При этом попытка выйти из зоны его притяжения воспринимается как покушение на личное достоинство, чуть ли не дворянскую честь. Как это часто бывает у людей никчемушных, самолюбие у него болезненно воспалённое, а мнительность возведена в абсолют.

Холодное молчание и игнор я как-нибудь переживу, но дражайший родитель злопамятен и мстителен. А вариантов, как может нагадить по мелочи взрослый человек ребёнку, даже если это «наследник», великое множество.

Для моего же блага, разумеется! В воспитательных целях. Не пустить куда-то, обязать завтракать вместе с семьёй и прочая, прочая…

— Без сестёр этой проблемы не решить, — уныло подытожил я свои размышления, — втроём мы его переиграем, а так…

Быстро прокрутив в голове несколько вариантов, я нашёл несколько условно приемлемых способов нейтрализовать дражайшего родителя, но все они либо очень долговременные, либо требующие от меня нешуточного напряжения всех ресурсов мозга, которые я предпочитаю тратить более продуктивно. В союзе с сёстрами это много проще… хотя и несколько накладно.

— Н-да… буду менять деньги на время, — выдыхаю грустно, прикидывая предстоящие траты, — хотя…

Покопавшись в ящике письменного стола, я достал коробку с часами, приобретёнными по случаю на той же Сухаревке. Я тогда искал себя часы с хорошим ходом и неприметной «рубашкой», дабы не соблазнять карманников.

В итоге купил несколько пар и «произвёл трансплантацию» внутренностей весьма недурственных часов в нарочито помятую медную рубашку. Заодно и сторговался по случаю на полдюжины пар часового хлама, соблазнившись дешевизной и закрыв глаза на явно криминальное их происхождение.

Часики мои тогда затикали и тикают до сих пор вполне исправно, а несколько корпусов и куча запчастей так и остались в шкатулке до случая.

— А ведь и выйдет! — постановил я, складывая детали обратно, — Найти только серебряную рубашку поизящней… ну да на Сухаревке за этим дело не станет!

— Серебряную для Любы и… — я задумчиво забарабанил пальцами по столу, — нет, Нина медной рубашкой обойдётся!

Право слово, разница в цене не настолько велика, но если для почти взрослой барышни изящные часы в серебряном корпусе вполне уместны, то вот для двенадцатилетней малявки это уже перебор!

— Или может, бронза для младшей? А, на месте решу!

Пересчитав для верности деньги, спрятал их обратно, взяв с собой пять рублей серебром и медью, а потом, поколебавшись, ещё трёшку. Мало ли… вдруг на что путёвое наткнусь!

В тайнике осталось чуть больше семидесяти рублей, что в общем-то немало. Но… немало для мальчишки, а для меня, задумавшего де-факто едва ли не эмансипацию, совсем немного!

Если уж я хочу сделать заявку на самостоятельность, то надо будет держать марку и полностью содержать себя. Одеться-обуться, купить книги, внести деньги за экзамены в гимназии.

Да! Непременно давать Глафире на хозяйство энную сумму. Пусть немного, хотя бы пять-семь рублей в месяц, но стабильно.

Это не «из ряда вон», среди моих сверстников хватает тех, кто помогает семье, зарабатывая частными уроками или как-то иначе. А вот если потом дам слабину… папенька непременно отыграется! Так что надо заранее озаботиться «подушкой безопасности» и приглядеть иные источники дохода, помимо Сухаревки и репетиторства у Тартариновых.

Илья уже благополучно поступил в гимназию, но Евгений Ильич, впечатлённый его успехами, не стал разрывать наш договор. Правда, гонорар не поднял… а двадцать пять рублей в месяц это всё-таки маловато!

Услуги репетитора-гимназиста в Москве стоят от десяти рублей в месяц, но это в лучшем случае за часовые уроки пять раз в неделю. А профессиональный учитель-словесник может запросить пять рублей за урок, и можно быть уверенным — без работы не останется!

Так что при всей своей душевности и приязненному ко мне отношению, собственной выгоды Евгений Ильич не забывает. Впрочем, репутации у меня ещё не сложилось, а поступление в гимназию в общем-то неглупого мальчишки — не Бог весть какое достижение.

— Собрались куда, Алексей Юрьевич? — почтительно поинтересовалась Глафира, вышедшая в прихожую проводить меня.

— Да, девочкам хочу подарки присмотреть к началу занятий, — рассеянно отозвался я, шнурую ботинки. Занятий с Ильёй сегодня нет, так что к Сухаревке я иду второй раз за день.

— Кстати… — в голову ко мне пришла интересная мысль.

— Ась, Алексей Юрьевич?

— Да нет ничего, — отмахнулся я, — Всё, я побежал!

— Всё бы вам бегать, — проворчала она, закрывая дверь, а я действительно — побежал! Ну, надо же как-то тренироваться?!

Переходя то и дело с бега на шаг, я обдумываю идею, пришедшую мне в голову во время разговора с Глафирой. Изначально хотел подарить ей часы к дню рождения, но при здравом размышлении не то чтобы вовсе отмёл в сторону, а скорее отложил на потом. Мне не жалко, но сёстры могут обидеться…

А вот собирать из тикающего хлама нечто удобоваримое на продажу… почему бы и нет?! Не как основной способ заработка, а именно как побочка. Под заказ.

Подарю часы девочкам, а они не смогут удержаться — разболтают непременно! Обе они ещё те болтушки.

Круг общения у них обширный, но в основном это девочки из таких же полунищих дворянских семей, разночинцы и мещане из тех, кого с некоторой натяжкой можно назвать интеллигенцией. Исторически так сложилось, можно сказать.

Как-то оно не так крепко дружится, когда одни остаются на всё лето в городе, а другие переезжают на дачи или в собственные именьица. Не то чтобы девочек вовсе не приглашали… но здесь папенькина фанаберия включается.

Зря, как по мне! Дача, это ведь не только свежий деревенский воздух, парное молоко и прочее веганство. Это ведь ещё и непринуждённое общение с противоположным полом.

Где барышня из хорошей семьи может познакомиться с приличным молодым человеком? Театр, прогулка в парке и… собственно, в городе больше негде!

А дача — это целый мир, где люди более-менее одного социального положения всё лето общаются в непринуждённой обстановке. Общение, социальные связи… и папенькина гордыня! Мы ж Пыжовы! Невместно!

Всё ждёт, что Юсуповы и Шереметевы вспомнят, что прадеды в одном гвардейском полку служили, я так понимаю. Каз-зёл упоротый!

В общем, связи у них всё больше среди таких же небогатых одноклассниц, а это…

— А чёрт его знает, — выдыхаю на бегу, пугая какую-то закрестившуюся старушку, — Может и выйдет что, а может — пустышка!

На Сухаревке я не то чтобы свой, но ориентируюсь неплохо, да и кое-какие подвязки среди здешнего люда имеются. Лишними не будут!

Я не папенька, родословной не кичусь и местничеством не страдаю, а знакомство с дельцами, связанными с миром уголовщины и контрабанды — это не то, чем можно пренебрегать в преддверии Революции! С откровенным криминалом не связываюсь, а в остальном… если человек здоровается за руку с полицейским офицером, то кто я такой, чтобы брезговать таким знакомством?!

Здесь несколько мест, где постоянно продают часы, но мне сюда не нужно. Я целенаправленно ищу тех, для кого этот товар случайный, затесавшийся разрозненных фарфоровых тарелок, табакерок и стеклянных шариков, Бог знает, для чего предназначенных.

Цену своему товару они обычно не знают, и прикидывают «на глазок», а мне того и надо! Художественного вкуса у таких людей обычно не имеется, и можно купить очень тонкую работу по серебру буквально по цене лома.

— … почём? — тыкаю пальцем в крепко помятый серебряный корпус. Не уверен, но кажется, выправить его можно без потери художественной ценности.

— Пять рублёв! — выпаливает рыжеусый мужичок с глазами выжиги и хитрована. Вскидываю брови и открываю крышку, вглядываясь в нутро, после чего кладу обратно.

— На лом продай, — равнодушно советую ему и иду дальше. Он не первый и не последний, я вообще не настроен покупать что-либо здесь и сейчас. Это скорее разведка боем, пристрелка! Повезёт, и наткнусь на что-то путёвое? Возьму. А нет… так я каждый день здесь бываю!