Прошло еще мгновение. Джулиана снова устремила взор в окно, слегка отодвинувшись от того места, где все еще стояла Элинор. Позади нее за окном по-прежнему уныло барабанил дождь, стекая тонкими струйками по стеклу, да ветер проносился через внутренний двор замка с шелестом, похожим на чей-то отдаленный стон. Пока часы отсчитывали минуту за минутой, Элинор подыскивала слова, которые могли бы нарушить затянувшееся молчание между ними.
– У нас еще осталось немного времени до обеда, – наконец произнесла она. – Правда, мы не сможем пойти на прогулку из-за дождя, но думаю, нам удастся найти себе какое-нибудь подходящее занятие.
Ответа не последовало. Глядя прямо в затылок Джулиане, Элинор спросила:
– Ты умеешь читать?
И снова тишина в ответ. Тогда она окинула взглядом комнату в надежде найти какую-либо книгу или игрушку, что-нибудь, что могло бы привлечь внимание девочки.
Это место, тут же решила про себя Элинор, выглядело таким же скучным и невыразительным, как книга, в которой нет ничего, кроме пустых страниц. Стены комнаты оказались совершенно голыми и были покрыты краской какого-то ужасного блеклого оттенка, не совсем зеленого и не совсем бежевого, но представлявшего собой нечто среднее между ними. Лишь на одной стене висела поблекшая карта Англии, начерченная, похоже, еще двести лет назад. Мебель в комнате, громоздкая и малопривлекательная, была выкрашена в тот же безжизненный цвет, что еще более усиливало и без того мрачное настроение, царившее здесь. Окно было забрано снаружи решеткой из узких стальных прутьев, и хотя, по всей видимости, это было сделано в целях безопасности, со стороны классная больше походила на городскую тюрьму, чем на приют учености. Другим украшением комнаты, как с отвращением заметила Элинор, была потрепанная березовая розга, угрожающе приставленная к стене рядом с дверью. Неудивительно, что ребенок предпочитал проводить время, глядя в окно.
На полках Элинор обнаружила несколько типичных образчиков детской литературы, начиная с «Басен» Эзопа и сказок братьев Гримм до начального курса грамматики Уэддерберна. Отдельные разбросанные по комнате игрушки, которые выглядели так, словно их никогда не касалась рука ребенка, соседствовали с другими, передававшимися из поколения в поколение. Одна из таких игрушек вызвала у Элинор особый интерес. То была деревянная кукла с нарисованными краской черными глазами и соломенного цвета волосами – кукла-манекен вроде тех, которыми пользовались модные портные во Франции, чтобы продемонстрировать в миниатюре свои последние модели богатым английским клиентам. На ней была настоящая одежда – поверх подбитой ватой нижней юбки и льняной сорочки имелось платье с широким кринолином, наподобие тех, которые носили в минувшем столетии. Однако вовсе не затейливый костюм привлек внимание Элинор к этой кукле. В выражении ее лица было нечто близкое к отсутствующему взгляду Джулианы, что заставило Элинор протянуть руку к игрушке.
Джулиана тут же вскочила на ноги и, покинув свое место у окна, быстро выхватила у нее из рук куклу. Затем она молча уставилась на Элинор, подозрительно прищурив глаза.
– О, я не собиралась причинить ей вреда, – как можно ласковее произнесла Элинор. – Я просто хотела взглянуть.
Джулиана ничего не ответила и только снова вернулась на сиденье у окна, чтобы любоваться оттуда горизонтом сквозь прутья решетки. Она крепко вцепилась в свою куклу, вся съежившись и не двигаясь, словно загнанный в угол зайчонок, как будто хотела слиться с мебелью вокруг. Элинор не спеша приблизилась к девочке и опустилась на сиденье рядом с ней. Подавшись вперед и положив руки на колени своей подопечной, она наблюдала за ней и ждала.
– У тебя очень красивая кукла, Джулиана.
Джулиана даже не попыталась ответить, упорно не отводя глаз от окна, и только грудь ее едва заметно поднималась и опускалась.
– Знаешь, – продолжала Элинор, – в детстве у меня была точно такая же кукла. Ее звали королевой Анной, но я предпочитала называть ее Френсис в честь моей матери, потому что она была очень похожа на…
Следующих своих слов Элинор уже не помнила, потому что Джулиана неожиданно обернулась и посмотрела в ее сторону. Ее губы не шевелились, однако глаза были полны такой пронзительной тоски, что по телу Элинор пробежал озноб, не имевший ничего общего с ненастной погодой.
Подобно любимой игрушке ее детских лет, эта кукла явно была для Джулианы связью с матерью, которую она потеряла. Принимая во внимание возраст куклы, не исключено даже, что та принадлежала когда-то самой леди Данвин, прежде чем перейти к ее единственной дочери. Пока Элинор сидела тут, глядя в страдальческие глаза ребенка, на один скоротечный миг в ее сознании снова всплыли воспоминания о ее собственной матери, воспоминания, которые она упорно гнала от себя с тех пор, как несколько недель назад покинула замок Скайнегол.
Как же ей сейчас ее не хватало! Ибо, сколько Элинор помнила себя, Френсис, леди Найтон, всегда была для нее не только матерью, но и самой близкой подругой. Френсис делила со своей дочерью все, начиная от сказок, которые она читала ей перед сном, вплоть до затейливых па бальных танцев, которым она ее обучала. И сейчас, стоило Элинор закрыть глаза, как она чувствовала знакомое ласковое прикосновение материнских рук, когда та расчесывала ей волосы после ванны – это она не доверяла никому другому, даже когда Элинор стала совсем взрослой. Девушка с теплотой вспоминала любовь матери к полевым цветам и те долгие часы прогулок с Элинор по сельским полям, когда мать рассказывала ей о каждом попадавшемся им на пути цветке забавные истории. Ей вспомнились их доверительные беседы, разговоры о великолепных балах и пышных приемах лондонского света. Они долго и тщательно готовились к первому сезону Элинор, обсудив все до мелочей, вплоть до цвета каждой пары бальных туфель, и даже, как с легкой грустью вспоминала теперь Элинор, что она почувствует, когда ее поцелует какой-нибудь блестящий молодой кавалер, который в один прекрасный день сделает ее своей женой.
– Тебе покажется, будто мир перестал вращаться и все вокруг исчезло в мерцающем серебристом облаке, – сказала ей Френсис в тот далекий день, когда Элинор спросила ее об этом.
Они вместе совершали ежедневную прогулку в Гайд-парке, что уже вошло у матери и дочери в привычку. Стояла весна, желтые нарциссы и оранжевые крокусы были в полном цвету, и Френсис смотрела на нее с нежной улыбкой на губах.
– Когда ты впервые целуешь возлюбленного, на одно ослепительное мгновение у тебя захватывает дух. Представь себя стоящей в самой середине радуги, дорогая моя девочка. Твое сердце вдруг обретает крылья, и с этих пор вся твоя жизнь становится совершенно иной.
Теперь, глядя в невинное лицо ребенка, которому уже никогда больше не суждено увидеть свою родную мать, поговорить с ней, поделиться с ней сокровенными мыслями, Элинор вдруг почувствовала острое желание протянуть руку Джулиане, хоть немного утешить ее в бесконечном горе.
– Джулиана, я…
Однако все кончилось, еще не успев начаться, когда в дверях показался Фергус.
– Вам пора спускаться вниз к ужину, – произнес он, бросив искоса взгляд на Джулиану, которая сидела рядом с Элинор.
Элинор испустила глубокий вздох и кивнула:
– Благодарю вас, Фергус.
Она выждала, пока слуга покинет комнату, после чего снова вернулась к окну. Однако момент был упущен. Джулиана, казалось, еще больше ушла в себя, выражение ее темных глаз снова стало печальным и отсутствующим. Не желая слишком давить на нее, Элинор поднялась с места.
– Похоже, нас с тобой уже ждут в столовой, Джулиана. Я не уверена, что смогу самостоятельно спуститься вниз. Не могла бы ты проводить меня?
Джулиана в ответ лишь взглянула на нее, однако минуту спустя все же поднялась с сиденья и направилась к двери. Элинор молча следовала за Джулианой через нескончаемую череду коридоров верхнего этажа, и только шорох их юбок да еще непрекращающийся стук дождя во внутреннем дворе замка нарушали тишину. Она пыталась найти какую-нибудь тему для разговора, какие-нибудь чудодейственные слова, пробиться сквозь стену молчания, которой бедная девочка отгородилась от окружающего мира, и найти путь к ее сердцу, однако решила не прерывать раздумий Джулианы. В конце концов, она только что приехала сюда, а Джулиане нужно было приспособиться к перемене в ее жизни. Впереди у них было достаточно времени, чтобы узнать друг друга получше.
