Я проводил ее до расщелины и посмотрел, как она в ней укрылась. Элин чувствовала себя там не слишком комфортабельно: расщелина имела полтора фута в ширину и четыре в высоту, так что ей пришлось присесть там на корточки. Но существовали и худшие вещи, чем чувство дискомфорта.

Затем я задумался над тем, что делать мне. Горная цепь была изборождена промоинами, прорезанными водой в мягкой породе, которые предлагали скрытый путь наверх. Я хотел подняться выше того места, где ранее заметил внезапный отблеск. В военном деле — а это была война — тот, кто удерживает высоту, тот и имеет преимущество.

Я двинулся в левую сторону, держась под прикрытием скал. В двадцати ярдах мне попалась первая промоина, которую я отклонил, так как знал, что она заканчивается неподалеку от подножия гряды. Следующая оказалась лучше, поскольку шла почти до самой вершины, и, скрывшись в ней, я начал карабкаться наверх.

В те далекие дни, когда я проходил подготовку в горной школе, мой инструктор любил повторять одну премудрость: «Никогда не следуй курсом водного потока как вверх по склону, так и вниз», — говорил он. Доводы его были убедительны. Вода бежит кратчайшим путем, а кратчайший путь обычно оказывается самым крутым. Правильным будет, взбираясь на гору, придерживаться чистых склонов и всячески избегать расщелин. В то же время совершенно неверно карабкаться наверх по чертовски крутым и отшлифованным водой трещинам в скалах, рискуя при этом свернуть себе шею.

Края промоины у подножия гряды имели в высоту около десяти футов, поэтому я не опасался, что меня здесь заметят. Но с высотой промоина постепенно мелела, и к концу ее глубина сократилась приблизительно до двух футов, и с этого места я начал ползти на животе. Когда ползти дальше стало невозможно, я, по моим подсчетам, находился уже выше, чем снайпер, поэтому, осторожно высунув голову из-за обломка лавы, принялся изучать ситуацию.

Далеко внизу на дороге в полном одиночестве стоял «лендровер». Примерно в двухстах футах вправо и ста футами ниже находилось место, где, как мне казалось, укрывался снайпер. Я не мог его видеть из-за больших камней, которыми был усеян склон горной гряды. Это меня устраивало; если я не вижу его, значит, и он не видит меня, и ширма из камней являлась как раз тем, в чем я нуждался, чтобы подобраться к нему поближе.

Но я не стал спешить. Я не забывал о том, что здесь может скрываться и не один человек. Черт возьми, да здесь, рассыпавшись по склону гряды, их могла притаиться целая дюжина. Некоторое время я, затаив дыхание, сохранял полную неподвижность, внимательно изучая каждый камень, лежавший в пределах видимости.

Убедившись, что все спокойно, я выполз из укрытия в промоине и направился к группе больших камней, по-прежнему передвигаясь по-пластунски. Время от времени я останавливался и внимательно прислушивался. Все, что я слышал, это отдаленное журчание реки. Вскоре я обогнул сверху нагромождение камней и, сделав очередную паузу, достал из кармана дубинку.

Высунув голову из-за камня, я увидел их в пятидесяти футах ниже, укрывшихся на уступе горного склона. Один лежал, пристроив перед собой винтовку, ствол которой покоился на аккуратно сложенной куртке; другой сидел у него за спиной и вертел в руках уоки-токи. Изо рта у него свисала незажженная сигарета.

Я убрал голову и задумался. С одним человеком я мог справиться — с двумя это сделать будет значительно сложнее, особенно без огнестрельного оружия. Я осторожно переместился и нашел лучшую позицию для наблюдения, где я мог оставаться менее заметным, — два камня, сдвинутые почти вплотную друг к другу, между которыми оставалась смотровая щель шириной в дюйм.

Человек с винтовкой был неподвижен и очень терпелив. Я мог предположить, что он — опытный охотник, который провел в подобном положении на склонах холмов множество часов, ожидая, когда его жертва приблизится на расстояние выстрела. Его напарник был более суетлив, он ерзал ягодицами по камню, на котором сидел, почесывался, хлопал ладонью насекомых, садившихся на его ноги, и крутил в руках уоки-токи.

Я увидел, что у основания гряды что-то задвигалось, и затаил дыхание. Человек с винтовкой тоже обратил на это внимание, и я смог различить, как едва заметно напряглись его мускулы. Это была Элин. Она вышла из-под укрытия утеса и направилась в сторону «лендровера».

Я беззвучно выругался, не понимая, какого черта она собирается там делать. Человек с винтовкой плотно прижал приклад к плечу и, приникнув глазом к оптическому прицелу, сопровождал ее на всем пути до машины. Если он нажмет на курок, я не упущу своего шанса и достану этого ублюдка любым возможным способом.

Элин подошла к «лендроверу» и забралась внутрь. Через минуту она снова выбралась наружу и направилась обратно в сторону утеса. На полпути она, крикнув, подбросила что-то в воздух. Я находился слишком далеко для того, чтобы разобрать, что у нее в руках, но, как мне показалось, это была пачка сигарет. Парень с винтовкой несомненно знал точно, что это такое, поскольку был оснащен одним из самых мощных оптических прицелов из всех, что я когда-либо видел.

Элин исчезла из поля зрения у подножия гряды, и я позволил себе выпустить воздух из легких. Она намеренно разыграла небольшую сценку, чтобы убедить снайпера в том, что я по-прежнему нахожусь внизу, хотя и скрыт из виду. И надо сказать, что это сработало. Стрелок заметно расслабился и, повернувшись, сказал что-то своему напарнику. Я не мог слышать его слов, поскольку говорил он тихим голосом, но непоседа громко рассмеялся.

У него возникли проблемы с уоки-токи. Он вытянул антенну, щелкнул переключателями и повертел ручки настройки, после чего отбросил рацию в сторону на поросшие мхом камни. Обратившись к снайперу, он показал пальцем вверх, и снайпер кивнул головой. Затем непоседа поднялся на ноги и, повернувшись, начал карабкаться по склону в моем направлении.

Я заметил курс, которого он придерживался, и, повернув голову, стал подыскивать место для засады. Прямо за моей спиной находился камень высотой приблизительно в три фута, и, оторвавшись от своей смотровой щели, я скрылся за ним, присев на корточки и крепко сжимая в руке дубинку. Я узнал о его приближении по доносившимся до меня звукам, поскольку он не прилагал больших усилий к тому, чтобы передвигаться бесшумно. Его ботинки шаркали по земле, и один раз я услышал, как камешки посыпались по склону, когда он поскользнулся и невнятно выругался. Затем произошло изменение в освещении, вызванное тем, что он отбросил в мою сторону тень, и, выпрямившись у него за спиной, я нанес ему удар по затылку.

Существует множество различных вздорных слухов по поводу того, что случится, если человека ударить по голове. На основании некоторых источников — фильмов и телепостановок — можно сделать вывод, что это не опаснее наркоза, используемого в операционных; произойдет всего лишь короткая потеря сознания, сопровождаемая головной болью, не хуже чем с сильного перепоя. К сожалению, это не так, поскольку анестезиологи в госпиталях имеют возможность при помощи сложного оборудования, которым они теперь оснащены, точно отмерять наркоз, в отличие от освященного веками тупого инструмента, лишенного такого преимущества.

Потеря сознания достигается путем резкого удара по черепной кости, в результате чего она сталкивается со своим содержимым — мозгами. Последствием является мозговая травма различной степени серьезности от легкой контузии до смерти, и всегда имеют место остаточные повреждения, хотя, возможно, и легкие. Удар должен быть достаточно сильным, поскольку все люди разные, и удар, способный одного человека убить, у другого вызовет лишь легкое головокружение. Проблема в том, что необходимую силу удара невозможно рассчитать заранее.

Я был не в настроении для того, чтобы экспериментировать, и этому типу досталось как следует. Колени под ним подогнулись, и он рухнул вниз. Я поймал его до того, как он упал на землю. Потом я опустил его на камни и повернул так, чтобы он лежал на спине. Изжеванная сигарета, свисающая из уголка его рта, была перекушена на половине, и струйка крови, стекающая с фильтра, говорила о том, что он заодно прикусил себе язык. Он все еще дышал.