Ко мне, мой верный Валдай! Хвост бубликом, шерсть белая, как чистый снег, что скоро выпадет и прикроет наши невидимые, остро пахнущие следы на этом пожухлом грустном поле. Ты совершенный и прекрасный зверь, не ведающий сомнения! Ровно сложив передние лапки, с прыжка бросаешься на соломенный шорох в стерне, мышкуешь. Играй и веселись, мой пес, я вижу сон, прекрасный сон, называемый жизнью, я один из тех, кто видел это желтое поле в октябре, его сизую дымчатую глубину, где дремали под скучающими тучами недвижные стога, огороженные пряслами.

Четыре лошади - три гнедых и одна белая - брели по жухлому жнивью, поматывая головами, и мой играющий пес издали облаял их, словно громко приветствуя и спрашивая, куда они идут. Неужели им не грустно, как и этим недолговечным тучам, брести предначертанными путями божественного сновидения? Неужели и мне, внезапно захваченному пронзительно-синим, как щель неба меж тучами, и неотвратимым, как острый нож, приставленный к горлу, чувством жизни, - мне так и не решить про себя, куда и зачем идти по зеленым туманным узорам отросшей отавы? О, пристанище последней печали моей, Русь, огражденная синим забором лесов, пусти в теплую избу одинокого странника с белой собакой.

Пустынно осеннее поле. Край молодой сосновой посадки выходит на него, и возглавляет это воинство густорунных хвойных дерев купа березок в золоте, в тихом шелесте, - словно белые козы впереди длинного неспешного стада зеленых овнов.

Лес уж совсем рядом, за мостом через неширокую речку с чугунной водою. Я поворачиваю к этому мосту и, подойдя к одинокой калине, красной, сверкающей, утяжеленной тесными гроздьями ягод, вижу возникающего из воздуха человека. Он стоит посреди глиняной дороги, глубоко выбитой тракторными колесами, странно машет поднятой рукою, словно дирижирует невидимым хором. И я сначала думаю, что это, вероятно, пастух, но, подойдя ближе, узнаю Митю Акутина, и ничуть не удивляюсь, что именно его повстречал я в этот день и час моей жизни, в преддверии леса.

Здравствуй, сказал ему, вижу, что работаешь, пишешь в воздухе свои картины; решил, значит, калину ягодную изобразить. Митя спросил, не прерывая работы, куда иду, и я с улыбкою ответил, глядя на него, что иду искать своего ангела, на что Митя тоже улыбнулся и спросил: нет, на самом деле, куда направился? И в этом вопросе звучало уже понимание, знание моего ответа и одновременно братское сочувствие тому, что постигло меня.

Я иду искать Кешу Лупетина, сказал я, ты не знаешь, должно быть, что он жил в этой деревне, сошел с ума, как и его матушка, а прошлой весною ушел в лес и больше не вернулся, его последний раз видели двое фотохудожников на островке, который образовался посреди леса, когда река разлилась, как море, и затопила весь лес. На том островке было штук сто зайцев, - помнишь деда Мазая и зайцев? - и наш картофельный президент одиноко возвышался среди длинноухих зайчишек. Он отказался сесть в лодку к фотографам, а когда они, оповестив народ в соседней деревне, снова вернулись на двух лодках к острову, там метались одни зверьки, а безумца не оказалось. Он исчез бесследно, словно в воду канул, или улетел на крыльях, или сел на бревно и уплыл вниз по течению.

Я не могу больше, Митя! Я всех вас растерял, утратил на этом свете, вот и ты исчез, растворился в воздухе, я снова один на дороге. Ни семья, ни долгая безопасная и сытая жизнь не утешила меня, и я должен скорее, скорее прийти туда, куда направился со своею верной собакой.

По-русски осень, как и женщина, зовется она - это и есть женщина, выполнившая все свои обеты и потому спокойная в ясности предзимнего ожидания, синеглазая до боли, пристальная во всех своих затаенных чувствах вдовы, которая вспоминает прошлое, одиноко ложась в холодную, пробитую пушистым инеем постель.

Вдова-осень собирала в лесу грибы, набрала их полное лукошко и, выходя на дорогу, у приречного болота увидела калину, всю усыпанную рубинами спелых ягод. Она пригнула гибкую ветвь и, придерживая ее, стала рвать обильные кисти, украсила корзину грибов доспевшими калиновыми гроздьями.

Шагая по пустынной лесной дороге, окутанной влажным паром утреннего тумана и духом зрелых грибов, у поворота она увидела человека и остановилась, приветливо глядя на него. Он тоже остановился, подойдя близко, и сказал, словно обращаясь к самому себе, а не к ней; "Здравствуйте..."

Она кивнула, не отвечая, ласково усмехнулась и пошла, не оглядываясь, неся на мягком сгибе руки лукошко с грибами и алыми ягодами. А он чуть поодаль следовал за нею, счастливый созерцанием той извечной красоты, которая осеняет женщину, когда она с корзиною на руке, повязанная белым платочком, идет под высокими деревьями леса.

Осень-вдова привела его к возвышенному месту, где земля была укрыта серым мхом и меж столбами сосен было чисто, как в опрятной избе, и зелень хвои казалась вымытой и пушистой в желтом тепле солнца.

Из кустов упругими прыжками вынесся белый пес с серыми ушами, в полумаске, разделенной по середине светлой полоскою. Он подбежал к хозяину, прямо и мужественно посмотрел ему в лицо карими глазами, покачал круто завитым хвостом и, улыбнувшись по-собачьи, снова умчался в кусты.

И человек быстро пошел за ним меж бронзовыми соснами... Остановился на минуту, достал из кармана и надел очки, затем пронзительно свистнул, поджав нижнюю губу, - и скрылся в кустах.

А вдова-осень вышла к тому месту, где поперек дорожки лежала упавшая береза, наломала сухих веток и разложила костер. Она сидела на белом стволе палого дерева и смотрела в огонь. Бледное, прозрачное пламя металось, словно флаг на ветру, и ей так хотелось увидеть знаменосца, который донес древний жар до нее и бросил ей в лицо теплые струи трепетных лучей. Она могла спокойно посидеть и отдохнуть, потому что корзина ее была полна добротными грибами, алые кисти дозревшей на утреннем заморозке калины украшали ее грибной сбор, и звание человеческое ей было - вдова, и на земле, где она нашла грибы и ягоды, стояла теплая осень.

Уже давно начала густо, неотвратимо осыпаться золотая листва берез, багряная - осин, червонно-тусклая - дубов, и дохнул холод-первенец. Сухо прошел сентябрь - слава богу, обошлось без серых нерадостных дождей, этих вдовьих осенних слез.