говорят: «Ну, лучше! Гранили-то в Екатеринбурге». Вот это особое отно-

шение к камню, которое жутко видно в нашей ювелирке. Ибо уральская

ювелирная школа существует.

Что  касается  ювелиров,  Леонида  Федоровича  Устьянцева  я  знала

очень хорошо и любила, Владислава Михайловича Кравцова знала, Ко-

маров был – они все отличались вот этим самым уральским отношени-

ем к камню. Все они классные мастера. Все они прекрасно могут сде-

лать,  уверяю  вас,  все  то,  что  делал  Фаберже,  которому  нас  заставляют

удивляться. Когда к нам привезли Фаберже, на два квартала ниже была

выставка  Леонида  Федоровича  Устьянцева,  на  мой  ум,  гораздо  более

интересная.  Но  выставка  Фаберже  была  жутко  раскрученная,  и  маши-

ны привозили людей каждые пять минут. Я не ругаю Фаберже, но наши

мастера работают совершенно самостоятельно. А Фаберже, в общем-то,

европейский мастер.

Наш  мастер  против  камня  не  пойдет,  его  мастерство  заключается

в том, что ты вдохновился и очаровался камнем. Он все может сделать –

330

и бабочек, и цветочки, и все, что угодно. Если взять, допустим, француз-

скую ювелирку, я не говорю, что это плохо, но она совершенно не похожа

на нашу: у них другая культура камня, у них все другое.

Притом мне очень нравится, что у нас с одинаковой любовью и по-

чтением работают как с драгоценным камнем, так и с недрагоценным:

бриллианты, изумруды, но точно также могут взять халцедоновую щепку,

могут взять кусок пирита – и будет прекрасная замечательная вещь. По-

тому что к камню относятся пиететно и благоговейно, до такой степени,

что Януцович, например, сделал подвеску: в золоте изумруд. Так он взял

изумруд с куском сланца. Он сказал: «Как я могу его оттуда вытащить –

он живет так». И если он живет так, значит, он так и сделал. И это очень

здорово, это почерк наших мастеров. Работают они, конечно, очень здо-

рово. Мы мало это замечаем. Мало мы это любим. Потому что мы вообще

не приучены.

Ю. К.: К красоте.

М. Н.: Ты знаешь, от такой красоты нас отучали долго. Раньше-то,

может  быть,  изумруды  не  каждая  девушка  носила,  но  топазовые  бусы

были у всех, дешевенькие какие-нибудь. А потом нас от этого отучали.

И потом просто люди были бедны. Не могу сказать, что это совсем забы-

лось, потому что в старых домах это хранилось у бабушек-прабабушек.

А сейчас, что касается нашего отношения к камню, – это такая пе-

чаль.  Никто  не  заметил,  что  наш  завод  ювелирный,  который  открылся

в 1726 году, практически с самого начала нашего города, прекратил свое

существование. Никто этого не заметил.

Ю. К.: «Уральские самоцветы», что ли?

М. Н.: Да. Его скупили. Не знаю, может, он в какой-то степени и су-

ществует еще, но он перестал быть тем, чем он был раньше. Но Кравцов,

Комаров и Устьянцев, я видела, как они работают в мастерской, они были

и остаются уральскими мастерами. И свое отношение к камню они сохра-

нили до конца. А что касается Леонида Федоровича, он имеет и народные

звания, и призвания, он, безусловно, всего этого стоит. Его звали в другие

места и фирмы, и он, между прочим, несколько лет работал в Смолен-

ске, потому что там тогда работали с бриллиантами – гранили. А потом

он говорит: «Нет, я без уральского камня не могу». То есть он общаться

с ним должен постоянно. С Елизаветой Михайловной они ходили камни

собирали. То есть он без этой земли не может.

И то, что наши мастера умеют все, – это да. Действительно, очень

классные  мастера.  Тут  был  знаменитый  «Гизехский  сфинкс»,  который

сделала  Елена  Опалева,  совершенно  молодая  женщина.  У  ювелиров

есть такой порядок, обычай, традиция, такой же, как «гамбургский счет»

331

у боксеров. Раз в пять лет они собираются, совершенно это не обозначив

никак, не привлекая к этому ни государство, ни известные фамилии. Это

и есть «Гизехский сфинкс». Оно совершенно не в уральской традиции

сделано. Вещь очень красивая и является доказательством того, что у нас

могут сделать все. Но с другой стороны, людей, которые относятся так

к камню, которые испытывают пиетет к нему, стало меньше. Правда, Ле-

онид Федорович оставил двух своих внуков – они тоже ювелиры очень

хорошие, молодые симпатичные парни. Не знаю, что из них дальше полу-

чится, но, во всяком случае, своему ремеслу он их обучил. Как он к кам-

ню  относился!  Например,  говорил:  «Но  не  живет  он  здесь,  не  живет».

О камне исключительно как о живом. Причем такое же отношение, как

в «Малахитовой шкатулке»: нельзя делать перстень под палец чей-то, не

всякая женщина подойдет к нему. Камень сам выбирает себе хозяина.

Он успел еще издать альбом, там, правда, ему с цветами очень погре-

шили. Из них двоих Владислав Михайлович был более склонен к совре-

менному решению. А Леонид Федорович все это мог, но всегда был верен

уральской  традиции  и  никогда  ей  не  изменял.  А,  в  общем-то,  ювелир-

ное искусство как таковое – искусство совершенно поразительное. Юра

в своих стихах говорит такие слова, за которыми открываются огромные

пространства! Вот в ювелирке точно такая же штука! Потому что в кам-

не  –  вечность.  Невероятно  еще  то,  что  от  тебя  как  от  мастера  зависит

красота  его.  Вот  сейчас  она  или  воссияет,  или  ты  ее  не  увидишь.  Это

поразительно. Для того чтобы это понять, надо все это видеть с самого

начала. Это то же самое, что мы говорили о стихах и о Блоке.

Ю. К.: То есть ювелир совершает дело поэта?

М. Н.: Да, практически ювелир – сотрудник природы, планеты. При-

чем, что самое поразительное, что сотрудник – на последнем этапе. По-

этому жутко тяжело работать с заказчиком. Если у нас идешь по улице и

читаешь: «Дарите чувства в бриллиантах!» Но куда можно дальше па-

дать?! Чувства в чувствах надо дарить, не в бриллиантах! Все это пошло-

сти – бриллианты и так далее! Кошмар!

Когда наши камнерезы резали по чертежу, страдания их были ужас-

ными, потому что рисунок камня, который можно было вытащить, при-

ходилось резать. Это, товарищи, описано в «Даниле-Мастере»: когда по

живому режешь заданный тебе рисунок, ты убийца. Камень должен оста-

новить тебя и осчастливить – это будет идеальное решение. У меня есть

кольцо, там черный опал, но часть узора на нем была закрыта каменной

корочкой. Я прихожу в мастерскую, чтобы как-то ее снять. Мастер мне

сразу: «Нет, конечно. Он так живет». А другой бы какой-нибудь – снял.

Ю. К.: Вернемся к камню.

332

М. Н.: Как-то я зашла в геологический музей в Петербурге. Я там

все  посмотрела,  мне  все  показали,  а  потом  говорят:  «Вы  что,  с  Урала,

что ли?» Я отвечаю: «Да, с Урала». А они мне: «Ой, нам вас будет не-

чем удивить». А я говорю, что приехала не удивляться, а по делу. Дело

мое касалось горки, которую Денисов-Уральский сделал. Но она у них

там замкнута, не на всеобщем обозрении. При всей моей большой любви

к Денисову-Уральскому, она какая-то такая… Но, что удивительно, она

делалась ко дню рождению одного горного деятеля. Можете себе пред-

ставить, какие подарочки были горным деятелям. Она такой вот высоты

(показывает), и такие изумруды, прямо сплошняком.

Е. Д.: А камень, который в кольце, он живой?

М. Н.: Живой тот, который природный. Хризолита искусственного

пока не делают. Вообще-то, если ты веришь во все это, нужно самой най-

ти, что очень трудно. Бриллианты будут 9 лет к тебе привыкать, а могут

и не привыкнуть. А вообще-то, вовсе и не обязательно, чтобы это было