И никто из них не заметил моряка, который тянул канат под капитанским мостиком. Когда «уполномоченный» ушел, он еще минутку повозился со своим канатом, а потом сошел на берег и направился в соседний магазин с продовольственной сумкой. Оглядев покупателей, он заметил между ними представителя советской пограничной охраны и дождался, когда тот выйдет с покупками из магазина. Моряк пошел за ним вслед и едва уловимым движением дал понять, что хочет что-то сказать. Пограничник слегка кивнул и ровным шагом направился к ближайшему складу. Моряк не знал русского языка, а пограничник не умел говорить по-немецки.

— Коммунист, — сказал моряк и указал пальцем на себя.

Пограничник засмеялся, протянул ему руку и произнес:

— Их… хабе… комсомолец.

— Карашо, — удовлетворенно заметил немец, показал на свое судно — «Курфюрст», официр — фашист, — и погрозил кулаком. Потом вытащил из кармана конверт, на котором было написано: «Sehr eilig — an den Komandanten der Grenzpolizei»[2] и добавил: — Schnell — gehen[3] — шпион!

Пограничник понял, взял письмо и улыбнулся:

— Данке, товарищ, gut, deutsche komunist, gut![4]Он похлопал моряка-по плечу, сердечно пожал ему руку и быстро ушел.

Немецкий пароход «Курфюрст» постепенно заканчивал погрузку, и капитан уже занимался необходимыми формальностями, чтобы на следующее утро можно было выйти в море.

Огромные портальные краны штабель за штабелем поднимали доски и опускали их в трюмы. На пристань их привозили специальные автомашины.

Представитель Мурманского отделения «Экспорт-леса» записывал каждый погруженный штабель с быстротой, которая свидетельствовала о долголетней практике. Сегодня он был не один. Секретами быстрого и вместе с тем точного определения различных сортов пиломатериалов он делился с новым экспедитором, что, естественно, сдерживало темпы его работы. В руках он держал длинный стальной крюк, которым мог поворачивать поднятые краном пучки досок и таким образом еще раз проверять их номера. Казалось, что новый экспедитор уж слишком внимательно рассматривает каждый штабель. Это раздражало боцмана. Он ворчал из-под усов и в конце концов крикнул:

— Schneller, schneller[5], пора кончать.

— Все будет в порядке, боцман, только не подгоняй! Погрузка идет точно в установленные сроки, — ответил старший экспедитор, записывая номер очередного штабеля. Рабочие обвязали пучок досок тросом, и бригадир уже поднял руку, чтобы дать крановщику сигнал к подъему, но в этот момент старший экспедитор что-то сказал младшему, указывая на груз. Младший сразу же засвистел, захватил штабель своим стальным крюком и громко закричал:

— Стоп!

Затем он соскочил на землю, схватился за трос и взобрался на штабель.

— Что вы делаете! — кричал боцман с судна. — Не задерживайте погрузку, слышите, эй!

— Что случилось? — спросил высоким голосом человек, который только что появился на пристани. Это был судовой агент-бракер[6]. В руках у него был такой же крюк, и он слегка ударил им по доскам:

— Номер этого пучка сходится с накладной…

— Номер-то сходится, а вот сам пучок не в порядке, — прервал его экспедитор.

— Что вам в нем не нравится? — рассерженно спросил агент и покраснел.

— Смотрите-ка, вот сбоку хорошо видно. Доски сложены так, что между ними пустота… Мы не хотим вас обманывать. В этом штабеле нет стандартного объема. И потом: откуда на нем появились знаки мелом? Наверно, этот штабель бракованный. Придется его заменить. Эй, грузчики, за дело!

Но прежде чем грузчики принялись за дело, раздался приказ немецкого боцмана, и крановщик быстро поднял штабель на судно. Младший экспедитор закачался, потому что под его весом штабель сильно наклонился, но все-таки удержался на ногах и вместе с грузом очутился на палубе. Крановщик снова поднял пучок досок, подвинул в сторону и опустил в трюм.

Экспедитор попал в очень неприятное положение. Штабеля досок здесь стояли так тесно прижатыми друг к другу, что он только случайно не был раздавлен. Рабочие в трюме быстро к нему подскочили и помогли вылезти на палубу.

Наверху раздался смех боцмана, как будто бы речь шла об остроумной шутке.

В этот момент на палубу неожиданно поднялись несколько таможенников и пограничники.

— Господин боцман, — строго сказал пограничник, — ваши шутки опасны и непозволительны, экспедитор мог серьезно пострадать.

— Ха-ха-ха-ха-ха! — как ни в чем не бывало заливался боцман, — подумаешь, просто поболтался над землей и водой да заглянул в утробу нашего корыта. На кой черт он лез на груз?

— Экспедитор отвечает за соответствие груза стандарту, — ответил пограничник. — Он имеет право задержать любой груз, о чем вы, господин, сами прекрасно знаете. Извольте этот штабель побыстрее поднять на палубу. Надо его перемерить!

— Это ни к чему, — сопротивлялся боцман, — подумаешь, не хватает нескольких досок. — Груз на судне — берем таким, какой есть.

— Настаиваю на своем решении, — коротко сказал пограничник.

— На нашем судне все решает капитан. Обратитесь к нему, — отрезал боцман.

Пограничник велел двум таможенникам следить за трюмом, чтобы там не было никаких манипуляций с последним штабелем, и вместе с инспектором отправился к капитану.

И хочешь не хочешь, пришлось удовлетворить требование представителей таможни и пограничной охраны. Штабель, к великому неудовольствию боцмана, как и присутствовавшего при этом первого помощника капитана, был поднят из трюма на палубу.

Его разобрали, и тут обнаружилось: наполовину он был сложен из коротких досок так, что образовалась пустота, заполненная двумя большими чемоданами.

— Смотрите-ка, — проговорил инспектор таможни, — любопытно, не правда ли? Что вы на это скажете, господин помощник?

— А при чем здесь я? Пиломатериалы поставляете вы. Никто из нашей команды их и пальцем не тронул. Это абсолютно ясно.

— У меня на этот счет другое мнение, — вмешался командир пограничников. — Штабель был помечен мелом, и ваш боцман, вопреки запрещению экспедитора, приказал поднять его на палубу и опустить в трюм. При этом мог серьезно пострадать наш представитель. Каким образом между досками оказались чемоданы, мы еще узнаем. Совершенно очевидно, что они предназначались для кого-то на вашем судне, и, следовательно, нет сомнения, что речь идет о контрабанде. Чемоданы конфискую. Если в течение последующих десяти минут никто из членов команды не признается, что это его чемоданы, они будут тут же, при свидетелях, вскрыты.

На палубе быстро собрались моряки и портовые рабочие. Десять минут прошло, хозяин чемоданов не объявился, и таможенники начали их открывать. Это удалось с трудом, потому что замки были сложные.

Перед глазами присутствующих возникла удивительная картина. Из первого чемодана из-под куска фланели выглянуло замусоленное лицо какого-то святого в окладе, сияющем всеми цветами спектра. И не удивительно: оклад был выложен алмазами и сапфирами. Это была роскошная икона из чистого золота. Такой иконе цены нет.

На палубе наступила тишина.

Одной иконой, однако, дело не ограничилось. Под ней лежала еще одна, не менее великолепная. Она тоже была завернута во фланель и, словно на смех, перевязана лыком. Затем таможенники вытащили из чемодана несколько кожаных мешочков с золотыми царскими монетами и другими драгоценностями. Под ними, в самом низу, лежали папки с бумагами. Даже с первого взгляда было ясно, что это чертежи, рисунки, фотографии, описания различных кораблей, портовых сооружений, верфей.

— Неплохая коллекция, — заметил командир пограничников, а инспектор таможни добавил: — И мед, и яд — все вместе.

Содержимое второго чемодана отличалось лишь тем, что, кроме трех икон, золотых монет, мешочков с различными драгоценностями, здесь оказались и другие предметы церковной утвари. Самым великолепным был золотой кубок, украшенный венком из сапфиров и других драгоценных камней, а также прекрасная корона.