Теперь все зависело от того, сумеет ли моя хромоногая лайка выйти на поляну, показаться во всей своей красе и приманить волка. Опустившись на корточки, я отвязал ее от ремня, указал на поляну, нагнулся и шепнул прямо в ухо: «Алле, вперед!»

Лайка, однако, не шелохнулась. Она хорошо понимала, на какое опасное дело ее посылают, и явно не торопилась подставить свое тело острым волчьим зубам. Тогда я снова указал рукой направление и, подняв ружье, нацелился на волка, который все еще стоял в отдалении.

Пес все понял и решился. Он прижал уши, вытянул шею и, почти прижимаясь к земле, потихоньку пополз вперед. Вслед за ним тронулся и я и скоро оказался на опушке. Спрятавшись за вывороченным деревом, я тихо сказал: «…Дальше, дальше, вперед!..»

Пес мелко дрожал, но подавался вперед, пока не очутился на поляне.

Я знал, что теперь сделает волк.

Сперва он не сдвинулся с места и только осторожно поворачивал голову во все стороны, словно желая убедиться, что перед ним одна собака. Затем неожиданно исчез — мне уж показалось, что он почуял подвох, но я ошибся. Через несколько минут из низкого подроста выглянула волчья морда и снова спряталась, а затем я увидел на поляне сразу двух волков. Они появились столь неожиданно и так близко от собаки, что даже растерялись, но потом большими прыжками стали приближаться к лайке, которая все увидела еще раньше, чем я, и стремглав понеслась ко мне.

Все произошло очень быстро и в удивительной тишине, только снег слабо хрустел при каждом прыжке волчьей пары.

Лайка была уже возле меня, когда волки приблизились к опушке. Они так жаждали теплой собачьей крови, что меня даже и не заметили. Нас разделяло около двадцати шагов — я нажал курок…

И в следующее мгновение у меня сперло дыхание, сердце, казалось, ушло в пятки. Вместо громового выстрела раздался слабый щелчок: осечка, которую волки даже и не услышали; они приближались с прежней скоростью.

До сих пор не понимаю, как мне удалось, несмотря на рябь в глазах, заменить негодный патрон другим, который, на счастье, оказался в кармане, и снова выстрелить: волки уже были на расстоянии вытянутой руки.

Я далек от мысли восхищаться догадливостью серых разбойников, но должен сказать, что их способность к мгновенному ориентированию меня поразила. Казалось, они были поглощены только близкой манящей добычей… Но в какую-то долю секунды до того, как раздался выстрел, волки заметили меня в моем укрытии, и каждый с быстротой молнии отскочил в сторону, исчезнув между деревьями.

Я оставался без движения и почти без дыхания, пока прикосновение мокрого собачьего носа к руке не вернуло сознания. Признаюсь, мне стало до глубины души стыдно перед самим собой. Незнакомый, в сущности, пес благодарно лизал мне руку за то, что я спас его от верной смерти, на которую сам же и послал.

Долго гладил я его по голове… Так, значит, этим ты хочешь смыть свою вину? Напрасно, ведь ты причинил послушному псу больше зла, чем его хозяин… Да, казнил я себя, откровенно казнил. Но кто же мог предположить, что появится еще один волк? Слабое утешение — сознание вины все равно давило. Тем более что в памяти вынырнула еще одна недавняя встреча с волками. Тогда тоже была пара — волк и волчица. Но должен же я знать, что если они вместе, то первым показывается чаще всего только волк. Его подруга остается в укрытии и ждет подходящего момента…

Однако волки были уже далеко — пора домой. Но лайка не торопилась. Принюхиваясь, она все оглядывалась по сторонам, словно недоумевая, почему не чувствует запаха пролитой волчьей крови. Только после повторного призыва она нерешительно поднялась, и мы отправились в путь.

Холод приглушил лесные голоса: лишь время от времени раздавался писк синичек, бегающих по стволам и ветвям деревьев, хрипло каркал ворон, да не в меру любопытные сойки жаловались одна другой на печали зимы.

Мы шли, проваливаясь в снег, снова выбираясь на тропку. Пес бежал впереди меня, ясно давая понять, что дорога «домой» ведет совсем в другую сторону, чем я предполагал. И я снова был поражен способностями лайки, которая поняла, что ей выпала роль вести человека.

Долгая, очень долгая ждала нас дорога…

Наконец-то! Вдали послышались гудки паровоза, и это определило направление нашего пути. Туда меня и вела лайка.

Примерно через час я вышел из леса и очутился перед той самой знакомой железнодорожной станцией, на которой позавчера вечером мы сошли с поезда. Удивленно посмотрел на своего четвероногого проводника; ведь я предполагал, что он приведет меня к какому-нибудь дому, к своему хозяину. Наклонился и выразительно сказал, обращаясь к лайке:

— Куда ты меня ведешь? Надо домой, домой!

Пес вопросительно на меня глянул, склонил голову сначала на одну, потом на другую сторону и, освободившись от ремня, хромая, побежал по платформе, уселся возле двери в зал ожидания и заскулил.

Я вошел вовнутрь — зал был пуст, и закрытое окно кассы свидетельствовало о том, что в ближайшее время поезда не будет.

Собака тем временем растянулась на скамейке и облизывалась. Мне подумалось, что она таким образом хочет показать, будто совершенно успокоилась.

Постучал в окошко кассы. Прошло несколько минут, прежде чем кассир открыл окошко и спросил, что мне надо.

— Со мной собака, — объяснил я, — она в лесу попала в капкан. Привел ее к вам, она, наверное, ваша.

— Ошибаетесь, гражданин. Если бы каждый пес, которого кто-нибудь приведет на станцию, был наш, то у нас псарня была бы больше, чем у царя Ивана Грозного, — с усмешкой ответил человек в окошке и хотел его снова закрыть.

— Подождите, товарищ, — настаивал я. — Послушайте, что мне пришло на ум. Буду краток, хотя, по-моему, и вы не торопитесь.

— Нет у меня времени слушать ваши собачьи истории, гражданин! Вашего пса не знаю. Может быть, его видел начальник станции Федор Романович? Он у склада, сходите туда.

И в самом деле, Федор Романович кое-что знал. Он внимательно оглядел лайку, потом сказал:

— Припоминаю, что видел эту собаку, точнее, предполагаю, что это была она. Мне кажется, этак дня четыре назад… да, точно. В среду сюда ленинградским поездом приехали два охотника вместе с лайкой. Я сам охотник, понимаю. Лайка была гладенькая — боже, как за пару дней исхудала! Теперь пролезет между кольями в заборе. На станции охотников кто-то поджидал, и они сразу же уехали на санях. Вчера снова сели в ленинградский поезд. Но, послушайте, товарищ, ведь я и вас знаю! Вы приехали позавчера вечером? Я еще помогал вам и вашим товарищам добраться до охотничьей избы…

Я сказал, что он не ошибся, и начальник станции с интересом выслушал мою историю. Когда я закончил, он признательно кивнул головой, поднял правую руку и тихонько погрозил кому-то указательным пальцем.

— Эта лайка для вас — чистый лотерейный выигрыш. Без нее вы бы наверняка заблудились: лес тянется с севера на юг целых пятьдесят километров, при малейшей ошибке можно долго блуждать, прежде чем выберешься к теплому очагу. Не говорю уже о том, что вы могли попасть за забор, где что-то строится и куда вход запрещен. Да, да, там, в глубине леса, хотя это и не наше дело… Главное — вам повезло. Теперь бы надо вернуться в дом лесничего. Ваши друзья еще не уехали. Что-то там стряслось. Кого-то увезли в больницу.

— Приятное сообщение, ничего не скажешь. Как бы мне побыстрее добраться до лесничего?

Начальник станции обещал помочь.

Я нетерпеливо прохаживался по платформе. Очень меня взволновало сообщение о том, что в доме лесничего случилось несчастье. Мысленно перебирая в памяти одного участника охоты за другим, никому не желал ничего плохого. С особой опаской вспоминал своих ленинградских друзей, с которыми сюда приехал. Только теперь по-настоящему понял, как их люблю. Вдруг с кем-то из них несчастье?

Федор Романович вернулся и сообщил, что через час от станционного склада отходит санный обоз с грузом в деревню Владимирку и что дорога проходит как раз возле того места, куда мне надо. Договорившись, что поеду с тем возницей, который будет готов первым, я зашел со своей лайкой в буфет утолить страшный голод.