Что касается Жилиаса, то его прямой начальник однажды позвал его в кабинет и держал ему следующую речь:

— Любезный друг, мне кажется, что вы не имеете никакой склонности к фармакологии и что ваши блистательные способности гораздо более клонятся к медицине и хирургии.

Тогда наш приятель перешел с одной службы на другую со званием студента медицинского морского училища, но не прошло и двух недель после его перехода, как профессора стали убеждать его, что напротив, он обладал всем необходимым, чтобы сделаться превосходным аптекарем.

Но в морской службе бывает пора, при наступлении которой периодически выползают жалкие пресмыкающиеся из тины гаваней и неисследованных глубин административных трущоб: это именно та пора, когда следует отправление в колонии, известные нездоровым климатом. Надо видеть, сколько все служащие употребляют хитростей, к каким прибегают интригам и протекциям, чтоб только избежать назначения туда! Тут-то представляется случай всем недоучкам и малоспособным вызываться на дело самоотвержения, что улаживает дело к общему удовольствию: они являются на экзамен, заведомо благоприятный им, и после этого отправляются к месту назначения с почетным званием от правительства. Вот таким образом Тука и Жилиас выкарабкались наконец из звания вечных искателей места.

В один прекрасный день потребовались помощник морского комиссара и врач третьей степени в Бакель, находящийся в верховьях Сенегала; командир двадцатипяти человек, защищающих тамошнее укрепление, потребовал комиссара и врача под тем предлогом, что сам он путается в делах отчетности и что ящик с аптекарскими снадобьями не заключает в себе руководства, какие лекарства употреблять в случаях болезни, а потому он решительно не понимает, что ему делать с аптекою, и вынужден в случаях заболевания людей прибегать к врачам из негров.

Тука и Жилиас условились на счет поездки вечером в кофейной Данеан, и на другой день утром явились к начальству заявить о своей готовности на самоотвержение.

Тука давно мог бы уехать из Тулона, так как он просил только перевести его в колониальный комиссариат, это убежище бездарностей метрополии, — но ему не хотелось разлучаться с Жилиасом, а так как медицина не имела подобно администрации колониального отделения, чтобы спроваживать туда своих недоучек, то ему пришлось подождать более благоприятного случая, который доставил бы возможность бывшему аптекарскому помощнику вступить на поприще хирургии — через заднюю дверь.

Их прошения были приняты охотно начальством в предвидении двоякой выгоды: возможности избавиться от них здесь и доставить требуемое в Бакель, куда никто ехать не хотел.

Экзамены немедленно были объявлены и два друга предстали пред судьями их знаний с полною на этот раз уверенностью, что дело их в шляпе. Это событие долго оставалось в памяти Тулона. Все, кто участвовали в управлении или находились в порту собрались на эти экзамены. Тука, надменный и высокомерный, проявил здесь полное презрение к математике и административным уставам. Ну, а о Жилиасе и говорить нечего: всех даже ошеломило, когда он стал излагать свои теории на счет применения слабительных и кровопускания. В последнюю минуту господа экзаменаторы, видя с каким успехом их кандидаты возбуждают смех в публике, пришли в некоторое недоразумение: на что же наконец решиться? Но в виду торжественного обещания, заранее данного Туку и Жилиасу не завлекать их в ловушку, пришлось увенчать их желания, и вечные искатели штатного места выкарабкались наконец на свет Божий, один с патентом корабельного комиссара в колонию и с серебряным галуном в рукаве, другой — с золотым галуном и дипломом лекаря третьего разряда.

Две недели спустя оба уехали в Сенегал на транспорте. В течение восьми лет их забыли в Бакеле, наслаждающихся приятностями негритянского общества, но такие молодцы нигде не пропадут: не даром же они побывали в Тулоне. Многочисленные досуги, предоставляемые им обязанностями службы, они употребляли на то, чтобы менять бутылки тафии note 4 на слоновую кость и золотой песок и таким образом положили основание своему благосостоянию.

Впрочем, их маленькие коммерческие обороты не имели никакого сходства с торгашеством; члены царствующих фамилий и их сродники, жители Каджааги, Кассона, Фута-Торо, Уало, отправляясь в Подор-Дагану и Сен-Луи по дороге через Бакель, очень хорошо знали, что в большом доме белых всегда можно угоститься стаканом тафии, и в благодарность за такое внимание приняли привычку оставлять своим белым друзьям щепотку золотого песку, или обломок слоновой кости, или хороший буйволовый рог.

Орест Тука и Пилад Жилиас все это прикапливали, конце года отправляли в Европу четыре-пять пребольших ящиков, а там их общий приятель променивал всё присылаемое на новенькие, звонкие денежки.

Когда решено было наконец дать им высшее назначение, оба с сожалением покинули эту стоянку.

Тука был назначен помощником комиссара адмиралтейства, а Жилиас возведен в звание медика второй степени. По обоюдному их желанию они не были разлучены и вместе отправлены на остров Майотту, отличающийся нездоровым климатом, близ Мадагаскара, где гибельные лихорадки чаще всего вырывают жертвы из среды служащих лиц.

Тут оба друга, следуя своим привычкам, стали собирать коллекции всякого рода плетенок и туземных шелковых изделий, приняли также участие в частных предприятиях по доставке скота в Бурбон. После этого они не могли уже жаловаться на перемену места жительства.

В Сен-Пьере и Микелоне они довершили свое благосостояние, занявшись торговлей трескою; начальство так привыкло видеть их вместе, что, и не спрашивая их, в одном приказе отправило их на север Атлантического океана.

Наконец, когда приближалось уже время отставки, их служебная деятельность была увенчана новым назначением: Тука был назначен помощником комиссара и интендантом в Габон, а Жилиас главным начальником медицинских и аптекарских чиновников в то же место.

В таком важном сане отправились они на шхуне «Оса» к месту своего назначения.

Знакомство с двумя остальными пассажирами от правительства не требует продолжительных объяснений.

Подпоручик Барте был юноша с многообещающей будущностью; только что выпущенный из Сен-Сирского училища, он, к удивлению товарищей, вздумал поступить в морскую пехоту, немножко из желания путешествовать по белому свету, много из честолюбия, потому что повышение в чинах нигде не бывает так быстро, как в этом корпусе, несколько обесславленном в ту эпоху но после доказавшем в двадцати сражениях, где он проливал кровь свою с баснословным самоотвержением, что отечество могло рассчитывать на его верность и геройскую стойкость.

Что касается Урбана Гиллуа, скажи ему кто-нибудь три месяца тому назад, что он отправится к берегам Африки, разумеется, эти слова сильно удивили бы его. Окончив курс наук с дипломом бакалавра двадцати двух лет, он вступил в Центральную школу, когда преждевременная смерть его отца выбросила его, одинокого и без всяких средств к жизни, на парижскую мостовую. Одаренный мужественным характером, он не поколебался забыть все мечты на блистательную будущность и в двадцать четыре часа покончил со своим решением. Он не был создан к жизни случайностей и нищеты, которая породила больше неудачников, нежели полезных людей, к той печальной жизни, которая начинается в кабаке, кончается в больнице. Он оглянулся вокруг себя, раздумывая, где бы ему жить… В это время происходили экзамены в морском министерстве для набора чиновников в колониальный комиссариат. Он явился на экзамены, выдержал первым и был назначен в Габон помощником Тука.

Вот история четырех действующих лиц, за которыми мы последуем на шхуну «Оса» и в пустыни Конго.

вернуться

Note4

Тафия — сахарная водка.