Не могу думать об этом сейчас. Я медленно вдыхаю воздух, словно дышу через соломинку, и смотрю прямо вперёд. Я представляю чёрный занавес и тяну его за мой внутренний глаз — мой «третий глаз», как всегда говорит Сиерра, — чтобы заблокировать видение. Кажется, что психические упражнения действительно помогают.

Я буду поглощена предсказаниями, несмотря ни на что, но, если я замаскирую свой разум, наполню его тьмой, тогда я не увижу их.

И если я не буду видеть, у меня не возникнет соблазна сделать что-нибудь по этому поводу.

В качестве дополнительного бонуса, когда я борюсь с ним, видение, как правило, проходит быстрее. Когда я в школе — это цель номер один.

Сиерра годами пыталась использовать разные методы, чтобы помочь мне заблокировать видения: большая чёрная кисть; выключение вымышленного переключателя; даже покрывая мой третий глаз воображаемыми руками. Чёрный занавес работает лучше всего.

Но никто не видит, что я делаю внутри, они видят только снаружи. А снаружи я — какая-то девушка, стоящая на коленях на грязном полу, голова на моём шкафчике, со всё ещё открытыми глазами.

Я не могу закрыть их. Закрытые глаза — это жест капитуляции.

Я полагаюсь на слова, которые раньше вызывали у меня возмущение?

Никогда не уступай.

Никогда не сдавайся.

Не закрывай глаза.

Я говорю их снова и снова, будто заклинание, сосредоточившись на словах вместо силы видения, борющейся за то, чтобы войти в мою голову.

Входящее видение кажется огромной рукой, сжимающей череп, пытаясь запустить пальцы в мозг. Нужно отталкивать её так сильно, насколько хватает сил, с каждой унцией концентрации, которая у меня есть — или она найдёт слабое место и войдёт. Давление растёт до лихорадки, а затем, как только становится очень больно, начинает исчезать. Вот тогда понимаешь, что выиграла.

Сегодня, как обычно, я побеждаю. Это так нормально, но я не чувствую триумф. Когда чувства возвращаются, моё тело снова принадлежит мне. Мои лёгкие борются за воздух, и, хотя я хочу проглотить его, я дышу словно через соломинку, поэтому я не начинаю учащенно дышать. Сделала эту ошибку один раз в четвёртом классе и потеряла сознание. Не мой лучший момент.

Ещё несколько секунд, и я снова смогу видеть. Прислушиваюсь. Это как будто увеличиваешь громкость радио, и, как только у меня будут силы, я выпрямлю позвоночник и позволю своим глазам осторожно глянуть из стороны в сторону, чтобы увидеть, заметил ли кто-нибудь.

Никто не обращает внимания. Я добираюсь до своего рюкзака, но вместо этого моя рука прикасается к ботинку. Я смотрю, чтобы увидеть Линдена Кристиансена, возвышающегося над моей головой и держащего мой рюкзак.

Ужас и восторг борются, чтобы утопить меня.

Он протягивает руку, и я хочу, чтобы это означало что-то другое, кроме того, что он хороший парень, помогающий девушке подняться. Но как только я встала на ноги, он опустил руку.

— Приступ мигрени? — спрашивает он, передавая мой рюкзак.

Ложь, которая управляет моей жизнью.

— Да. — бормочу я.

Он смотрит на меня, и я позволяю себе встретить его взгляд — и, таким образом, риск превратиться в болтливую дурочку при виде его светло-голубых глаз, которые напоминают мне бескрайний океан. — Сегодня утром я приняла новые медикаменты, — заикаюсь я, — но я думаю, они еще не подействовали.

— Ты не хочешь позвонить своей маме? — нахмурившись спрашивает он. — Пойдёшь домой?

Я заставляю себя улыбнуться и дрожащим голосом говорю:

— Нет, со мной все будет в порядке. Мне просто нужно зайти в класс и сесть. Скоро они начнут действовать.

— Ты уверена? Хочешь, я понесу твой рюкзак или ещё что-то?

Я хочу разрешить ему. Все что угодно, чтобы потянуть время. Но видение прошло — теперь я в полном порядке. И моё эго восстаёт против ложной слабости ради парня.

Даже Линдена. Который начал мне нравиться, когда мой возраст достиг двузначного числа.

Этого никогда не случится. Даже если каким-то чудом он был заинтересован, есть те глупые социальные линии, которые практически как каменные стены разделяют нас. Я нахожусь в категории Творческих-Недо-Ботанов. Линден находится в категории Супер-Популярный-Даже-Не-Пытайся. Несмотря на то, что он такой милый. И иногда разговаривает со мной. В основном в хоровом классе. Когда ему скучно. Он не очень хорошо поёт, ему просто нужна оценка по искусству.

Но он никогда не пригласит меня на свидание.

И что бы я сделала, если бы он пригласил? Я не могу встречаться ни с кем. Что я скажу этому парню, когда он спросит, почему я всегда такая напряжённая и нервная? Что я всегда на страже из-за нежелательных пророчеств? Да, это хорошее начало для отношений.

Как насчёт того, почему я не хочу идти в кино? Никогда. Почему-то рассказать кому-нибудь, что мне не нравятся тускло освещенные места, потому что, закрывая глаза, мне становится труднее бороться с видениями, даже более стыдно, чем лгать, что я боюсь темноты. Это то, что я должна была рассказать друзьям, которые приходили ко мне переночевать — только один раз, конечно, прежде чем они поняли, насколько я странная, когда они спросили, почему я сплю с включённой лампой у кровати.

Не ночник. Лампа.

— Ты уверена? — спрашивает Линден, и я киваю, ненавидя то, что хочу плакать внутри. Он бросает мне улыбку — настоящую, приятную — и говорит: — Тогда увидимся в хоре.

Я машу рукой и наблюдаю, как он уходит. Хотела бы я быть нормальной.

Но я не нормальная. Я Шарлотта Вестинг, и я — Оракул. Те, о которых вы читали, что они когда-то передавали мудрость и давал советы великим королям и королевам и помогали храбрым рыцарям в их приключениях. Но эти Оракулы существовали давным-давно. Когда они могли действительно раскрыть свои предсказания и использовать их, чтобы сделать жизнь лучше.

Мир сейчас другой. И наша роль другая. Оракулы когда-то работали с лидерами цивилизаций, чтобы создавать, формировать и менять будущее во благо человечества. Но коррупция привела к нескольким бедствиям, таким как падение Римской империи и монгольское вторжение в Китай, поэтому Оракулы отреклись от власти. С тех пор и до сегодняшнего дня Оракулы следовали древнему обету, позволяя будущему происходить самому по себе. Теперь, Оракулы считают, что лучше, чтобы никто не видел будущее. Так что никто не будет подвластен искушению изменить его.

И никто не умирает, потому что у Оракула нет сил противостоять этому искушению.

Грусть проникает в мою грудь, и я её прогоняю. Прошлое остаётся в прошлом. Никто, нигде, ничего не может изменить то, что уже произошло.

Но настоящее? Это то, с чем мне приходится иметь дело. Видения — часть моей жизни — и были с тех пор, как мне исполнилось три года. Как только я смогла, тётя Сиерра начала учить меня, как бороться с ними.

Ребёнок не должен быть обременён знаниями о будущем, она сказала мне, и я пыталась ей поверить, хотя в то время я была взволнована тем, что могу «делать волшебство».

Но теперь я усвоила урок.

Глава 02

Я более чем готова к завершению дня, направляясь на последний урок — тригонометрию. Сегодня мы проводим итоговый тест, и у меня не получается собраться. У меня странное приглушённое ощущение внутри, едва уловимое чувство, которое обычно предшествует предсказанию.

Но сегодня утром у меня было одно, два раза в день довольно необычно. И это предсказание мне кажется странным. Никогда не считала это странным. Странно — это непредсказуемо. Обычно, как только я почувствую, видение следует максимум через несколько минут. На этот раз ощущение длилось почти полчаса и до сих пор, ничего.

Урок почти закончился, когда чернота начинает опускаться от уголков моих глаз, лоб касается моих рук и это облегчает давление, чтобы я могла разобраться с видением.

Несмотря на то, что все мои мышцы напряжены и готовы, это похоже на то, что силы покидают меня, и я стараюсь не дрожать, когда болезненный вес оседает в моём теле.