— Бессмыслица! Эрна не может иметь ничего общего с преступниками. Она такая нежная…

— Успокойтесь и пораскиньте мозгами: почему же тогда ее арестовали?

— Почему? — повторил он в растерянности. — Возможно, из-за чего-нибудь совсем другого. Может, это ошибка… Или просто подозрение… Они ведь знают: Эрна связана с немцами…

Шервиц был настолько расстроен, что я не полагал удобным сообщить ему, что сам узнал на вокзале. Поэтому я перевел разговор на другие темы. Спросил, как он с Эрной познакомился и как мог так быстро в нее влюбиться «по уши».

— Надо ее знать, чтобы это понять. Как я с ней познакомился? Весьма прозаически. Вы знаете, я иногда хожу на вечера, которые устраивает немецкий консул. Люблю хорошее пиво, которое там подают, ничто другое на этих вечерах меня не интересует. На одном из таких «пивных» вечеров меня с Эрной познакомил Курт фон Лотнер. Не уверен, что вы его знаете. По общему мнению, это выдающийся специалист по строительству кораблей. Не знаю, где он работает. В Ленинграде задерживается самое большее на две недели для консультаций на здешних заводах. Потом снова уезжает в Москву или куда-нибудь еще. Человек он очень корректный и фанатичный любитель музыки. Все время проводит на концертах и в опере…

— Эрна тоже? — спросил я, вспомнив ее кожаную папку с золотой арфой.

— Вот этого не знаю, — протянул Карл Карлович, словно что-то припоминая: — А почему вы спрашиваете?

— У нее была папка для нот с арфой.

— Сегодня я видел у нее эту папку впервые.

— Вам не кажется, что Шеллнер взял ее от Эрны и хотел увезти с собой?

— Этого я не понял.

— Но эта папка была первым, что заинтересовало тех парней, — заметил я. — Кто знает, что в ней было…

О том, что было в этой папке, я узнал от Курилова, которого навестил на следующий день.

«…Объект ОС 127 виден плохо, сделайте новый снимок».

«Это может привлечь внимание. Странно, что нашему человеку необходимые снимки не удались».

«Не удивляйтесь и повторите снимок. Вы же охотник, небольшая прогулка в лее вам не помешает».

«Хорошо. Буду рад совершить эту прогулку вместе с вами. Чтобы эффект был полным, возьмем с собой охотничью собаку…»

Курилов замолк, ожидая, что скажу я. Ничего не понимая, я тоже молчал, потом высказал предположение:

— Если это имеет какую-то связь с нашей историей, то, вероятно, могло быть ее прологом…

— Да, да, но события уже разыгрались, посмотрите, — с улыбкой поправил меня Филипп Филиппович. Он открыл ящик стола и вынул… кожаную папку со значком золотой арфы.

— Откуда это у вас? — удивился я.

Курилов снисходительно наклонил голову, как учитель после плохого ответа ученика:

— Служебные обязанности… но предполагаю, что эта «нотная» папка и вас заинтересует.

Открыв папку, я увидел множество фотографий, чертежей, планов разных строящихся объектов, мостов, перекрестков шоссе… Курилов взял в руки один снимок:

— Узнаете?

Это был снимок сарая, куда меня привела лайка. Рядом с сараем был нарисован план дорог с указанием направлений и примечание: «место для ночлега». Кто бы мог подумать, что лесной сарай, в котором, на первый взгляд, лишь хранили сено, служит кому-то местом для ночлега!

Я молча указал на текст, Курилов кивнул и сказал:

— Мы решили тщательно осмотреть сарай. Денька через два будем знать, что в нем. Поскольку вам знаком этот сарай, пригласим вас свидетелем на будущий судебный процесс…

— У вас уже есть все авторы этих «нот»? — усомнился я.

— Почти, почти, — забубнил Курилов. — Недостает лишь нескольких, тогда весь «оркестр» будет в сборе.

— Оркестр? — переспросил я. — Неужели «музыкантов» столь много?

— Чему же удивляться? Ведь кое-кого вы уже знаете.

— Не могли бы вы их назвать, заодно объяснив роль, которую каждый играл в этом «концерте»? — предложил я.

Курилов на мгновение задумался, затем улыбнулся:

— Попробуйте-ка, хоть на минуту поставить себя в мое малозавидное положение и сами оцените каждого из «музыкантов»! Учтите при этом, что именно вы и начали первым распутывать всю историю.

— Но вы же знаете о ней куда больше, чем я…

— Вы охотник, — не без лукавства проговорил Филипп Филиппович, — вы умеете преследовать зверя без всяких профессиональных криминалистических хитростей. Послушаю вас с удовольствием. — Он поудобнее уселся в кресле и закурил сигарету.

— Придется начать с конца, — сказал я, — потому что лишь папка с «нотами» помогла понять, о чем, собственно, шла речь.

— Это облегчает вашу задачу, у нас такого преимущества не было.

— Зато было сто других, — нашелся я. — У вас много сотрудников и всяких других возможностей…

— А как же иначе? — засмеялся Курилов и добавил серьезно: — Каждый гражданин обязан быть бдительным, тем более если он охотник. Почему бы и ему не выследить какую-нибудь тварь, в данном случае двуногую. Ведь так?

— Почти, почти, — повторил я тоном Курилова. Он опять засмеялся:

— Годится… с удовольствием вас послушаю.

— Этот Блохин… — неуверенно начал я.

— А хотели начать с конца, — заметил Курилов.

— Неудобно снимать рубашку раньше, чем пальто, — опять нашелся я.

— Что же, ваша правда, — рассмеялся Курилов. — Это и на самом деле неудобно.

Его хорошее настроение меня вдохновило, и я спокойно начал:

— Все, что связано с Блохиным, — история с медвежьим салом, немецкие патроны, случай с лайкой, его сомнительное знакомство с Хельмигом — позволяет мне сделать вывод, что этот человек стал изменником родины и активно включился в преступную деятельность. Он организовывал фотографирование важных строек в пограничных лесах, был проводником Хельмига и его компаньона. Фотоснимки, рисунки и записи в «нотной» папке доказывают, что страстный «фотолюбитель» Блохин либо делал их сам, либо кому-то помогал. Ведь ясно, что только отличный знаток местности мог собрать воедино столь основательный материал, годный для подробной карты. Одно только остается для меня загадкой: почему и каким образом в той глухомани он сумел войти в связь с немцами…

— Все? — поднял голову Курилов.

— В общих чертах, да.

— Я ждал от вас большего. Придется мне завершить расстановку сетей, в которые попал хищник.

— Попал? Скорее: попадет, — заметил я.

— Будьте спокойны. Блохин в них запутается очень скоро, — уверенно сказал Курилов и продолжал: — Разумеется, я не всевидец, такой стреляный воробей, как он, сумеет спрятаться в самой незаметной щели… Целых три недели мы рылись в его прошлом, жаль, раньше оно никого не заинтересовало. Это была нелегкая, но не напрасная работа. Нам удалось, например, выяснить, что Блохин вовсе никакой и не Блохин. Если бы об этом узнали в лесном поселке, то, конечно, не поверили бы. Как так, Аркадий Аркадьевич вовсе не Аркадий Аркадьевич? Быть того не может! Оказывается, может. Его отец прежде был крупным торговцем леса, и Аркадий учился в Петрограде. Отец не жалел денег, парень развлекался, бездельничал и не доучился. Сразу же после начала мировой войны был призван в царскую армию и объявился только в 1928 году. Его отец после Великой Октябрьской революции эмигрировал в Латвию, в Ригу, о чем мы знали и раньше. А сын… Он приехал, когда жизнь деревни становилась на новые рельсы. И не один приехал, а с тетей Настей, которая стала домашней хозяйкой. Помогал местному Совету организовывать колхозы. Отец был крупным торговцем? Но, позвольте, он с ним давно разошелся?! Сын активно сотрудничает с новой властью, почему он должен отвечать за отца? Так или примерно так он отвечал на недоуменные вопросы…

— Кто же, собственно, этот Блохин? — спросил я.

— Еще неделю назад я бы, пожалуй, не смог вам ответить, — признался Курилов. — Это племянник старого Блохина, Герман Крюгер, сын его сестры, которая вышла замуж за владельца рыбного магазина в Риге. Он настолько похож на двоюродного братца, что мог себя свободно за него выдавать, втерся в доверие местных жителей, а позднее там и женился.