В ответ Гэбриел только взглянул на нее и произнес:

– На самом деле это совсем не трудно. Более того, я уверен, что это самое простое решение из всех, какие когда-либо случалось принимать мужчине. Я согласен на ваше предложение, Элинор.

Они поженились по пути в Лондон как раз в том самом месте, куда Элинор грозилась убежать вместе с Ричардом Хартли, в Гретна-Грин – вернее, в крохотной деревушке неподалеку от Гретны под названием Спрингфилд, находившейся на шотландском берегу реки Сарк.

Они навели справки у местных жителей, и те указали им на трактир «Голова королевы» – небольшое глинобитное строение, расположенное у подножия Спрингфилд-хилл рядом с заставой на дороге, ведущей в Лонгтаун. Напротив него, по другую сторону дороги, находилось еще одно похожее заведение, «Герб Максвелла», построенное сравнительно недавно и соперничавшее с первым в весьма прибыльном предприятии, известном как «нелегальное заключение браков».

Гэбриел поговорил с хозяйкой трактира, миссис Джонстон, бойкой жизнерадостной вдовушкой, говорившей на диалекте внутренней Шотландии. Она приветствовала их у дверей и сразу же представила мистеру Роберту Эллиоту, местному «пастору», который, судя по всему, целыми днями просиживал в гостиной трактира за кружкой эля в ожидании удобного случая.

Мистер Эллиот здесь же, в гостиной, совершил короткую церемонию, на которой миссис Джонстон и ее слуга Сони присутствовали в качестве свидетелей. Джулиана и Брайди стояли рядом с невестой. Им пришлось взять обеих девочек с собой после того, как Майри в частной беседе призналась Элинор, что мать Брайди, Эйлин, в ночь праздника святого Михаила сетовала на то, что ее старуха-мать, жившая в Лондоне и медленно угасавшая от неизвестной болезни, никогда не увидит внучку, названную в ее честь. Сама Эйлин находилась на восьмом месяце беременности, и пускаться в такой далекий путь ей было небезопасно, поэтому Элинор предложила ей взять девочку с собой, чтобы та могла встретиться со своей тезкой, пока еще не поздно. Разумеется, Эйлин с благодарностью согласилась.

Когда мистер Эллиот неожиданно попросил кольцо, чтобы скрепить их брак по всей форме, Элинор, к своему удивлению, увидела, как Гэбриел вынул требуемый предмет из кармана сюртука.

– Его дала нам Майри, – прошептал он чуть слышно, так, чтобы его слышала только она одна. – По ее словам, оно подарило им с Торкилем тридцать пять лет счастливой совместной жизни, пока он не скончался, так пусть же наше с тобой счастье продлится по крайней мере вдвое дольше.

Элинор чуть не расплакалась, когда он надел ей на палец простое золотое колечко в форме ободка. Это был самый трогательный дар, который ей когда-либо преподносили, более дорогой ее сердцу, чем любые бриллианты.

Наскоро выпив по кружке эля за здоровье новобрачных, что, по словам миссис Джонстон, являлось необходимой частью обряда, они двинулись в путь и к наступлению сумерек уже пересекли границу.

Приближалась ночь, и они вынуждены были прервать свое путешествие в небольшой деревушке под названием Киркби-Лонсдейл, расположенной посреди долин и топей Йоркшира по соседству с главной дорогой на Лондон. В наступившей темноте они мало что могли разглядеть, кроме редких огней в окнах каменных сельских домиков, выстроившихся в ряд вдоль извилистой улицы, ведущей к центру деревни. Туда они и направились в поисках ближайшей гостиницы.

В Киркби-Лонсдейл как раз проходила ярмарка, что, к несчастью, означало, что все гостиницы оказались переполненными – все, кроме одной. Местный фермер проводил их к небольшому строению из серого камня, расположенному на самой окраине селения и называвшемуся просто «Грейстоун», где они познакомились с хозяином, которого, как легко можно было догадаться, звали мистер Грей. Внешность этого человека вполне соответствовала его имени. По его словам, в гостинице осталась всего одна свободная комната, в стоимость которой входили чистое белье, уголь для камина и плотный завтрак на четыре персоны, приготовленный собственными руками миссис Грей на следующее утро. Эта комната, как заверил их хозяин, была лучшей в гостинице, не говоря уже о кровати, на которой когда-то даже ночевала королевская особа.

– Мой предок, Этельред Грей, служил самой королеве Елизавете, когда та была еще молоденькой девушкой, задолго до того, как она стала нашей величайшей королевой. Именно тогда она и пожаловала ему кровать из своей собственной спальни в Хатфилде, и с тех пор этот подарок всегда оставался в нашей семье. Я сам родился на этой кровати после того, как моя матушка в течение сорока двух часов пыталась произвести меня на свет. – Тут он бросил беглый взгляд на Гэбриела и, лукаво подмигнув ему, добавил: – Правда, с того времени нам пришлось ее немного обновить.

Видя в этой истории доброе предзнаменование и не имея другого выбора, Гэбриел немедленно снял комнату, и как раз вовремя – едва миссис Грей удалилась, чтобы приготовить спальню к приему гостей и развести огонь в камине, как в гостинице появился еще один путешественник, искавший себе прибежище на ночь.

Они поднялись наверх, проследовав за мистером Греем по коридору в сторону комнаты, о которой шла речь. Гэбриел открыл дверь спальни, которая могла бы показаться удобной, если бы не занимавшая львиную ее долю кровать – без сомнения, самая большая из всех, какие когда-либо случалось видеть Элинор.

Это была чудовищных размеров громадина из черного орехового дерева с пологом на четырех столбиках, покрытая везде, где только можно, затейливой резьбой. Наверняка ее пришлось разобрать, чтобы пронести в дверь, а затем снова собирать по частям внутри маленькой комнаты, но даже в этом случае задача была не из легких. Декоративные украшения в форме стилизованных цветков, венчавшие столбики кровати, задевали низкие балки потолка и были, пожалуй, толще, чем стволы иных деревьев, а из-за тесноты в спальне к ней почти невозможно было подступиться.

Элинор достаточно было взглянуть на это место, чтобы звонко рассмеяться. Однако Гэбриел не разделял ее веселья, вызванного комизмом положения.

– Я лягу спать на конюшне вместе с Фергусом и возницей.

– Ничего подобного, – возразила Элинор, встав посреди узкого прохода между кроватью и дверью и преграждая ему путь к выходу. – Эта кровать достаточно велика, чтобы мы все могли на ней поместиться. По правде говоря, я думаю, ее хватило бы, чтобы устроить на ночлег целую деревню. – Затем она взглянула на него и добавила уже более серьезным тоном: – Я не хочу оставаться в одиночестве в мою первую брачную ночь, милорд.

Даже если эту брачную ночь им придется провести, лежа на постели с двумя девятилетними девчонками.

– Завтра рано утром мы отправляемся в путь, – пробормотал наконец Гэбриел, как будто только по этой причине он готов был смириться на одну ночь с неудобствами.

Элинор уложила Джулиану, которая час назад заснула в экипаже, на середину пуховой перины, после чего помогла Гэбриелу избавиться от вцепившихся в него ручонок Брайди. Затем она медленно обогнула комнату вдоль стены и стала готовиться ко сну, а Гэбриел тем временем стоял в стороне, неподвижный, как один из резных столбиков кровати.

На его глазах Элинор ловко вынула шпильки из волос, и те пышным каскадом упали ей на спину. Сняв ротонду и аккуратно разложив ее на краешке постели, она сбросила с себя туфли и поставила их на коврик, после чего обернулась к своему новоиспеченному мужу.

– Я хотела спросить, не мог бы ты помочь мне расстегнуть пуговицы на спинке платья, – как бы невзначай осведомилась она. – Боюсь, что если я попытаюсь сделать это сама в таком тесном помещении, то могу пораниться.

Гэбриел молча кивнул в ответ, когда она встала перед ним, повернувшись к нему спиной. Ему пришлось убрать волосы с ее затылка, осторожно перекинув их через плечо и открывая взору изящную линию шеи. Свежий цветочный аромат ее волос, такой нежный и едва уловимый, заставил его сердце лихорадочно забиться. Он принялся расстегивать пуговицы на ее платье, но пока его пальцы неловко шарили по ее спине, он все время представлял себе, как Элинор, выступив из платья, поворачивается к нему лицом, раскрыв объятия, обнаженная и прекрасная. Когда он покончил с этим делом, дыхание его заметно участилось, руки стали теплыми и липкими, а брюки – одежда, которую он обычно носил вне острова, – вдруг показались ему неимоверно тесными. Бесспорно, у килта немало преимуществ, особенно в таких ситуациях, как эта.