Теперь память вернулась в значительной степени, и я знаю, что машина сказала правду. Отчаяние столь велико, что я уже не надеюсь на победу Карлсена в битве с берсеркерами. Все кончено. Я предал Жизнь. Возможно ли пасть ниже, чем пал я?

Я отворачиваюсь от погасших глаз-сканеров и отмечаю движение: мое собственное отражение в полированном металле. Я смотрю на зеркальную стенку коридора, на самого себя.

Голова замотана в бинты, левый глаз закрыт латкой. Это мне уже известно. Кожа вокруг правого глаза странно бледная. Волосы (насколько они видны из-под бинтов) светло-каштановые, такого же оттенка, как и моя лохматая двухмесячная борода. Нос, рот, челюсть — вполне в норме. Ничего отвратительного или уродливого в моем лице нет.

Нечто кошмарное спрятано внутри меня. Я предатель, я по собственной воле помогал берсеркеру.

Кожа вокруг левого глаза такая же желтовато-голубая, как и справа. Это результат операции: гемоглобин прорвал сосуды и свернулся.

Я помню предостережение доктора, но пальцы так и тянутся к латке, как язык к ноющему зубу, только соблазн намного сильнее.

Нечто ужасное определенно связано с левым глазом, я не в состоянии удержаться. Пальцы правой руки с готовностью снимают латку. Я моргаю, зрение теряет резкость, все вокруг расплывается. Теперь я смотрю двумя глазами сразу. И в следующий миг умираю.

Ти шагал по коридору, в ярости сжимая черную латку в ладони. Он скрежетал зубами. Он изрыгал поток страшных ругательств: к нему вернулся дар свободной и беглой речи. Он так громко ругался, что даже запыхался. Он так спешил к камере пленных, что несколько раз споткнулся и чуть не полетел кувырком. Он спешил, спешил добраться до этих дохлых наглецов, этих гнилых умников. Подумать только, они разработали такой подлый хитроумный план, пытаясь от него избавиться! Гипноз, очевидно. Имя ему придумали, да? Сейчас он им покажет Тадеуша.

Ти распахнул дверь, перевел дух и вошел в камеру пленных. Потрясенное лицо доктора говорило яснее слов, что пленным надеяться больше не на что. Ти снова крепко держал в руках рычаги управления.

— Где моя плеть? — Ти повертел головой с грозным видом. — Какой подонок спрятал мою плеть?

Женщины закричали. Юноша Холстед понял, что операция «Тадеуш» провалилась: с отчаянием обреченного он бросился на Ти, бешено размахивая кулаками. Роботы — телохранители были, конечно же, куда проворнее любого человека. Один из роботов блокировал удар Холстеда металлической рукой, и юноша завопил от боли, прижимая поврежденную руку к животу.

— Принеси мне плеть!

Робот немедленно вытащил плеть — кусок плетеного провода — из-за раковины и отдал хозяину.

Ти добродушно постучал по корпусу робота (звук был глухой, как из бочки) и усмехнулся, глядя на пленных. Он пробежал пальцами по плети. Пальцы левой руки словно окаменели, и он начал их нетерпеливо сгибать и разгибать.

— Что такое, мистер Холстед? Что с ручкой случилось? Разве вы не хотите пожать мне руку, поздравить с возвращением? Иди-ка сюда, пожмем друг другу руки!

Холстед так забавно корчился на полу, что Ти пришлось сделать паузу, чтобы посмеяться.

— Слушайте меня, — сказал он, отдышавшись. — Мои добрые друзья. Машина сказала, что я по-прежнему здесь главный, уловили? Информация, которую я дал о Карлсене, сработала лучше некуда. Бум-бам-хлоп! Рекомендую меня не расстраивать, потому что машина меня поддерживает на все сто. Ты, док, хотел меня переделать?

Левая рука вдруг начала сама собой дрожать. Ти пришлось помахать ею. — Ты хотел сыграть со мной грязную шутку?

Док держал руки за спиной, словно надеясь спасти свои пальцы выдающегося хирурга.

— Я бы не смог изменить характер твоей личности, даже если бы пытался. Правда, я мог бы превратить тебя в ходячее растение, но этого, как видишь, я не сделал. Хотя мог бы.

— Теперь жалеешь, а? Но ты боялся машины. Поэтому ты придумал другой фокус, верно?

— Да, чтобы спасти тебе жизнь. — Док выпрямился.

— Твоя травма вызвала очень сильный и практически непрерывный эпилептический припадок. Я удалил тромб, но это не помогло. Тогда я рассек мозолистое тело. Ти пощелкал плетью.

— Что это значит?

— Видишь ли... правое полушарие мозга управляет в основном левой стороной тела. При этом левая половина, доминирующая у большинства людей, контролирует правую и занимается операциями, связанными с абстрактными понятиями, символами.

— Это я знаю. Во время кровоизлияния в мозг тромб находится в противоположной от парализованной половины части мозга.

— Правильно. — Док гордо поднял голову. — Ти, я разделил твой мозг, отсек правую сторону от левой, простыми словами. Это старый метод борьбы с эпилепсией, и ничего лучше я сделать не мог. Я могу поклясться, я готов отвечать на детекторе лжи...

— Заткнись! Я тебе сейчас устрою такой детектор! — Ти шагнул вперед — Что со мной будет теперь?

— Как хирург могу сказать, что ты можешь прожить нормальной жизнью еще достаточно долго.

— Нормальной? — Ти сделал еще шаг, взмахнул плетью. — Зачем ты мне латку на глаз повязал, а? Зачем вы меня Тадеушем называли?

— Это моя идея, — перебил дрожащим голосом старик. — Я предполагал, что в человеке, таком, как ты... должен быть компонент, составляющая, которую я назвал Тадеушем. Я надеялся, что под воздействием психологического напряжения, которое мы все испытываем, Тад мог бы проявиться, если мы дадим ему шанс, в твоей правой половине. Это была моя идея. Если ты пострадал, то я за это отвечу.

— Ответишь. — Но, кажется, любопытство перевесило злость. — Кто такой этот Тадеуш?

— Это ты, — сказал доктор. — Мы ничего нового в череп тебе не вложили.

— Иуда Тадеуш был современником Иуды Искариота, — сказал старик. — Сходство имен, но в остальном... — Старик пожал плечами.

Ти фыркнул.

— Вы рассчитывали, что во мне есть доброе начало? Что оно сможет взять верх? Не такая уж безумная идея, я бы сказал. Тадеуш в самом деле был у меня в голове, а может, все еще там, прячется. Как же мне до него добраться? — Ти ткнул пальцем правой руки в угол правого глаза. — Нет, не люблю боль. У меня слишком тонкая нервная система. Док, а как так получилось, что глаз Тадеуша справа, если полушария работают наперекрест? Если это его глаз, почему я его чувствую?

— Потому что я разделил и оптический хиазм. Довольно сложная операция, конечно...

— Все в порядке, док. Мы этому Тадеушу покажем, кто начальник. Пусть тоже смотрит. Эй, брюнеточка, иди-ка сюда! Давно мы с тобой не забавлялись, а?

— Не надо, — прошептала девушка, обхватив плечи руками, едва не падая в обморок, но подошла к Ти. Два месяца в роли его рабов приучили пленников к неизбежному: послушание — меньшее из зол.

— Тебе этот подонок Тад понравился, да? Тебе понравилось его лицо, а? А как тебе нравится мое? Смотри на меня!

Левая рука Ти медленно потянулась к щеке девушки, нежно погладила. Он видел в ее глазах, что она узнала в жесте Тадеуша, потому что на Ти она никогда так не смотрела. Рявкнув, Ти замахнулся плетью, но левая рука стремительно перехватила правую, мертвой хваткой сжав запястье, словно терьер, перекусывающий туловище змее.

Ти не выпустил плети, но ему казалось, что кость запястья сейчас сломается. Ноги переплелись, и он упал. Он пытался позвать на помощь, но только ревел, стонал и плевался. Роботы спокойно наблюдали. Вечность спустя над ним возникло лицо доктора, и черная латка нежно опустилась на левый глаз.

Теперь я многое понимаю лучше и воспринимаю спокойно. Сначала я хотел заставить доктора удалить левый глаз, и меня поддержал старик, процитировал какую-то древнюю книгу для верующих насчет того, что лучше вырвать соблазняющий глаз. Один глаз — недорогая цена за избавление от Ти.

Поразмыслив, доктор отказался.

— Ти — это тоже ты, — сказал он. — Нащупать его кончиком скальпеля и удалить невозможно, хотя мне и удалось вас разделить. Сейчас ты управляешь обеими половинками тела. — Доктор устало улыбнулся. — Вообрази тройку внутри собственного черепа. Один — это Тадеуш, два — это Ти, три — решающая сила. Это ты. Лучше всего на этом мы и остановимся.