— Я был бы рад возможности оказать вам услугу, — спокойно ответил он. — Если бы портье не сказал мне, что видел их у вас…

— Grazie, mille grazie… [16] — поклонился дон Петрини. — Лучшей услуги, чем, ваше присутствие здесь, и быть не может. Пароход, как нам сообщили, отправляется с опозданием. Еще не закончилась заправка топливом. В лучшем случае мы отчалим в девять. Не сидеть же тут просто так — без стаканчика, без закуски, без кофе…

У Пауля Сорана это предложение энтузиазма не вызвало — он даже не знал, что ответить. А Ион Роман был откровенно удручен. Это читалось без труда на его физиономии…

— Не знаю, удастся ли мне найти потом такси, — пытался он отговориться. — Не хотелось бы вас стеснять…

— Что вы! — встрепенулся сицилиец. — Мне доставит огромное удовольствие.

— Мне надо ехать, — настаивал Ион Роман, думая о варианте номер два. — Я обещал сделать на пляже несколько фотоснимков. Жалко было бы не воспользоваться таким солнцем…

Предлог звучал, конечно, явно надуманно, но, по счастью, Ион Роман имел при себе фотоаппарат — маленькую, почти игрушечную камеру. Несмотря на свою нервозность, дон Петрини проявил к аппарату большой интерес.

— Вы фотограф-любитель? — спросил он. — Отменный аппарат. Вы уже снимали на пляже?

— Всего несколько раз, вчера, после обеда, — ответил Ион Роман. — Снимки сделаны без всякой подготовки, так сказать, скрытой камерой.

— Великолепно, — обрадовался дон Петрини, и в этот момент фотоаппарат выскользнул у него из рук.

— О! mama mia! — запричитал сицилиец, изображая великую скорбь на лице. — Я срочно пришлю вам новый фотоаппарат, самый лучший из тех, что можно найти в Италии.

Пауль Соран поднял с пола фотоаппарат, раскрывшийся при падении, и протянул его Иону Роману.

— Если вы доверите мне пленку, — продолжал дон Петрини, — я сделаю все возможное, приглашу самых великих мастеров фотографии, чтобы спасти то, что еще можно спасти…

— Не думаю, что можно что-то спасти, — угрюмым и сварливым тоном сказал Ион Роман. — К счастью, у меня есть с собой еще одна пленка…

Последние слова предназначались Паулю Сарану, который понял намек и сразу же взял инициативу в свои руки:

— Я пообещал господину Роману как можно быстрее доставить его на пляж, то есть до захода солнца…

Пока они жали друг другу руки, дон Петрини заставил Пауля Сорана поклясться, что тот очень скоро, еще до конца осени, навестит его в Палермо. Иона Романа он отпустил только при условии, что получит адрес, чтобы выслать обещанный фотоаппарат.

— А Раду и Дана вы больше не видели? — спросил его Пауль Соран, уже стоя в дверях зала ожидания. — Что передать им? А что сказать Энеску?

— Дан ехал со мной до города, — подмигнул сицилиец. — Я более чем уверен, что у него свидание. Наверное, безымянная девушка передумала и больше не хочет разводиться… Остальным — наилучшие пожелания. И мадемуазель Елене… и ее величеству Сильвии. Само собой разумеется, господину Энеску, папа`, конелюбу, всем-всем и даже господину Эмилю… все же…

У мотоцикла Ион Роман собрался с духом:

— На обратном пути у меня, наверное, будет сердечный припадок…

Пауль Соран от души рассмеялся. Было 18.10. Тем фактом, что Ион Роман выдержал сумасшедшую гонку, оказалась обусловлена одна из удач в его карьере.

18.30

Сыщик растянулся под первым же навесом, который ему попался на пляже. О, там было лучше, гораздо лучше, чем на заднем сиденье мотоцикла. С него сошло сто потов, и уже не нужна была соленая морская вода. Пауль Соран расположился на солнце в нескольких метрах от навеса. В пять секунд он сбросил с себя одежду, и, растянувшись на песке, казался полумертвым от усталости.

— Слишком сильно гнал! — с укором напомнил Ион Роман. — На кой? Нас никто не подгонял… особенно на обратном пути…

— Вы же сами сказали, что хотите застать солнце. Я принял это за чистую монету…

— Десять минут погоды не делают, — пробормотал себе под нос Ион Роман.

Откуда-то появился журналист Владимир Энеску с таким видом, будто был третьим пассажиром на мотоцикле.

— Нога? — спросил Пауль Соран. — Не нравится мне она, — сказал, он после беглого осмотра. — Такое впечатление, что ты себе хуже делаешь. Почему не в горизонтальном положении?

— А ты почему здесь? — парировал журналист. — Все остальные в воде.

— Я — после погони, — объяснил Пауль Соран. — Гнал, как сумасшедший… притом, не один. Никакой нужды не было, вернее, у меня была нужда в риске, холодном воздухе, острых ощущениях.

— Чтобы забыть о чем-то? — журналист, пристально посмотрел на него.

Пауль Соран с подозрительным видом приподнялся на локте:

— А ты откуда знаешь? Или этот метод и тебе не чужд? Кажется, я угадал, но ты тоже угадал. Мы устроили заваруху в театре. Я — зачинщик. После вчерашнего успеха мы потребовали изменить условия контракта, разумеется, в нашу пользу. Эти не захотели, мы пригрозили забастовкой и решили сегодня на спектакль не являться. То есть сегодня вечером будет представление без актеров…

— И ты думаешь, они уступят? — послышался голос Иона Романа.

— Невозможно, чтобы не уступили! — возмутился Пауль Соран. — Мы просили всего десятипроцентную надбавку. Они и так достаточно гребут. За пару месяцев… сотни тысяч лей.

— А если не уступят? — Владимир Энеску более отчетливо повторил вопрос Иона Романа. — Если расторгнут контракт? Ваши действия — забастовка — дают им на это право.

— Знаю… — дрожащим голосом ответил Пауль Соран. — Могут расторгнуть контракт, имеют право. Это меня и грызет. Потому что зачинщик — я. Вместо того чтобы помочь своим ребятам, принес им одни неприятности. Мы не можем не победить! Все козыри на нашей стороне. Победим! Даю голову на отсечение.

В словах и мыслях Пауля Сорана чувствовалась железная решимость.

— А ты не мог бы что-нибудь для них написать? — спросил Ион Роман Владимира Энеску.

— Я как раз об этом подумал, — ответил журналист. — Излишне говорить, что я на вашей стороне. Но когда сталкиваются две неуступчивые силы, есть опасность, что упрямство станет самоцелью. Вы не хотите. Они не хотят. Проигрывают обе стороны, не желая учесть интересы друг друга. Все зависит от того, кто легче перенесет поражение. Вы или они.

— И об этом я думал, когда начинал нашу акцию, — сказал Пауль Соран. — Так же рассуждал. Но есть еще элемент, участвующий в игре, — их престиж, не столько в наших глазах, сколько в глазах города. Весь город говорит о представлении. Если они раскошелятся, то потеряют несколько десятков тысяч лей, но зато подымут свой престиж и потом быстро получат назад свои деньги. Вот что я попытался вбить им в голову…

— Совершенно справедливо, — вполголоса признал Владимир Энеску. — Но, знаешь, твердость в некоторых случаях тоже импонирует толпе и повышает престиж… Будем надеяться — это не ваш случай. Охота искупаться…

И, слегка прихрамывая, он двинулся вдоль пляжа, к Большому омуту.

18.45

Расположившись невдалеке от навеса, Ион Роман принялся изучать в бинокль морскую гладь. Пловцы были далеко в море. Лишь один из них не поддался, искушению и плескался по соседству с суденышком «Белая чайка». Менее чем в двухстах шагах от берега пловца можно было разглядеть — это был Раду Стоян. Остальные были так далеко, что представляли собой лишь точки, чуть заметные невооруженным глазом, различимые лишь по цвету шапочек. Шесть веером расходящихся к горизонту шапочек, из них одна, самая отважная, то и дело возникавшая среди волн — небесно-голубая шапочка профессора Мони Марино. Он находился в центре полукружия веера, хотя в движении пловцов и не было никакой симметрии. Каждый из них, казалось, блуждал в своей собственной акватории. Да, каждая шапочка стремилась к самостоятельности. Шестерка не представляла собой дружную группу пловцов, ищущих приключений. Среди всех шестерых даже не ощущалось сколько-нибудь заметного разделения на пары.