Любого читающего жуковский мемуар сшибает с ног та пламенная любовь, с которой несгибаемый полководец целует в корму Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза товарища Брежнева Леонида Ильича: ему, Жукову, Маршалу Советского Союза, заместителю Верховного Главнокомандующего, первому заместителю народного комиссара обороны, члену Ставки ВГК, на войне ужасно хотелось найти никому тогда не известного политического горлопана Брежнева и посоветоваться с ним. Товарищ Брежнев за всю жизнь не только не провел ни одного боя, ни одной операции, но даже ни одного ротного учения сам не организовал. Задача товарища Брежнева была проще: утверждать отчеты о политико-моральном состоянии войск. Вот с ним-то Жуков и хотел советоваться. Без подсказки агитатора Брежнева в Ставке Верховного Главнокомандования дела не клеились...

Так вот: до такой низости в мировой истории не докатился никто. Ни один советский генерал, адмирал или маршал до такого блеска задницу коммунистам не вылизывал и не полировал. Никто. И за рубежами нашего милого отечества до такой низости не докатился ни один мемуарист. О той России, которую мы потеряли, я и не говорю. В той России господа офицеры имели понятия о чести. Так не поступил ни один из них. А если бы поступил, то такую мерзкую книжонку сжигали бы на кострах, а автору и всем, кто осмелился эту грязь хранить на книжной полке, плевали бы в лицо.

История о том, как полковник Брежнев попал в мемуары Жукова, имеет разные версии. Вначале А.Д. Миркина излагала все это так: рукопись якобы никак не пропускали в печать, «наконец дали понять, что Л.И. Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге. Но вот беда, за все годы войны они ни разу ни на одном из фронтов не встречались. Как быть? И тогда написали, что, находясь в 18-й армии генерала К.Н. Леселидзе, маршал Жуков якобы поехал посоветоваться с начальником политотдела армии Л.И. Брежневым, но, к сожалению, его на месте не оказалось. „Он как раз находился на Малой земле, где шли тяжелые бои“. „Умный поймет“, – сказал с горькой усмешкой автор. Эта нелепая фраза прошла во всех изданиях „Воспоминаний и размышлений“, с первого по шестое включительно. Только в юбилейном, седьмом, издании она была опущена» («Огонек». 1988. No 18. С. 19).

Итак, Брежнев якобы пожелал видеть себя в книге Жукова. Холуи из Центрального Комитета якобы об этом намекнули авторскому коллективу. Авторы мемуаров Жукова задались вопросом: как быть? И выход нашли: да, не встречал Жуков Брежнева на войне, но ужасно хотел встретить, стремился, но не вышло.

Миркина всеми силами старалась отмазать Жукова, мол, это не он принимал решение вписать Брежнева, решение принято неизвестно кем. Интересно, что принимающий решения упомянут Миркиной во множественном числе: и тогда написали. Взяли некие безымянные граждане да и вписали в мемуары великого стратега нелепую фразу про несостоявшуюся встречу с будущим Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Хвост вытащили – голова увязла. В этом оправдании содержится признание, что мемуары сочиняли гурьбой, решения принимали коллективно, а стратег отношения к этому не имел. Его работа – одобрять и соглашаться.

По прошествии некоторого времени эта история приобрела драматический привкус. Та же Миркина рассказала: «Леонид Ильич Брежнев тоже захотел попасть в мемуары Жукова... Кто-то из помощников подсказал генсеку оригинальный ход. Жукову „предложили“ вставить текст... Конечно, на даче Жукова была буря. Я приехала уже после ее окончания: всем стало ясно, что без этой вставки книга не выйдет. Георгий Константинович был мрачный, как тень. Он долго молчал, потом сказал: „Ну ладно, умный поймет“ – и подписал текст» («Аргументы и факты». 1995. No 18-19).

Разница достаточно существенная.

В первом варианте кто-то неизвестный из ЦК КПСС намекнул на необходимость помянуть Брежнева. Коллектив авторов мемуаров Жукова искал решение и его нашел.

Во втором варианте инициатива принадлежала самому Брежневу. Фразу придумали не авторы мемуаров Жукова, а кто-то из помощников Генерального секретаря. По настоянию Брежнева ее навязали великому полководцу.

В первом варианте бури не было. Оно и понятно: фразу выдумали в своем кругу.

Во втором варианте – буря, ибо стратегу стараются всучить то, чего он не желает.

Давайте на минуту согласимся. Давайте поверим: Жукова заставили. Он согласился и философски заметил: «Умный поймет». Ай да философия! По Жукову, тот, кто покорно выгибается перед очередным гениальным вождем, кто жуковское усердие на этом фронте понимает и оценивает, тот умный. А кто жуковского рвения не понимает и не оценивает, кто сам не прогибается, тот, выходит, дурак.

Выдумки Миркиной опроверг В. Г. Комолов, начальник авторского коллектива мемуаров Жукова: «И почему кому-то кажется, что упомянуть имя Брежнева автора „Воспоминаний и размышлений“ вынудили? Разве личность Брежнева в годы, когда создавались мемуары, все мы оценивали так же, как сейчас?» («Красная звезда», 12 января 1989 г.). Мысль Комолова: сейчас-то мы над Леонидом Ильичом посмеиваемся, а когда он был у власти, все мы, авторы жуковских мемуаров, считали его выдающимся полководцем и в мемуары вписали от чистого сердца, без подсказок со стороны.

Комолов развивает свою мысль и ее доказывает: «В мемуарах в таком же контексте упомянут не один Брежнев. Речь идет и о А.Н. Косыгине, Н.С. Патоличеве, Н.С. Хрущеве. Мне доподлинно известно, что, когда Косыгин прочитал о себе в книге, он не поверил, что Жуков так тепло о нем отозвался, и попросил оригинал. И когда убедился в подлинности руки Георгия Константиновича, успокоился и был удовлетворен» («Красная звезда», 12 января 1989 г.).

Аргумент убойный. Допустим, что Жукова вынудили прогнуться перед Брежневым, но кто вынуждал его вести себя так же в отношении Косыгина и Патоличева?

Во время войны Алексей Николаевич Косыгин был аппаратчиком высокого ранга. Но таких были сотни. А вот в момент, когда авторская группа лепила нетленное творение Жукова, Косыгин поднялся высоко, он был главой правительства, вторым после Брежнева человеком в Советском Союзе. Никто не заставлял Жукова вспоминать про Косыгина. Но Косыгин был в мемуары вписан, мол, без вождей такого типа не видать нам победы. Когда Косыгина вписывали в «самую правдивую книгу о войне», Жуков почему-то не протестовал, и буря на его даче почему-то не бушевала, гром не грохотал и молнии не сверкали. И никому в голову не приходит сейчас заявлять, что Жукова заставили вписать Косыгина.

С 1941 по 1946 год, т.е. на протяжении всей войны, Николай Семенович Патоличев был первым секретарем Челябинского обкома ВКП(б). Вот что о нем написано в мемуарах Жукова: «Огромную организационную работу провел, в частности, Челябинский обком ВКП(б) под руководством первого секретаря Н.С. Патоличева. Человек большой энергии, высоких организационных способностей, Николай Семенович много сил и творческой энергии отдал перестройке работы промышленных предприятий области, организации четкой взаимосвязи их между собой. Его неутомимость в достижении задач, поставленных партией, не раз отмечалась правительством...» (Воспоминания и размышления. М., 2003. Т. 1. С. 295).

Сталинско-ленинско-нобелевский лауреат Михаил Шолохов стиль Жукова ценил по высшему разряду: «Писателям-профессионалам иной раз нелегко тягаться с такой литературой». Чую сердцем, как только прочитал Михаил Александрович Шолохов про товарища Патоличева, про неутомимость в достижении задач, так сразу разомлел и в Жукове собрата признал.

Таких, как Патоличев, у Сталина были целые стада в областях, краях, республиках, наркоматах, государственных комитетах, в армии, на флоте, в НКВД. Пути Жукова и Патоличева на войне никогда не пересекались. Уж слишком глубоко в тылу сидел товарищ Патоличев. Но стратег (вернее, те, кто писал его книгу) в восторге: ах, какой руководитель! Отчего восторг? От того, что в момент написания мемуаров товарищ Патоличев был министром внешней торговли СССР.