Люк снова склонился над кроватью.

– Я буду защищать то, что принадлежит мне, и если потребуется, ценой своей жизни, Анна. Мои слова о том, что меня знают как отличного стрелка и фехтовальщика, – отнюдь не пустое бахвальство. Ты – моя. И я не хочу, чтобы ты чего-то боялась. Единственная опасность, от которой я, увы, не могу тебя защитить, – это приближающиеся роды. Они пугают тебя?

Не боль. Нет. И не смерть. Только опасность потерять ребенка.

– Я боюсь родить мертвого ребенка, – ответила она Люку. – Тогда... Тогда мне самой останется только умереть.

Он покачал головой.

– Усни, если сможешь. Ты ведь почти не отдохнула. С этого дня я хочу, чтобы ты больше отдыхала. – Люк пристально посмотрел на нее.

Анна прикусила губу.

– Я постараюсь, – сказала она. – Спасибо, Люк.

Какое-то мгновение ей казалось, что он вот-вот улыбнется.

– Это доставляет мне удовольствие, мадам, – сказал ее муж. – Мне всегда приятно ухаживать за вами.

Он отвернулся и вышел из комнаты, мягко закрыв за собой дверь.

Да, в Эльм-Корте ей было лучше – там она была одна. У нее не появлялось соблазна пожалеть себя, потому что не представлялось такой возможности. Анна неподвижно лежала на спине, стараясь не обращать внимания на горячие слезы, которые текли по ее щекам. ТЫ – МОЯ. Нет, конечно, он имел в виду совсем другое. Он просто хотел сказать, что Анна – его собственность. Но желание быть любимой им стало для нее почти невыносимой болью.

Она тихо лежала, закрыв глаза. Без Люка ей снова стало страшно. Ей казалось, что чьи-то глаза следят за ней. Это становилось невыносимым, в ее комнате некуда спрятаться. Но если она встанет и подойдет к окну, то снова почувствует, что из-за каждого дерева за ней следят. Анна боялась подняться с кровати. Сколько еще пройдет времени, прежде чем придет следующее письмо с требованием денег или чего-нибудь еще? Как долго он будет «одалживать» ее Люку? До тех пор, пока не родится ребенок? Или дольше? А что потом? Неужели она безропотно пойдет с ним, когда придет время? Или будет бороться за свою свободу?

Я БУДУ ЗАЩИЩАТЬ ТО, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ. И ЕСЛИ ПОТРЕБУЕТСЯ – ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ. ТЫ – МОЯ.

Что будет, если она доверится Люку? Если выболтает всю правду, как чуть не сделала только что. Нет, она не настолько глупа, чтобы думать, что страсть и чувство собственности могут заставить мужчину испытывать привязанность или нечто большее. Чтобы принять все то, что она должна была бы ему рассказать, Люк должен очень любить ее. И даже тогда... Но Люк не способен любить. Он убил в себе это чувство много лет назад. К тому же он, скорее всего, ничего не сможет сделать, чтобы защитить ее.

Я БУДУ ЗАЩИЩАТЬ ТО, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ. И ЕСЛИ ПОТРЕБУЕТСЯ – ЦЕНОЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ.

Леди из Баденского аббатства опоздали к Уилкисам на полчаса, и вдовствующей герцогине пришлось пережить неслыханное унижение, извиняясь за отсутствие герцога и герцогини. Она сказала, что ее невестка нездорова, и это было вполне объяснимо – все знали о ее деликатном положении. Хотя, конечно, большинство женщин высшего света нашло бы в себе силы преодолеть недомогание. Но чем можно было объяснить отсутствие ее сына? Тем, что он остался с больной женой? Это прозвучало бы оскорблением.

Люк, сжав губы, выслушивал гневные тирады матери. С тех пор как он вернулся, это было их первое столкновение.

– И я ничего не смогла придумать, – холодно закончила она, когда вся семья, кроме Анны, собралась в гостиной перед обедом. – Я позволила им самим строить догадки. Я очень, очень недовольна, Лукас.

Люк позволил ей высказаться, но холодная ярость – именно ярость, а не просто раздражение – поднималась в нем. Как она посмела? Какое она имеет право осуждать Анну?! Но те времена, когда он мог поддаться неуправляемой ярости, давно миновали.

– Мадам. – Он одарил мать ледяным взглядом. – Моя жена нуждалась во мне. Это – единственное объяснение, которое я считаю нужным дать вам или кому бы то ни было. Такое объяснение я послал Уилкисам примерно час назад.

Парижские знакомые Люка моментально узнали бы этот тон и этот взгляд и отступили бы, желая уйти с миром.

– Анна в деликатном положении, – снова заговорила вдовствующая герцогиня. Ее лицо было строгим и непреклонным. – Несомненно, ближайшие десять лет она будет периодически так себя чувствовать. Ничего особенного в этом нет. Ее горничная вполне способна ей прислуживать. Если это потребуется – у нас есть доктор. Ты должен понять, Лукас, что прежде всего общественные обязанности, а все остальное – будь то личная привязанность или воображаемые потребности больной женщины – должно отступить на второй план. Придется тебе самому объяснить это жене, раз уж ее не научили этому, когда готовили в невесты.

Вся семья в молчании следила за этой перепалкой с разной степенью заинтересованности. Агнес, вспыхнувшая от негодования, смотрела на Люка испуганными глазами.

– Прошу прошения, мадам. – Голос Люка был очень спокойным, но от него веяло холодом. – Моя жена будет отчитываться о своем поведении только передо мной. Что касается меня, я всегда буду ставить личную привязанность – если так вы называете заботу о собственной жене – выше долга. Вам не следует забывать, что я причина ее «деликатного положения».

– Лукас! – возмущенно воскликнула его мать. – Не забывай, что здесь присутствуют две молодые незамужние женщины. Хотя чего еще от тебя можно ожидать. Потворство прихотям всегда было твоей главной слабостью.

– Мадам, – ответил Люк. – Я приехал сюда, чтобы выполнить свой долг. Приехал потому, что дядя Тео и мой визит к вам в Лондоне убедили меня, что я нужен нашей семье здесь. Я женился на Анне, потому что Баденскому аббатству нужна была герцогиня и мои наследники. Я хочу, чтобы вы поняли: Анна всегда будет занимать главное место в моей жизни. Большее, чем любой из членов моей или ее семьи. Большее, чем все мои обязанности, вместе взятые. Я не потерплю никаких возражений даже от вас и больше не желаю говорить об этом.

Люку казалось, будто кто-то другой говорил вместо него. Его поразила правда, которая звучала в них. Да, он не хотел покидать Париж. Не хотел менять свою жизнь. Но он сделал и то и другое, и если было что-то – или кто-то – кто делал эту жизнь сносной, так это была Анна.

Вдовствующая герцогиня, потрясенная, смотрела на сына, отказываясь верить своим ушам.

– Хорошо это или плохо, но я – герцог Гарндонский, а Анна – моя герцогиня, – продолжал Люк. – Она – хозяйка Баденского аббатства. А раз так, то никто, кроме меня, не смеет судить о ее поведении. В доме может быть только одна хозяйка. Здесь хозяйкой будет Анна.

На несколько минут в комнате повисло тяжелое напряженное молчание. Но Люк не жалел о том, что сказал. Он приехал против своей воли, потому что его позвали. Он был нужен им всем – матери, Дорис, Эшли и Генриетте, чтобы обеспечить им жизнь, которую они хотели. Что ж, он приехал и останется. Но на тех условиях, которые он будет диктовать сам.

Анна вошла в гостиную, прежде чем кто-либо нашелся что сказать. Она была все еще очень бледна, но одета безупречно и улыбалась своей обычной солнечной улыбкой.

– Я очень опоздала? – спросила она. – Мне так жаль. Я проспала дольше, чем следовало бы. Простите меня, пожалуйста, за то, что я не смогла поехать к Уилкисам, мама. Люк сказал вам, что я плохо себя почувствовала? Надеюсь, наше отсутствие не сильно расстроило миссис Уилкис. Я завтра же навешу ее.

Люк подошел к жене и поднес ее руку к своим губам.

– Ты совсем не опоздала, дорогая, – сказал он ей. – А если бы это и случилось, мы просто подождали бы тебя. Тебе лучше?

– Да, спасибо, гораздо лучше. – Анна тепло улыбнулась Люку, а потом – всем, кто находился в гостиной. – Вы потом расскажете, что было у Уилкисов? Вам понравились эти лондонские кузены? А ты, Эшли, сыграл лодыря, как и мы с Люком? Очень стыдно. Не забудь рассказать, как ты провел этот день.