убористым шрифтом: «Любые виды фехтования любым оружие. Не знаю, что там за любые виды — на мой взгляд, никаких «видов» не существует. Есть фехтование, то есть способ противостоять другому такому же придурку, взявшему в руки острое железо. Если бы я мог — вообще никогда не взял бы в руки эти пырялки и рубилки. Хороший ствол всегда лучше, чем добрый меч. А лучше — многоствольный пулемет. Мда…мечты, мечты!

Не знаю — то ли я так удачно попал, то ли у мастера Ганивера дела шли не ахти, но только в зале, когда я в него вошел, никого из учеников не было. И вообще никого не было. Тихо, спокойно, благостно. Можно лечь в уголке и поспать — как это сделал рыжий котяра, недовольно посмотревший на меня, и важно прошествовавший мимо — на улицу, по своим кошачьим делам.

Я постоял, посмотрел по сторонам, привыкая к послеуличному полумраку, и не найдя нигде в зале ни одной живой души уже собрался уходить, когда в углу зала открылась небольшая дверь, и в зал вышел мужчина лет пятидесяти — бледнокожий, волосы с проседью, и при своей худобе довольно-таки плечистый. Он был чуть выше меня, то есть довольно-таки небольшого роста для взрослого мужчины, но двигался очень уверенно, можно сказать — важно, и очень мне напомнил рыжего кота, который сейчас вышел на улицу справить кошачьи надобности. Я едва сдержал улыбку, вспомнив этого котяру, и мужчина это заметил. Он едва заметно поднял брови и нахмурился, видимо пытаясь сообразить — что же такого смешного увидел этот мальчишка в его облике. Осматривать себя не стал, хотя вот я на его месте тут же бы подумал, что вышел к людям с незастегнутой ширинкой. В данном случае — с отвязанным гульфиком.

— Что вы хотите, молодой человек? — холодно спросил меня мужчина, оглядывая с ног до головы. От его взгляда явно не ускользнуло ни качество одежды, которую я ношу, ни то, что я хожу без меча, довольствуясь одним кинжалом (значит, не профи-бретер), ни то, как я держусь под его взглядом. Тот, кто приходит в зал, где учат фехтованию, как бы по определению должен держаться неуверенно, и слегка заискивающе перед тем, кто должен его обучить. А мастер, как и любой другой учитель (пусть даже это учитель словесности), подсознательно ожидает показного уважения, которое он должен получить в ранге положенности. Здесь — он царь и бог, и каждый, кто сюда приходит, обязан уважать его статус. Если, конечно, пришедший изначально не обладает статусом, превышающим уровень мастера на несколько порядков.