— …Возлюбленная моя меня покинула. Я не вижу лика ее и не слышу голоса ее. И сколько бы я ни искал ее, сколь далеко я ни уходил бы в поисках ее, мне ее не найти.

Мужчина закончил свою жалобную речь и тяжело вздохнул.

Вышибала тоже вздохнул. Кажется, этот посетитель сам уходить не собирался. Было уже почти семь утра, и больше в баре никого не осталось. Давно уже пора было закрываться.

— Давай, приятель, — сказал охранник, — поднимайся. Если сам не можешь, я тебе помогу.

— Подняться легко, — тоскливо сказал мужчина, досмотрев на вышибалу остекленевшими красными глазами, — но куда бы я ни шел, лик Возлюбленной скрыт от меня.

— Да, да, про твою девушку я уже слышал, — сказал вышибала, беря мужчину за локоть. — Давай вставай, приятель. Ты пьян, я тебя доведу до выхода.

— Как я могу быть пьян, если даже самое крепкое вино не пьянит меня? А было время, когда кровь моя превращалась в вино сама собой, а имя ее заполняло меня. Но я глупец, загордился и сказал ей: «Тебя отрицаю я, мне дороже свобода моя, не желаю я трепетать от вида твоего и поклоняться тебе». И она покинула меня. — Мужчина икнул и вырвал локоть из хватки охранника. — И с тех пор сердце мое трезво, сколько бы я ни пил. И она больше не считает меня другом своим. И понял я, как ошибался я.

Вышибала снова тяжело вздохнул. Затем он огляделся — менеджер куда-то ушел, так что можно было подождать немного. Дело в том, что мужчине охранник сочувствовал. Его и самого недавно бросила девушка — со скандалом и вышвыриванием вещей в окно. Он тяжело переживал разлуку, так что горе последнего посетителя был ему понятно.

— Ладно, — сказал вышибала, — можешь еще посидеть, пока менеджер не вернулся. Но потом все, он человек суровый, его такими историями не разжалобить.

— Никого не разжалобить историей моей, — горестно застонал мужчина, схватившись за голову. — Ибо сам я виноват в том, что произошло, некого винить, кроме меня.

Он снова икнул, посмотрел на свой пустой стакан и замолчал.

— Так что дальше? Ты ей сказал, что жениться не хочешь, и предложил пока пожить так, да? А она тебя и выгнала. Понимаю, брат, сочувствую, девушки — они такие. Для них брак — это святое.

— Да. — Мужчина скорбно кивнул рыжей головой. — И сказала она мне: «Коль отрицаешь ты меня, неблагодарный, не увидеть тебе меня больше, знай же, что хоть я буду вечно любить тебя, не познать тебе моей любви».

Охранник выругался.

— Вот сволочь, — сказал он. — Да, ты, брат, конечно, сам на себя это навлек, но и она хороша — все на тебя свалила. Нет чтобы пойти на компромисс. А так выходит — она вся в белом, а ты во всем виноват.

— Вот, ты меня понимаешь, — мрачно согласился посетитель. — И ушел я. Далеко. Но не могло сердце мое забыть о ней. И хотел я разыскать ее снова, но не мог найти ее. Где была она раньше, не осталось и следа ее. Где текла прежде чистая вода, осталась лишь пустыня. И хотел я снова повторять имя ее беспрестанно, как делай раньше, но не мог вспомнить его. И как бы я ни пытался его повторить, губы мои произносили бессмыслицу.

— Да, приятель, это, наверное, у тебя был шок. Я о таком слышал — после психической травмы такое бывает. Моя бывшая… — охранник замолчал на пару секунд, так как на него нахлынули воспоминания, — моя бывшая, она на психолога училась. Вот она и рассказывала о таком. Может, тебе, парень, к психотерапевту надо? К психологу? Он поможет?

— К величайшим мудрецам мира ходил я. — Мужчина вздохнул. — Но и величайшие мудрецы мира не могли мне помочь. Лишь один попытался, Соломон.

— Еврей, что ли? — Охранник неприязненно поморщился. — Я бы к еврею не стал обращаться. Они лишь о своей выгоде пекутся.

— И сказал мне Соломон, — продолжал посетитель, будто не слыша, — что он знает Возлюбленную мою и что знает имя ее. И что попросит перед ней за меня. И откроет мне имя ее, если стану я его рабом и приведу к нему повелителя моего. И дал мне для этого кольцо с печатью.

— Ну вот, я же говорил! Нельзя евреям доверять, брат! Ты думаешь, он и правда знал эту твою возлюбленную? Да ничего подобного! Дальше можешь и не рассказывать! Ты небось пахал на него, вкалывал как собака, своего босса предал, опять же. А этот Соломон и пальцем не пошевелил. Небось наврал потом, что совсем не это обещал, да?

— Мудры слова твои! — мужчина с уважением посмотрел на охранника. — Долгие годы служил я ему, но в конце он отправился к Возлюбленной и не вернулся больше, и не слышал я больше о нем ничего.

— Вот! Все он наврал! Наверняка просто свалил куда подальше, а твоей девушки в глаза не видел!

Посетитель согласно икнул.

— И встретил я еще мудреца в зеленом, что может ответить на любой вопрос, и прикоснулся я к нему и задал вопрос о имени Возлюбленной своей.

— А тот что?

— И ответил он мне. Но ни звука не услышал я из ответа его.

— Точно, это психологическая травма. Тебе бы к психиатру. Психологу. В общем, я в этом плохо разбираюсь… Вот моя бывшая сразу бы сказала, к кому из них. Ну, к тому, который по Фрейду все толкует.

— И к Фрейду я ходил, и не смог он сделать так, чтобы вспомнил я имя ее, — грустно объяснил мужчина. — И стал я забывать облик ее и голос ее, и печать ее в моем сердце стерлась. И тогда испугался я и, объятый страхом, решил поступать так, чтобы разгневалась она Ибо одна осталась у меня надежда — что в гневе своем она обратит лик свой ко мне. Ибо видеть гнев ее было для меня лучше, чем не видеть ее вовсе.

— Ого! — удивился охранник. — Это ты, конечно, странно придумал. Эх, не поссорься я со своей… она бы наверняка сказала, с чего это тебя на такие глупости потянуло. Ну ладно, неважно… Ты лучше скажи, как ты это провернул?

— И решил я публично опозорить имя ее и возвести хулу на нее…

— О! Да ты серьезно взялся за дело! В интернете страничку, что ли, сделал? С порнографией?

Посетитель кивнул. Было видно, что рассказывать об этом этапе своей жизни ему сложно.

— Да, и это тоже, — наконец подтвердил он. — Но и тогда не увидел я ее. И не мог вспомнить я больше даже облика ее, только тоска наполняла пустыню души моей.

— Да, пустыня сердца — это верно подмечено. Это как у Киркорова в песне: «Словно в зеркале разбитом, над осколками склоняясь…» Черт, забыл, как там дальше?

— «Две непрожитые жизни разлетаются звеня», — закончил за него мужчина, и его плечи затряслись.

— Ну, брат, не плачь! — Вышибала и сам был на грани слез. Эта печальная история живо напомнила ему о его собственной жизни. У него даже начали появляться мысли позвонить своей экс еще раз и попробовать объясниться — а вдруг еще не все было потеряно? — Тут слезами не поможешь.

Посетитель снова вздохнул и продолжил:

— И прошло много лет, но не мог я забыть, что когда-то любила она меня. И было у меня много женщин, и ко многим мужчинам, возжелавшим женщину, приходил я, приняв женский облик… — Мужчина передернул плечами, будто ему было противно об этом вспоминать. — Но потом понял я, что ничто не заменит мне ее. И отринул я тогда свою гордыню, и пытался я произносить имя ее, хоть и знал, что это не в силах моих. Но не слышала она моих молитв и не простила меня.

— Все бабы — сволочи, что и говорить, — кивнул охранник, отодвигаясь от посетителя.

Рассказ о переодевании в женщину ему не понравился. Нет, гомофобом он не был — в конце концов, в этом баре он и не такого насмотрелся. Но все-таки. К счастью, именно в этот момент менеджер наконец вернулся.

— Все, приятель, — сказал охранник, — больше тебе здесь быть нельзя. Мой начальник явился, давай я тебя отведу.

Мужчина не стал спорить. Он послушно поднялся и позволил вывести себя за дверь.