не чужой мне человек. Я никогда, естественно, нигде не выступала. Мне

это не нравилось и сейчас не нравится. Хотя, надо сказать, что 60-е годы

были неоднородные. Скажем, здесь была очень видная фигура – Ленеч-

ка Шаргунов, сейчас – отец Александр. Из института его выгнали. 60-е

годы: тут же Тарковский, Ахматова… Люди начали читать. Но редко кто

замечает, что то, что культивируется и нравится, – несравненно хуже. Это

схлынет «водой быстротекущей», как написано в Библии. Разница была

невероятной. Разница должна была ухо резать, но мало кому резала.

Когда эти товарищи появились, они знали мои стихи. Тогдашние мои

стихи были не такие, как сейчас. От них почти ничего не осталось. Я даже

не могу их оценить. Боря Марьев кому-то говорил: «Это чистая, культур-

ная, милая, камерная… ну как у Мандельштама».  (Смеется.) Боря – ти-

паж трибунный. Все его увлечения марксизмом были не в критиканском,

не в экономическом духе, а совсем искренние. Боря вообще был собой

очень увлечен. Он сделал для города большое дело: собрал людей, кон-

солидировал их. Это очень трудно. А тогда он был вообще в пацанском

возрасте. То, что с ним произошло, – классический случай, который име-

ет объяснение. Это эффект интеллигента в первом поколении: его начи-

танность, стихи кажутся таким большим отрывом от начального уровня,

что разумной оценки они этому дать не могут. Нужно быть абсолютным

самородком – Сергей Александрович Есенин. Но Сергей Александрович

Есенин не был интеллигентом, он был крестьянином в N-м поколении.

А  крестьянская  культура  –  очень  серьезная  культура.  А  язык?  Сказки,

прибаутки, поговорки – все это было живо.

Быков говорит, что Пастернак говорит обо всем, а Мандельштам го-

ворит только о себе и больше ни о чем. Все зависит от того, какое огром-

ное  пространство  за  тобой  стоит.  Если  я,  как  Мандельштам,  включаю

в себя от Шумера до Сталина и дальше… Быков идет странным путем:

посмотрите у Блока, сколько начинается с «Я», ну что, это значит, что он

только о себе? Что это за глупость? Что за механический подход?

Ю. К.: Это  современный  подход.  Отрицание  какого-либо  лиризма,

откровения.

М. Н.: Ну  нельзя  это  о  стихах  говорить.  Пусть  это  будет  сказано

о психологии… О том, каким способом человек ищет выходы…

209

Ю. К.: Человек может познать мир только через себя.

М. Н.: Вот я живой человек, а чем я еще располагаю? Больше ничем.

Моя мать – это я? Я. Моя дочь – это я? Я.

Ю. К.: Быков – иронист. Они все иронисты. Они не иронисты, а ни-

гилисты. Они нигилируют культуру, традицию.

М. Н.: Иронисты – это и есть нигилисты. Да, все правильно.

Ю. К.: Блок понимал это очень хорошо. Он сказал прямо: «Стихот-

ворение, которое больше 20 строк, не лирика». Поэтому «Скифы» у него

не лирика, нечто другое.

М. Н.: Я недавно прочла «Скифов», между прочим, жутко современ-

ная вещь. Блок – это наш человек. Очень переживаю и страдаю, когда

ругают Блока. Я в таких случаях всегда вспоминаю слова Н. С. Гумилёва,

который, между прочим, был его соперником и очень ревностно относил-

ся к его славе: «Когда я думаю о Блоке, я знаю только одно – это лучший

человек на свете». Когда я о нем думаю – бедный! Эта мать истеричная,

Любовь  Дмитриевна,  тетушки…  А  он  как  ангел-хранитель  всю  жизнь.

Вечно они его садили на заранее подготовленное место. Ужасно. Я еще

понимаю, что Цветаева и Ахматова обругали Наталию Николаевну. Баба,

даже самая умная, есть дура. Потому что она перед лицом природы права:

я – гениальная баба, и я – дура в сущности одно и то же. Мужик-то тоже

где-то дурак, но лучше. Баба она всегда в обороне, любая другая баба для

нее враг. А мужчина лучше. Зато, товарищи, совершенная женщина – аб-

солютно богоравное явление. Вот Наталья Николаевна была совершен-

ная женщина. Этого-то ей не могли простить Анна Андреевна и Марина

Ивановна.

Ю. К.: И Анна Андреевна, и Марина Ивановна проявили здесь свое

абсолютно бабское отношение, потому что и та, и другая ужасно любили

разбираться в любви, в бытовой ее части. Их не творческое, а жизненное

поведение было бабским.

М. Н.: Да, при их уме могли бы сдержаться!

Ю. К.: Особенно Ахматова. Ведь она была человеком сдержанным,

воспитанным. У Цветаевой было немножко другое происхождение.

М. Н.: У Цветаевой был темперамент пояростнее. А еще она была

настолько склонна к поставленному, срежиссированному, литературному

роману, который не имеет никаких связей с реальной жизнью, только для

того, чтоб взять перо в руки и это все фиксировать. Не будь она таким

поэтом, ее можно было бы в этом обвинить. Но кто ее ругает! Для меня

Цветаева, как Герцен. Я была бы готова ее в чем-то обвинить, но она за

все отстрадалась. Так же как Герцен отстрадал свое честно.

210

Ю. К.: Ты имеешь в виду историю с Гервегом90?

М. Н.: Да… И не только. Причем человек-то был ничтожный [о Гер-

веге], который пользовался ситуацией в своих корыстных целях. А жена

его? Ставка в воспитании исключительно на высокие мысли – это боль-

шая ошибка. Возвышенное и земное разводить нельзя. А если вспомнить

про Некрасова с Панаевой!.. Потому что все было разведено в пользу воз-

вышенного. Тут надо смотреть на Павла Петровича Бажова. Он увязывал

не возвышенное и земное, а подземное! Страшные категории он увязал

совершенно безболезненно.

Еще  есть  одна  деталь,  которая  меня  поражает.  Когда  кончилась

 война, русские бабы поняли, что война кончилась, смерть отступила, и

надо утверждать жизнь. А утверждать было нечем: надеть было нечего,

нарядиться  было  не  во  что.  И  вот  они  бросились  делать  немыслимые

вещи – вышитые занавесочки, вышитые салфеточки… У всех одинако-

вые цветы на окнах, у всех одинаковый рисунок на окнах – виноград или

смородинки. Как это делалось? Было такое правило: я иду по улице, вижу

рисунок, мне он понравился, я стучу и прошу себе его. И вот что меня

поражало: в доме Павла Петровича Бажова были шторки вот этого типо-

вого рисунка. Как все жили, так и они жили. Это невероятно. Также все

делились отводками. Я всегда говорю, что один добрый человек одним

только своим явлением делает незначительным все мировое зло. Так же

одна какая-нибудь черта русского человека делает незначительной всю

его пьянь и рвань. Мне безумно нравилось, что цветы выставлялись ли-

цом на улицу, к городу и миру.

То, что сделал Павел Петрович Бажов, не мифы. И по этому не мож-

но жить, а должно жить! А сказок много есть с печальным концом. На-

пример, в румынских, болгарских сказках жена, чтобы наказать невер-

ного мужа, кормит его мясом своих детей. А что есть печальнее сказок

Андерсена?.. Что касается Бажова, это не было с его стороны ни жертвой,

ни обдуманным шагом. Формулу человеческой независимости никто не

выразил проще и понятнее, чем Бажов.  «Умный человек правильно рас-

суждает, а я могу рассуждать только по-своему» 91 .  Мне вчера по теле-

визору стали рассказывать, каким мужественным человеком и страдаль-

цем был Вознесенский! Это были баловни судьбы! Все было совершенно

90 Гервег  Георг  (1817–1885)  –  немецкий  поэт  и  публицист,  близкий  друг  семьи

Герценых.

91 Эта  фраза  П. П. Бажова  процитирована  М. П. Никулиной  в  ее  историко-

культурологическом исследовании «Камень. Пещера. Гора». (См.: Никулина М. П. Камень.

Пещера. Гора // Избранное : в 2 т. Т. 2 : Проза. Екатеринбург : ИД «Союз писателей», 2007.