Крепкого сложения, невысокий и широкоплечий, короткие кривые ноги; грязное, изношенное платье, нечищеная обувь, круглое с желтизной лицо, жесткие, густые, с проседью волосы, темные, кустистые брови, большие черные глаза, скрытые за круглыми очками, скрадывающими их свирепое выражение, темная с проседью борода, громадный перстень на указательном пальце волосатой руки, другая рука беспрестанно погружается в глубокую серебряную табакерку наподобие чайницы, грубый, хриплый голос, саркастическая улыбка, то учтивое, то фамильярное обращение, решительность, независимость, сила в каждом движении — вот портрет человека, который держал в своих руках (по словам Нюджента) судьбу Луциллы.

Английский доктор был так непохож на своего немецкого коллегу, как только один человек может быть непохож на другого.

Мистер Себрайт был худощав, строен и утонченно (уж чересчур) чист и наряден. Его мягкие светлые волосы были тщательно расчесаны, чисто выбритое лицо обрамлялось небольшими курчавыми баками в два дюйма длины. Его черное платье сидело превосходно, он не носил никаких украшений, даже цепочки для часов, он двигался расчетливо, говорил обдуманно и спокойно, его серые глаза смотрели с холодным вниманием, его тонкие губы как бы говорили: я готов, если вы желаете меня видеть. Очень умный человек, без сомнения, но избави меня Бог иметь такого единственным спутником в длинной дороге или сидеть с ним рядом за обедом.

Я приняла знаменитых посетителей так любезно, как только умела. Неrr Гроссе поздравил меня с моим славным именем и пожал мне руку. Мистер Себрайт похвалил погоду и поклонился. Немец остановил взгляд на столе, лишь только оглядел комнату. Англичанин уставился в окно.

— Не хотите ли закусить, джентльмены?

Неrr Гроссе кивнул своей большой головой с величайшим одобрением. Его черные глаза смотрели с жадностью на мой майонез.

— Ага! Это я люблю, — сказал знаменитый немец, указывая пальцем на блюдо. — Вы его умеете делать, вы делаете его на сливках? С цыплятами или с раками? Я с раками люблю больше, но и с цыплятами недурно. Гарнир чудесный — анчоусы, оливки, свекла, темное, зеленое, красное, на белом, жирном соусе. Вот что я называю божественным блюдом. Оно превосходно в двух отношениях: превосходно для глаз, превосходно для вкуса. So! Мы вторгнемся в его внутренность. Мадам Пратолунго, вам начинать.

Такими словами, на странном английском наречии, употребляя множественное число вместо единственного и совершенно исключая из английского лексикона союз "и", Неrr Гроссе возвестил о своей готовности приступить к завтраку. Но английский коллега очень вежливо попросил его заняться пациенткой вместо майонеза.

— Извините, — сказал мистер Сейбрайт. — Не лучше ли было бы взглянуть на молодую особу, прежде чем мы займемся чем-нибудь другим. Мне необходимо вернуться в Лондон со следующим поездом.

Неrr Гроссе с вилкой в одной руке, с ложкой в другой и с повязанной уже вокруг шеи салфеткой зло взглянул на нас и, скрепя сердце, расстался с майонезом.

— Gut! Сначала сделаем свое дело, потом съедим свой завтрак. Где же пациентка? Скорей, скорей! — Он снял салфетку, издал вздох (иначе как рев его назвать нельзя) и погрузил пальцы в табакерку.

— Где пациентка? — повторил он раздраженно. — Почему она не здесь?

— Она ждет в соседней комнате, — ответила я. — Я приведу ее сию минуту. Вы извините ее, господа, если найдете девушку несколько взволнованной, — прибавила я, взглянув на докторов. Молчаливый Себрайт поклонился. Herr Гроссе засмеялся саркастически:

— Успокойтесь, душа моя, я не такое животное, каким кажусь.

— Где Оскар? — спросил Нюджент, когда я проходила мимо него на пути в комнату Луциллы.

— Передумав раз десять, по крайней мере, — отвечала я, — он решил не присутствовать при обследовании.

Лишь только я произнесла эти слова, как дверь отворилась и в комнату вошел Оскар.

Herr Гроссе, увидев его лицо, воскликнул:

— Ach, Gott, он принимает нитрат серебра. Цвет лица его испорчен. Бедный малый, бедный малый!

Он сострадательно покачал головой, повернулся и плюнул в угол комнаты. Оскар, видимо, обиделся, на лице мистера Себрайта выразилось отвращение, Нюджента это рассмешило. Я вышла из комнаты, затворив за собою дверь.

Едва сделала я несколько шагов по коридору, как дверь за мною отворилась. Я оглянулась и увидела с величайшим удивлением Herr Гроссе, свирепо глядевшего на меня сквозь очки и предлагавшего мне руку.

— Ш-што! — произнес славный доктор шепотом. — Никому ни слова! Я пришел помочь вам.

— Помочь мне? — переспросила я.

Herr Гроссе кивнул головой так сильно, что громадные очки подпрыгнули на его носу.

— Что вы сейчас сказали? — спросил он. — Вы сказали, что пациентка немного взволнованна. Gut! Я просил, чтоб идти с вами вместе к пациентке и помочь вам вызвать ее. So! so! Я не такое животное, каким кажусь. Пойдем, скорей, скорей! Где она?

Я колебалась с минуту, вести ли такого странного посредника в спальню Луциллы. Но здравый смысл победил. Как бы то ни было, он доктор, и хотя такой безобразный, но доктор! Я взяла его руку.

Мы вошли вместе в комнату Луциллы. Услышав незнакомые шаги вместе с моими, она вскочила с дивана.

— Кто с вами? — воскликнула она.

— Это я, моя милая, — сказал Herr Гроссе. — Ach, Gott! какая прекрасная девица! Вот цвет лица по моему вкусу. Удивительный! Я пришел посмотреть, моя прекрасная мисс, что могу сделать для ваших глазок. Если я открою вам свет, вы полюбите меня, не правда ли? Вы поцелуете даже такого безобразного немца, как я? So! Возьмите мою руку. Мы пойдем в другую комнату. Там другой доктор ждет вас, чтоб открыть вам свет, — мистер Себрайт. Два глазных доктора для одной прекрасной мисс: английский глазной доктор, немецкий глазной доктор. Мы вылечим прекрасную мисс. Мадам Пратолунго, другая моя рука к вашим услугам. 9! Что такое? Вы смотрите на мой рукав. Да, грязен он, мне самому совестно. Ничего! В другой комнате вы насмотритесь на мистера Себрайта. Он разряжен, все с иголочки. Идем! Вперед! Марш!

Нюджент, ожидавший в коридоре, открыл дверь.

— Не правда ли, как он мил? — шепнул он мне, указывая на своего друга.

Мы торжественно вошли в гостиную. Наш немец уже принес пользу, зайдя со мной за Луциллой. Обследование для нее уже лишилось своего ужасного характера, по крайней мере, она внешне стала спокойнее. Herr Гроссе рассмешил ее, Herr Гроссе успокоил ее.

Мистер Себрайт и Оскар разговаривали как старые знакомые, когда я вернулась в гостиную. Оскар, казалось, понравился сдержанному англичанину. Даже мистер Себрайт был поражен красотой Луциллы: его холодное лицо оживилось, когда доктора представили ей.

Мистер Себрайт поставил для нее стул перед окном. В голосе его появилась мягкость, которую я прежде не замечала, когда он попросил ее сесть. Она села. Мистер Себрайт отошел в сторону и поклонился Гроссе, учтиво указывая рукой на Луциллу, что означало: вы первый.

Herr Гроссе отвечал подобным же движением руки и кивнул головой, что означало: я этого никак не ожидал.

— Извините, — настаивал Себрайт. — Как старший, как гость в Англии, как авторитет в нашей профессии.

Herr Гроссе в ответ угощал себя табаком: щепотку старшему, щепотку гостю в Англии, щепотку авторитету. Наступило странное молчание. Ни один из докторов не хотел быть первым. Нюджент вмешался.

— Мисс Финч ждет, — сказал он. — Идите, Гроссе, вы первый представились ей, вы первый и должны осмотреть ее глаза.

Herr Гроссе взял двумя пальцами ухо Нюджента и шутя дернул за него.

— Продувной малый! — сказал он. — У него всегда на языке нужное слово.

Он направился к стулу Луциллы, но вдруг остановился с недовольным взглядом. Оскар стоял, наклонясь над ней, и шептал ей что-то на ухо, держа ее за руку.

— Э! Что такое? Третий глазной доктор? Что же вы делаете, милостивый государь? Вы лечите глаза молодой особы, держа руку молодой особы? Вы шарлатан! Прочь!