Судя по всему, ему исполнилось не больше полугода, но волосы на его головенке были смоляные, густые и опускались до самых плеч.

Он повернулся к зарослям и издал странный звук, похожий на рычание. И тот, кто уже выделил добычу и изготовился к прыжку, внезапно присмирел, остановился, прислушиваясь.

Женщина торопливо наклонилась и подхватила колыбель из ледяной воды. Младенец лежал на мягких мехах выдр, завернутый в драгоценную чешуйчатую шкуру водяного змея – которую редкие счастливцы, сумевшие ее добыть, непременно приносили в дар рыбоголовой Алохе, в черном капище на холме. Даже высокородные вожди племен и кланов не могли себе позволить владеть таким сокровищем. На его шее висело ожерелье, доселе невиданное в здешних краях.

Жители Айн-Джалуты не умели добывать золото, и высокое искусство ювелиров было им незнакомо. Да и что они стали бы делать с тяжелым и мягким бесполезным металлом? Точно так же они не умели гранить драгоценные камни и носили их отшлифованными.

Вот почему женщину поразило украшение, сверкавшее на тельце ребенка: тройной витой золотой шнур со множеством мелких фигурок и прямоугольным медальоном, на котором был изображен огромный змей с разверстой пастью, обвившийся вокруг земного диска. Чешуя змея сверкала и переливалась изумрудами и бриллиантами, а его глаза были сделаны из сапфира и рубина. Впрочем, женщина этих названий не знала, а просто изумилась красоте ожерелья.

Но ни любоваться им, ни раздумывать, как поступить с младенцем, времени у нее не было, ибо в зарослях по-прежнему таилось неведомое существо, и она, подхватив колыбель, со всех ног бросилась к спасительному частоколу на зеленом холме.

Женщину звали Эка, она была дочерью главы клана хель-таккаров и жрицей Алохи. Она была уверена в том, что удивительного ребенка поручила ее заботам рыбоголовая богиня. По всему выходило, что начала сбываться древняя легенда.

Эка принесла свою странную находку в родительский дом и поставила колыбель у ног отца. Он молча пощупал кожу змея и закрыл глаза ладонью. Вероятно, он хотел поразмыслить о происходящем, но события опередили его.

Тьма упала на поселок хель-таккаров, как коршун на затаившуюся в траве добычу. Она была непроглядной, как плотный кожаный покров, и люди издали громкий, отчаянный крик, ибо им показалось, что они вдруг ослепли. Но вскоре во тьме появился свет – высокий огненный столб, упирающийся в небеса. Пламя крепчало, выло, гудело, разрасталось и все больше походило на древесный ствол, корни которого уходили в землю в том месте, где только что был дом вождя, а крона пряталась во тьме.

А потом огонь погас и тьма рассеялась так же внезапно, как и нагрянула. Только солнце не вышло из-за темных туч и багровело за пыльной завесой. Было тяжело дышать.

Словно завороженные, жители поселка с опаской двинулись к этому месту. То, что они увидели там, заставило их задохнуться уже не от гари, а от ужаса и удивления.

Самого большого и красивого дома, стоявшего на сваях, врытых глубоко в землю, и украшенного черепами болотных и озерных тварей, будто никогда и не было.

На опаленной огнем земле стояла нетронутая колыбель, в которой лежал мальчик, завернутый в сверкающую шкуру водяного змея, а вокруг него обвилось могучее тело невиданного доселе теймури – совершенно белого и с алыми глазами. Зверь облизал ребенка длинным раздвоенным языком, а потом лениво поднялся и ушел в холмы, то и дело оглядываясь назад, угрожающе ворча и скаля острые клыки. Толпа издала дружный испуганный выдох – ибо отважные хель-таккары готовы сразиться с любым врагом, кроме бессмертных божеств, а любому было ясно, что это повелитель холмов Шанкаран навестил сейчас поселок, чтобы известить людям свою волю.

И жрец Бар-Эбрея подошел к колыбели и преклонил перед ней колени.

– Приветствую тебя, долгожданный владыка, – сказал он.

Младенец смотрел на него и улыбался.

А глаза у него были разноцветные. Правый – синий, как бездонное небо над Тель-Мальтолой, а левый – красновато-оранжевый, как степь, выжженная солнцем.

Это случилось двадцать пять лет назад в далекой Айн-Джалуте, и кто теперь знает, как оно было на самом деле.

Хар-Даван скосил на столпившихся в углу вождей гневный красный глаз. Его чуткое ухо явственно уловило, как они затаили дыхание и лишь изредка перехватывали воздух, чтобы совсем не задохнуться.

Он сидел, поджав под себя ноги, и держал на коленях тяжелую толстую книгу в зеленом переплете. Его сильные тонкие пальцы барабанили по обложке, заставляя содрогаться могучих горхонтоев.

Он был ими недоволен.

Крохотная пограничная крепость – игрушка по сравнению с теми укреплениями, которые им придется брать. Но она была построена по всем правилам и защищалась не только отважно, но и разумно, а вот его воины действовали как сброд, а не войско, которым командует сын Бар-Эбрея.

Разве он приказывал лететь сломя голову к стенам? Разве он произнес хоть слово или махнул рукой в том направлении? Отчего же тогда всадники горхонтоя Норолуйи бросились в бой? Неужели они не покорны ему – но кому нужен военачальник, не способный управлять своими воинами? Или Норолуйя боится, что его повелителю достанется больше славы? Или он желает быть первым – но тогда милости просим на алый ковер рахаганов, отстаивать свое первенство с оружием в руках.

Что же молчит Норолуйя и отчего он прячет глаза?

Люди погибли зря. Жалко, страшно и попусту, но Хар-Даван думает, что они получили по заслугам. Если воин презирает быструю мысль, а полагается только на силу своих мускулов, его ждет скорый и поучительный для прочих конец. Будь в этой крепостце чуть больше защитников, не видать бы им скорой победы как своих ушей.

Надо бы примерно наказать и вождя, который не в состоянии управлять своими подданными, но сегодня он милостиво прощает Норолуйю из клана хатуленов и верного Тасамайю, вождя арикаров. Прощает в первый и последний раз.

И Хар-Даван взглянул на своих военачальников правым – синим – глазом.

Будто бы утихла гроза, ветер отнес в сторону тяжелые мутные тучи, и за ними открылось бездонное чистое небо.

Горхонтои облегченно вздохнули – буря пронеслась мимо.

Хар-Даван вырос в странном месте.

Капище Алохи было выстроено из черного камня на вершине холма, и хель-таккары приносили туда свои еженедельные дары свирепой богине. Но только посвященные знали, что богиня никогда не посещает это убогое жилище. Что бы ей делать там – повелительнице подводного царства, владычице глубин?

Подлинный храм Алохи, где некогда возносила молитвы жрица Эка и десятки ее предшественниц, находился глубоко под землей, в огромной пещере, своды которой светились ровным, тихим зеленоватым светом. Она сообщалась с озером, и отблески воды, похожие на легкую рябь, бежали по потолку, с которого свисали длинные, заостряющиеся к концу наросты.

Здесь все фигуры и предметы отбрасывали странные длинные тени, как если бы именно тут пролегала граница между мирами, и тени начинали жить собственной жизнью, забывая о хозяевах, то своевольно убегая куда-то, то исчезая в воде, то возникая во множестве из-за следующего поворота.

Факелы были бесполезны в этом святилище, ибо огонь трепетал, как крылья мотылька, и умирал, понимая, что он тут не нужен.

Где-то с хрустальным звоном срывался с уступа крохотный ручеек и разлетался по камням мелкими брызгами.

На чистом песчаном дне подземного водоема лежали статуи, искусно вырезанные из светящегося зеленоватого камня, и крохотные тритоны устраивали под ними свои убежища. Водяные растения и цепкие ракушки облепили бронзовый сундук, ушедший в песок больше чем наполовину. А на каменистом берегу, на золотом троне с высокой спинкой, украшенной серебряными барельефами и цветной эмалью, гордо восседал исполинский скелет. Кости его были искусно скреплены золотой проволокой, которая не давала им рассыпаться и рухнуть вниз бесформенной кучей.