Наконец-то Коул понял, что она творит, и возненавидел себя за то, что не разглядел раньше, что она из себя представляет. Его так обескуражило ее поведение, что он не обратил внимания на то, что она говорила о золоте.

Он посмотрел на Форда.

— Золота нет, — возразил он спокойно, — золота я нигде не прятал.

— Лжец! — завопила Дори, плюнув для большей выразительности.

Хотя Коулу было ненавистно признаваться в этом, но это его шокировало. Где же это она научилась таким вульгарным вещам?

Форд начал смеяться — ужасным смехом, потому что смеялся он очень редко. Его смех звучал, как колесо заржавевшего вагона, который через пару лет простоя пускают по пути без смазки.

— Кому я должен верить — тебе или этой маленькой даме?

— Не верьте ему. Он только врет, и все! — визжала Дори. — Он лгал моей сестре и мне. Он всем лжет. Его подстрелили, он не может теперь заработать, стреляя в людей, вот он и уговорил меня сладкими речами выйти за него замуж, а потом заставил сестру отдать ему все золото, что у нее было. Он везет меня назад в Лэсем взять остальное. Я думаю, он собирается убить меня и сжечь дотла отцовский дом. Я думаю…

— Умолкни! — закричал на нее Коул, и это подействовало — она умолкла.

Он повернулся к Форду.

— Она хочет спасти мне жизнь. Золота нет, у нее нигде нет золота. Она бедная, как скватер. Я твоя добыча, а не она. Дори, отойди к дальнему концу поезда и не вмешивайся.

— Ха, — закричала она, — да я скорей умру, чем сделаю хоть что-то по твоему приказанию! Дама никогда не спустит эти отвратительные штучки, что ты проделывал. — Она подбежала к Форду и, ухватившись за стремя, поглядела на него умоляющими глазами. — Я не бедная. Если бы я была бедна, смогла бы я путешествовать в частном вагоне? И не пытаюсь я спасать его жизнь. Я его ненавижу. Он у меня много отнял, пусть вернет. Заставьте его сказать, где он спрятал золото. Потом можете его убить. Мне до него дела нет. Да, нет!

Коул заметил, что Форд уже прислушивается к ней. «Золото» — это было единственное слово, которое всякий, вроде Форда, любил слышать, и, может быть, он также услышал намек на что-то грязное и дурное, что, по утверждению Дори, Коул с ней сделал.

Что до Коула, то он с трудом справлялся с гневом, который вызвали ее речи. Что же, с самого начала она обманывала его? Вообще была другой, а не той, какой казалась? Откуда она знает про «омерзительные штучки, которые леди не должна терпеть?» Где она таким вещам научилась?

— Уоткинс, — фыркнул Форд, — дай Хантеру и маленькой… даме, — он глумливо ухмыльнулся, произнося это слово, — свою лошадь. Мы вернемся в лагерь и там что-нибудь сообразим.

В какой-то момент Коул подумал, как бы перестрелять их как можно больше — сколько удастся. Но знал — и его убьют тоже, а кто присмотрит за Дори? Она только что наболтала всю эту ложь о своем богатстве и заставила их увидеть свою женскую привлекательность. Все эти мужчины захотят узнать от нее, что за грязь проделывал с ней Коул; они захотят подробностей и… повторения.

— Она врет, — сказал он, но заметил, что его слова приняли равнодушно. Какие же слова могли бы соперничать со словами «золото» и «вожделение»?

— Мы сообразим, что и как, потом, — решил Форд. — Сейчас давай на коня.

— Дай ей одеться, — попросил Коул, пытаясь выиграть время. Может быть, молния поразит Форда и его людей. Может, прискачет конная полиция и спасет их. Может быть, эти трусливые пассажиры, наблюдающие за ними, выйдут и помогут. А может быть, в следующие две секунды Вайнотка Форд раскается. Он был уверен, что-то произойдет.

— Я не хочу с ним ехать, — сказала Дори, снова отступая к лошади Форда, охватив себя руками, как бы защищаясь от кулаков Коула.

— Она может ехать со мной, — сказал один из мужчин, косясь на нее с вожделением.

— Нет, дай ее Хантеру, он ей очень нравится, — решил Форд, и даже при лунном свете в его глазах можно было все прочесть. Он собирался повеселиться, видя Дори, сидящую вплотную к человеку, которого она ненавидит. Страдание кого-либо доставляло ему огромное удовольствие. Когда причиной этого страдания был он, его удовольствие удваивалось, потому что в этом случае удовольствие сочеталось с властью.

— Спускайся сюда, пока я тебя не продырявил, — приказал Форд Коулу. — И никаких переодеваний. Сейчас же трогаемся.

Никогда еще Коул не был в таком переплете. А кроме того — никогда ни за кого не отвечал. Всегда, всю жизнь, он заботился только о себе. Если бы его убили, его смерть ничего бы не значила ни для кого, никто бы даже не заметил, что он исчез с лица земли. Но сейчас все изменилось. Если его сегодня ночью убьют, что-то ужасное случится с другим человеческим существом, о котором он должен заботиться. Он знал, что они поженились не по традиционным причинам, но он ведь поклялся быть с ней, заботиться о ней, пока их не разлучит смерть.

Конечно, смерть находилась неподалеку, и он собирался свернуть ей шею в ближайшие минуты.

Через пятнадцать минут Коул сел на лошадь, Дори села впереди него; широкая ночная сорочка развевалась вокруг ее ног, а обута она была в тонкие комнатные туфли. Она спиной прижалась к нему, он обхватил ее руками, держа поводья. В течение следующих десяти минут он толковал ей, что думает о ее глупости.

— Ты должна была оставаться в вагоне. Если бы ты сделала то, что я велел…

— Ты, наверное, был бы убит, — возразила она, зевая и прижимаясь к нему.

Сам того не желая (у нее был просто талант подчеркивать худшее в нем), он сказал:

— Ты лучше не прижимайся ко мне так тесно, а то я могу проделать с тобой омерзительные штучки.

— Какие? — спросила она тоном ученого, который пытается взять на заметку образцы поведения другой цивилизации.

— Не представляю. Это ведь ты рассказывала всем, что я не могу тебя не хватать своими ручищами. Как ты могла, Дори! Из-за тебя мы попали в настоящую беду. Ведь мы оба знаем, что никакого золота нет. Ну почему ты не дала мне расправиться с ними?

— Потому что я не хотела, чтобы тебя убили, — ответила она прямо.

На какой-то момент он успокоился. Конечно, с одной стороны, он был рад, что жив, но от всего сердца желал бы, чтобы она была в безопасности, а не отдана на милость безжалостного преступника.

— Почему ты сказала Форду — и каждому, кто слышал, — о том, что я… что я…

— Что ты не можешь меня не лапать?

— Да, — прошипел он.

— Мой отец никогда не позволял мне делать то, что мне хотелось. Ровена говорила, что он был очень упрямым, но я его считала обыкновенным деспотом. Если я говорила, что день чудесный, и собиралась выйти из дому, можешь быть уверен, мы оставались дома, возможно, в одной комнате. Я подумала, что, может быть, твой преступник такой же деспот, как мой отец. Если я скажу, что хочу быть с тобой, он сделает все, что в его силах, чтобы разъединить нас, так что я сделала так, как научилась поступать со своим отцом: я говорила, что хочу делать противоположное — держаться от тебя подальше. — Она прижалась к его груди. — И похоже, что это сработало.

Всю жизнь Коул считал, что женщины — слабый пол. Они нуждаются в защите. Но эта женщина заставила его переменить свое мнение. Внезапно он наклонил голову и поцеловал ее в шею.

— Прекратите! — закричала она. — Попридержите свои грязные руки! Я вас ненавижу! Не прикасайтесь ко мне!

Впереди себя они расслышали смех Вайнотки Форда. В эту ночь он, пожалуй, смеялся больше, чем за предыдущие десять лет.

— Не переусердствуй, — сказал Коул в сердцах.

— Может быть, но я должна это делать, иначе он не получит никакого удовольствия от этого.

Ему неприятно было даже думать, что она знала еще кого-нибудь, кто хоть отдаленно напоминал Вайнотку Форда. Он бы предпочитал считать, что у нее был отец, даривший ей красивые платья и леденцы в воскресные дни. Но он начинал думать, что ее обеспеченное детство было настолько же одиноким, насколько его — бедным.

Теперь главная его задача — вытащить их обоих из этой переделки. Если бы он был один, он пустил бы в ход оружие, несмотря на то, что правая рука в повязке. Но ведь сейчас ему нужно позаботиться о Дори.