– Что-нибудь известно? Как и где его подобрали?

– Врач пояснил, что «скорую» вызвала на перекресток Гоголевской и Ломоносова какая-то женщина. Она же якобы и нашла старика в бессознательном состоянии.

– Ясно. Транспорта, конечно, нет?

Кучинский только развел руками и поставил к уху поданную Варварой телефонную трубку. По репликам дежурного Станислав понял, что разговор с кем-то из начальства затянется, да и что мог добавить Коля к сказанному? Прихватив из тумбочки несколько листочков чистой бумаги, Широков поспешил к выходу из «дежурки».

Путь до троллейбусной остановки занял десять минут быстрым шагом. Столько же ушло на ожидание нужного номера. Трясясь в накаленной солнцем консервной банке на четырех колесах, Широков просчитал, что до больницы ехать минут 20-25. «Итого, дорога в один конец займет почти 45 минут. Плюс к этому – беседа с пострадавшим и обратный путь… Значит, придется ухлопать два-два с половиной часа рабочего времени. И так – каждый раз, – с горечью думал Станислав. – Порой тратишь целый день, чтобы выловить свидетеля, добираясь к нему «к черту на кулички» общественным транспортом».

Станислав отвлекся от невеселых мыслей только тогда, когда троллейбус остановился напротив больницы.

В вестибюле было тихо и прохладно. Пройдя в приемный покой, Станислав выяснил, в какой палате лежит пострадавший, и попросил разрешения с ним побеседовать. Молоденькая сестричка, прочитав служебное удостоверение и стрельнув в его владельца глазками, с кем-то переговорила по внутреннему телефону. После чего сообщила, что Касьянов Ефим Петрович, шестидесяти трех лет, находится в палате № 306. Состояние его удовлетворительное, дежурный врач встретит на третьем этаже.

– Только халат накиньте, – добавила девушка, указывая на вешалку за дверью, где виднелись халаты. Поблагодарив расторопную помощницу, Широков накинул на плечи первый попавшийся.

Не лестничной площадке третьего этажа действительно ждал худощавый, среднего роста мужчина, весь бело-хрустящий. Сдержанно кивнув, врач повел Станислава в конец длинного коридора, на ходу отвечая на вопросы:

«Нет, принимал Касьянова не он: его смена началась сегодня в 8 утра. Но с историей болезни уже успел ознакомиться и пострадавшего осмотрел. Рана расположена в затылочной части черепа. С уверенностью можно сказать, что нанесена она тупым предметом. Нет, в несчастном случае он сомневается, да и сам Касьянов сказал, что его ударили. Старик вообще отделался довольно легко. Спасло то, что в момент удара он, вероятно, сделал головой движение вперед и вниз. От этого удар получился «достающий». В результате – всего лишь сильный ушиб, сотрясение головного мозга и значительная потеря крови. В диагнозе, поставленном при поступлении, об алкогольном опьянении ничего не говорится. С учетом возраста и общего состояния организма больной пробудет на лечении недели три. Побеседовать с ним можно, но недолго и, конечно, не волнуя пациента».

Последние слова он произнес, стоя уже у двери палаты с написанным синей краской номером 306.

– Если понадоблюсь, нажмите кнопку на столике. И еще. Остальные двое пациентов из палаты вызваны на процедуры, так что мешать вам не будут.

Широков благодарно кивнул, несколько удивленный предусмотрительностью врача.

Справа, перпендикулярно стене, стояли три кровати. На дальней, возле окна лежал дед Ефим с забинтованной головой. Большие коричневые кисти рук с потемневшими ногтями покоились поверх одеяла. Маленькое, в мелких морщинах личико с шишковатым носом комично^ выглядывало из шара бинтов. Но серые, выцветшие глазки смотрели вполне осмысленно и даже лукаво, выдавая природное жизнелюбие и нахальство хозяина.

Широков поздоровался, назвал себя и присел на табуретку возле кровати. Несколько минут они молча изучали-друг друга. Затем дед Ефим удовлетворенно хмыкнул. По первому впечатлению следователь ему понравился: «Не зеленый мальчишка, лет тридцать будет. Ростом в самый раз. Плотный, но не толстый. Соблюдает, значит, себя. Черноволосый и сероглазый – видать, девкам нравится. Смотрит спокойно и разумно, не суетится. Имя значительное, опять же, – не то что мое…»

– Ну давай, спрашивай, – первым нарушил молчание дед.

– А что спрашивать? Вы, Ефим Петрович, сначала расскажите, что приключилось, а потом уж я буду спрашивать, – возразил Широков.

Дед согласился и обстоятельно, смакуя подробности, поведал историю вчерашнего похода на Гоголевскую.

– Вот, слышь, какие люди… Звери! Длинного того убили и меня пристукнуть хотели, чтоб я, мол, об ихних делах где надо рассказать не смог. Свидетель я. Важный!… – закончил дед рассказ и многозначительно посмотрел на слушателя.

– Почему вы решили, что «длинный» убит?

– Дак, мил человек, я ж войны чуток все ж захватил – видел, как мертвые падают. Он так именно и упал.

Видя, что не убедил Широкова, Ефим добавил:

– Да ты не сумлевайся! Он, поди, там где-нибудь до сих пор лежит. Ты, следователь, поищи хорошенько.

Посчитав, что далее этот вопрос обсуждать бесполезно, Станислав решил уточнить кое-какие детали.

– Постарайтесь вспомнить, Ефим Петрович, о чем говорили «длинный» с «толстеньким»?

– Я же говорю, что «толстый» назвал высокого гадом, говорил еще про деньги и про брата…

– А с чем связаны слова «деньги» и «брат»?

– Вот с чем связывал, убей бог, не слыхал.

– Так. А ударил «высокого» чем?

– Не разглядел я. Далековато было… Навроде, железка какая-то блеснула.

– Железку он вытащил из правого кармана или левого?

– Из левого. И левой же рукой и тюкнул по затылку. Совсем, как меня, зараза, – дед Ефим тяжело вздохнул.

Сочувственно глядя на старика, Станислав спросил:

– Ефим Петрович, значит, кто вас стукнул, вы не видели?

– Я ж говорю: не только не видел, но и не слыхал. Он, паразит, откуда-то сзади подобрался. Только одно слово «кончился» и услышал, как тот прошипел, когда я ножонками сучил. А потом у меня потеря сознания приключилась. Очнулся не помню через сколько – светало уже. Голова болит, тошнит, прости господи… Рукой потрогал – липкая. Все, думаю, убили. Однако, на карачки встал, из дома выполз. Когда из двери выпал, отключился. Должно быть, до самой Ломоносовой дополз… Там меня медицина и подобрала,…

– Женщину… Женщину, что «скорую» вызывала, не помните?

– Не-ет… Я тогда совсем плохой был. Прохожая, наверное, – дед устало прикрыл глаза.

Широков, пододвинувшись к тумбочке, быстро и подробно записал объяснение и дал Касьянову расписаться. Затем попросил описать внешность мужчин.

– Эх! Кабы знать наперед, что так обернется, я бы их глазками зафотографировал. А так – особо не разглядел, – старик помолчал, собираясь с мыслями. – Толстый ростом тебе по плечо будет. Голова круглая, морда тоже. Волосы короткие, темные. Рубаха с коротким рукавом белая. Брюки, похоже, светлые. Годов сорока с виду… «Высокий» повыше тебя, худой такой. Рубашка какая-то темная, а брюки, как у внука моего, джинсовые в разводьях. Волосы светлые, он лет на пять постарше толстого будет…

Дед вновь замолчал, давая понять, что больше ничего вспомнить не может. Станиславу пришлось сложить свои бумаги и откланяться.

– Не волнуйтесь, Ефим Петрович, выздоравливайте. Ваших обидчиков будем искать. И помощь еще от вас понадобится.

Дед Ефим, не открывая глаз, кивнул и приподнял правую руку для пожатия. Рука эта оказалась шершавой и горячей.

Внизу Широков зашел в приемный покой и позвонил дежурному, при этом давешняя сестричка тактично выпорхнула по своим делам. Выслушав доклад, Кучинский поинтересовался дальнейшими намерениями Станислава.

– Коль, если у тебя нет ко мне ничего срочного, я бы прямо отсюда съездил на Гоголевскую и начерно осмотрел место событий. Видишь ли, дед, похоже, не врет. По крайней мере, пьяным он вчера не был, да и голова работает вполне нормально. И если дело обстоит так, как он рассказывает, то его действительно хотели убить, как свидетеля некоего события, причем – важного события, тщательно оберегаемого от постороннего глаза, раз участники пошли на такую крайнюю меру, как покушение. Словом, надо посмотреть, – заключил Широков.