Он замолчал и подумал немного.
— Чего заслуживает такой человек, — продолжал он, говоря сам с собой тихо, но с угрозой.
— Он заслуживает того, что получит, когда мы приедем в Англию, — сказала я. — Вам стоит только показаться, чтобы заставить его раскаиваться в своем поступке до последнего дня его жизни. Разве быть уличенным и побежденным не наказание для такого человека, как Нюджент?
Я замолчала, ожидая ответа.
Оскар отвернулся от меня и не произнес больше ни слова, пока мы не приехали на станцию. Там он отвел меня в сторону, где нас не могли слышать окружающие.
— Для чего я увожу вас от вашего отца, — сказал он отрывисто. — Я поступаю эгоистично и только теперь это понял.
— Успокойтесь, — ответила я. — Если б я не встретилась с вами сегодня, то поехала бы в Англию завтра.
— Но теперь мы встретились, — настаивал он. — Почему мне не избавить вас от поездки? Я мог бы написать вам, не подвергая вас усталости и тратам.
— Если вы скажете еще слово, я буду думать, что у вас есть причина желать уехать без меня, — отвечала я.
Он бросил на меня быстрый, подозрительный взгляд и отошел, не сказав больше ни слова. Я была очень недовольна им. Его поведение показалось мне странным.
Молча взяли мы билеты, молча сели в вагон. Я попробовала ободрить его, когда поезд тронулся.
— Не обращайте на меня внимания, — было все, что он ответил. — Вы сделаете большое одолжение, предоставив меня самому себе.
В прошлом во всех затруднительных случаях Оскар бывал многоречив, он неотвязно требовал выражения моей симпатии к нему. Теперь, в величайшем из своих затруднений, Оскар был другим человеком. Я не узнавала его. Или скрытые силы его натуры (пробужденные новым обращением к ним) вышли наружу, как это уже случилось в роковой день, когда Луцилла испытывала свое зрение? Так я и объяснила себе тогда перемену в нем. Что действительно происходило в его душе, я не могла отгадать. Может быть, я лучше выражу, какого рода опасения он возбудил во мне своим разговором на станции, если скажу, что я ни за какие блага в мире не отпустила бы его одного в Англию.
Предоставленная самой себе, я провела первые часы путешествия, обдумывая, какой образ действия избрать нам как самый лучший и безопасный, когда мы прибудем в Англию.
Я решила, во-первых, ехать прямо в Димчорч. Если есть какие-нибудь известия о Луцилле, они, вероятно, уже получены в приходском доме. Следовательно, прибыв в Париж, мы должны отправиться в Дьеп, потом через канал в Ньюгевен, близ Брайтона, а оттуда в Димчорч.
Во-вторых, если допустить, что мы найдем Луциллу в приходском доме, то риск внезапно представить ей Оскара мог быть очень опасен. Мы освободимся, казалось мне, от серьезной ответственности, если предупредим Гроссе о нашем возвращении и, таким образом, дадим ему возможность присутствовать при встрече, если он сочтет это нужным. Я сообщила свои соображения (как и план возвратиться через Дьеп) Оскару. Он согласился на все, он был так подавлен, что свалил всю ответственность на меня.
Прибыв в Лион и имея некоторое время для отдыха, прежде чем отправиться дальше, я телеграфировала мистеру Финчу в приходский дом и Гроссе в Лондон, уведомляя их, что если не будет никакой задержки на поездах и пароходах, то прибудем в Димчорч на следующую ночь, то есть ночью восемнадцатого. Во всяком случае, они должны были ожидать нас с часу на час.
Отправив телеграммы и уложив в корзинку небольшой запас провизии на ночь, мы опять сели в вагон и отправились в Париж.
В числе новых пассажиров, присоединившихся к нам в Лионе, был джентльмен с английской внешностью и в одежде священника. В первый раз в жизни приветствовала я появление духовного лица, и вот по какой причине. С той минуты, как я прочла письмо мистрис Финч, страшное сомнение, разрешить которое мог именно священник, камнем лежало у меня на сердце и, как я уверена, мучило также Оскара. Не прошло ли уже достаточно времени с тех пор, как Луцилла покинула Рамсгет, чтобы Нюджент получил возможность обвенчаться с ней?
Когда поезд отъехал от станции я, враг духовенства, принялась любезничать с этим священником. Он был молод и застенчив, но мне удалось расшевелить его. Лишь только другие путешественники (кроме Оскара) начали располагаться ко сну, я задала священнику свой вопрос. Такой-то и такой-то, оба совершеннолетние, покинули один английский город и переехали в другой пятого числа этого месяца. Через сколько времени, позвольте узнать, могут они вступить в законный брак?
— Обвенчаться в церкви, хотите вы сказать, — сказал молодой священник.
— Конечно. (Я была уверена, что в этом отношении можно поручиться за Луциллу, не рискуя ошибиться.) — Они могут быть обвенчаны с условием, что один из них продолжает жить в городе, в который они приехали пятого, двадцать первого или даже двадцатого числа этого месяца.
— Не раньше?
— Конечно, не раньше.
Была ночь семнадцатого. Я пожала в темноте руку моего спутника. Ответ его ободрил меня. Прежде чем свадьба совершится, мы будем в Англии.
— Мы еще успеем, — сказала я шепотом Оскару. — Мы еще спасем Луциллу.
— Найдем ли мы Луциллу? — шепнул он мне в ответ. Я совсем забыла про это серьезное затруднение. Вопрос Оскара должен был остаться без ответа, пока мы не доберемся до приходского дома. До тех пор оставалось только не терять терпения и надежды.
Не буду обременять эту часть моего рассказа приключениями, счастливыми и несчастными попеременно, то задерживавшими, то ускорявшими наше путешествие. Скажу только, что в полночь восемнадцатого мы подъехали к калитке приходского дома.
Мистер Финч вышел сам встретить нас с лампой в руке. Увидев Оскара, он благоговейно поднял глаза и лампу к небу. Первые его слова были:
— Неисповедимое Провидение!
— Отыскали вы Луциллу? — спросила я.
Мистер Финч, сосредоточив все внимание на Оскаре, машинально пожал мою руку и сказал, что я «доброе создание», таким тоном, как будто спутницей Оскара была собака. Я очень желала обратиться на минуту в это животное — тогда я имела бы удовольствие искусать мистера Финча. Оскар нетерпеливо повторил мой вопрос, между тем как ректор любезно помогал ему выйти из экипажа, предоставив мне вылезать, как сумею.
— Слышали вы, что сказала мадам Пратолунго? — спросил Оскар. — Найдена Луцилла?
— Милый Оскар, мы надеемся найти ее теперь, когда вы вернулись..
Этот ответ объяснил мне причину необычайно любезного обращения ректора с Оскаром. Возвращение Оскара до свадьбы было единственным шансом на спасение Луциллы от человека, промотавшего свое состояние до последней копейки.
Я спросила, когда мы входили, о Гроссе. Ректор нашел несколько сравнительно высоких нот в обширном диапазоне своего голоса для выражения изумления, которое я внушала ему, дерзая заговорить с ним.
— О, Бог мой, — воскликнул он, уделяя мне на минуту свое драгоценное внимание, — не приставайте ко мне с вашим Гроссе. Он болен, находится в Лондоне. К вам есть письмо от него.
— Здесь порог, милый Оскар, — продолжал ректор голосом, исполненным глубочайшими и торжественнейшими нотами. — Мистрис Финч жаждет видеть вас. О, с какими пламенными надеждами ждали мы вас, с каким нетерпением, так сказать! Позвольте мне повесить вашу шляпу. О, как вы должны были страдать! Разделите мою веру в мудрое Провидение. Не все еще потеряно. Ободритесь, Оскар, ободритесь.
Он отворил дверь гостиной.
— Мистрис Финч! Успокойтесь! Наш милый сын Оскар! Наш страдалец Оскар!
Надо ли говорить, чем была занята мистрис Финч и как встретила нас мистрис Финч.
Все те же три неизменные принадлежности — повесть, младенец и потерянный носовой платок! Все та же пестрая кофта поверх длинного пеньюара! Все та же бесцветная женщина, более вялая, чем когда-либо! Встретив Оскара с опущенными углами рта и грустно качая головой из сочувствия к нему, мистрис Финч поразительно изменилась, повернувшись ко мне. К моему изумлению, ее тусклые глаза заблистали, широкая улыбка неподдельной радости приветствовала меня вместо грустного выражения, встретившего Оскара. Подняв с торжеством младенца, хозяйка приходского дома спросила меня шепотом: