И повторила жест, который сделала в первый день, чтобы повлиять на своего папа`!

Дон Петрини страшно разнервничался:

— И именно тогда, когда я дошел до сокровищ Ватикана! Это невозможно! Я должен вам рассказать о них…

Очевидно, это был просто маневр. Он не хотел, чтобы Елена с папашей шли купаться. Угроза девы была серьезной, и сицилиец состроил такую морду, будто проглотил все эти сокровища вместе с сундуками и прочим хламом, и теперь ждал великого чуда. Только произошло чудо, обратное ожидаемому. Адвокат простер руку к тенту и схватил давно протянутую ладонь Елены. Затем, они двинулись к воде. На девушке был новый, очень смелый купальный костюм, почти полностью приводивший в исполнение ее угрозу… Самым ценным в этой невинной чертовке были, конечно, глаза. Каким глазомером надо было обладать, чтобы момент их выхода из-под тента так удачно совпал с моментом выхода Раду из воды. Они встретились в самом центре пляжа, на узком настиле, которого было не миновать ни тем, кто шел к воде, ни тем, кто возвращался из моря. Излишне говорить, что две робкие руки встретились, но всего лишь на какую-то долю секунды, ибо седовласый адвокат с конечностями орангутанга что-то почувствовал и остановился. Раду продолжал двигаться дальше, и поэтому на его долю досталось лишь несколько угрожающих взглядов, которых он даже не мог заметить.

Дон Петрини продолжал свой рассказ. Он описывал сокровища Ватикана с пылом истинного коллекционера, а новый слушатель, эксперт-счетовод, внимал ему с усердием святого, баллотирующегося в галерею папской резиденции. В тот момент, когда господин. Марино проходил мимо нас, счетовод глупо улыбнулся и задал ему вопрос тоном, которым более пристало бы просить о пощаде:

— А вы тоже видели сокровища Ватикана?

Лицо Марино, как обычно, ужасающе искривилось. Он даже не взглянул на эксперта-счетовода, проследовав мимо, к своему навесу. За него ответил дон Петрини:

— Конечно же, он видел. Мы даже беседовали с ним об этом…

Мне стало жарко. Я отправился к Теплой бухте. Проходя мимо Сильвии, я встретил ее взгляд, и мы без слов поняли друг друга. Около часа я плескался, немножко даже поплавал, остерегаясь, однако, новой судороги. Я вышел из воды одновременно с Еленой и ее папочкой, и дева изобразила мне за его спиной новую пантомиму, умоляя передать бесконечный и многократный поцелуй мальчику с поэтической шевелюрой. Что мне было делать? Я понес к тенту ребят пламенное послание. Прибыл я туда как раз в момент, когда Эмиль Санду объявлял, будто приговор:

— Все! Последний круг! Два часа прошли, а вы дали слово чести!

Это был финал партии в покер. Действительно, это был последний круг, абсолютно бесцветный, лишенный каких-либо признаков борьбы. Вид у Эмиля был сверхпобедоносный. Он неторопливо пересчитал деньги и ушел на свое место. Казалось, его несла триумфальная колесница. Остальные игроки, трио сторонников независимости, сидели с таким видом, будто слушали похоронный марш, исполнявшийся по случаю кончины самого дорогого члена их семьи.

— Он нас разорил! — стал плакаться мне Дан. — Лишил нас почти всех денег. Около двух с половиной тысяч лей.

Я рот открыл от удивления. Не знаю, почему, но мне пришло в голову пойти рассказать об этом несчастье дону Петрини. Сицилиец немедленно взял на абордаж зазнавшегося адвокатишку. Не знаю, о чем он с ним беседовал, но через несколько минут я увидел существо, напоминающее щенка с поджатым хвостом, ковылявшее к навесу ребят. Вот так! Господин Эмиль вернул им деньги. Я вовремя подоспел, чтобы услышать его заверения:

— Честное слово! Это весь выигрыш — две тысячи двести. И ни гроша больше. Клянусь. Пожалуйста!

Вот ведь какая сила убеждения у сицилийца!

Уже пора было возвращаться в гостиницу, а поскольку мне неохота было ни с кем разговаривать и я увидел, что Сильвия уходит в молчаливой компании господина Марино, я двинулся один коротким путем. Около заброшенного колодца меня нагнал Пауль.

— У тебя удрученный вид… — сказал он. — Честно говоря… мне кажется, ты уже попал в западню. Я ведь тебя предупреждал. Поберегись! Поберегись, пока не поздно! Говорю тебе это потому, что очень к тебе расположен…

— А почему бы тебе не предупредить и других… Дана или Марино…

— Дан!.. Он может брать, но не может давать, а отдаваться чему-либо и вовсе не способен. Глупые мышцы… Ты говоришь, Марино!.. Где же я раньше встречал этого человека? Где? Нет, Марино в предупреждениях не нуждается. Марино владеет собой лучше нас всех.

И я был примерно того же мнения о Марино. Явное презрение, которое он выказывал всем и каждому, его величественное уединение, неподдельная грубость в поведении — все это делало его в моих глазах человеком весьма грозным. Все-таки, кто же такой этот Марино? Профессор Марино?

В гостинице стоял дикий галдеж. Производили его человек сто, вторгнувшихся в пределы нашего тихого пристанища. Десятка два из них сразу же набросились на Пауля.

— Мы тебя, негодник, повсюду искали! И под кроватью, и в гардеробах некоторых девиц, которых здесь называют феями и королевами. Где ты скрывался?

— В надежном месте, — ответил Пауль. — На пляже…

— Черта с два!.. Мы обшарили весь пляж группами по трое. Ни души. У тебя один выход — полное признание.

Шумный кортеж двинулся дальше, а я поотстал. Я понял, что произошло. В числе экскурсантов, совершавших воскресный набег на наш ресторан, оказались актеры из театра Пауля… О горе! Я ему пообещал, вернее, даже поклялся прийти на премьеру. И забыл попросить билет…

Я нашел Пауля в пансионате в комнате Дана и Раду. Билета он мне не дал, но сказал, что будет ждать и меня, и всех других, связанных клятвой (приглашены были фактически все жильцы гостиницы), у входа в театр.

— А можно мне заявиться с безымянной девушкой? — спросил в шутку Дан. — Но знай, что если ты мне не одолжишь мотоцикл, мне ее из Мангалии не довезти.

— На твое счастье, я его сегодня утром починил, — ответил Пауль. — Хорошо… Но хочу предупредить. Тебя там может ждать западня, из которой ты вряд ли выкарабкаешься… впрочем, нет! Ты не из той категории…

Лишь я понял смысл этих слов, или, во всяком случае, мне так показалось. Дан брал, но не давал. Затем Пауль несколько смущенно обратился ко мне:

— Я бы хотел пригласить и Марино. Но не знаю, как поступить. Не мог бы ты меня представлять в этом деле… или, может быть, лучше пойдем к нему вместе, ты и я?

Мы избрали второй вариант. Но прежде чем отправиться на выполнение этой деликатной миссии, я вспомнил об одном давно тревожившем меня вопросе:

— Скажи-ка мне, мой добрый Пауль, не кажется ли тебе, что Марино — сыщик?

— Почему тебе это пришло в голову? — удивился Пауль.

Я сообщил ему о разговоре, который невольно услышал в воскресенье в бюро обслуживания. Раду стрелой подлетел ко мне:

— Что здесь надо полицейскому? Зачем он?

Парень был страшно взволнован. Дан взял его за плечи и как следует встряхнул.

— Снова начинаешь свой бред! Ради бога, сейчас же придк в себя. Не с помощью же полиции господин адвокат хочет отвадить тебя от своей дочки. Он не тот человек, который станет впутывать полицию в чисто семейные дела. От страха скоро совсем голову потеряешь…

Раду била дрожь. Думаю, что он уже дошел до ручки, если любой пустяк мог его так встревожить. Но мне пришла на память и некрасивая сцена на лестнице, и угроза адвоката. Бедный Раду! Вид его был жалок!

Господин Марино сказал, что не может обещать, что придет на представление, и так и не пришел. Я прибыл к театру первым, поскольку Дан подбросил меня на мотоцикле. Было только начало седьмого. Он высадил меня у скамейки и пулей помчался в Мангалию за своей Дульсинеей. Пауль побожился, что не начнет представление, пока не увидит его в зале рядом с безымянной девушкой. Адвокат Жильберт Паскал тоже не пришел, поэтому меня крайне удивило прибытие Елены. Раду, однако, ждал ее. Обнявшись, они растворились в толпе. Дон Петрини подошел позднее, вместе с Сильвией. Сообщил, что Марино не придет, но его место пустовать не будет. Эксперт-счетовод тоже захотел получить приглашение. Сицилиец также рассказал, что архитектор Дориан и адвокат Жильберт Паскал около пяти часов отправились на такси в город. Приглашение Пауля оба отклонили. Об Эмиле он не знал ничего…