Шорох ветвей и неутихающие птичьи разговоры.

Лес вокруг, без конца и края; ни дорог, ни тропинок. Те, кто пробираются сюда — а таких, как ни странно, не так уж и мало — вынуждены всякий раз склоняться перед здешней властительницей. Ни топор, ни огонь не смеют коснуться ни единой веточки окрестных деревьев — ведь, прогневав ее, окажешься один против всего окружающего мира.

Необъятного, зеленого, нетронутого мира. Даже удивительно, как удалось воздвигнуть этот не столь уж и маленький домик — а вернее, храм. Впрочем, по воле Хранительницы Лесов расступаются деревья, говорят человеческим языком звери и птицы и происходит множество иных, не менее поразительных, чудес. Храмы ее лишь кажутся затерянными в бескрайних просторах лесов и джунглей — ведь, даже без прислуживающих Ей жрецов никто не осмелится назвать их заброшенными.

Путник пробирался к цели своего путешествия, как и многие иные до него. Ближайшие поселения находились милях в пятнадцати отсюда. Что такое пятнадцать миль в лесу, где все направления едины? Бесконечность. В особенности, если хозяйка храма не пожелает пропустить тебя в святая святых.

Идти приходилось пешком. О том, чтобы пробраться сюда верхом, не могло быть и речи. Да и не всякий конь сохранит самообладание, заметив украшенные вечно зелеными, никогда не увядающими ветвями ивы стены и колонны. С некоторых пор Хранительница Лесов не любит всадников, приближающихся к своему жилищу. Отчего это так — никто не знает. Да и какая, в сущности, разница…

Пробираясь едва заметными просветами меж плотно вставших деревьев, путник уповал лишь на благорасположение Хранительницы. Как и в предыдущий раз. Однако в тот раз он, увлекшись разговорами с охотниками, пригласившими его к костру, не произнес надлежащего приветствия, начиная трапезу, и три последующих дня бродил по молчаливой, не принимающей его зеленой пустыне — подлинной пустыне, потому что ни ягод, ни съедобных кореньев, ни грибов было уже не отыскать. Чужих здесь не любят.

На сей раз к нему были благосклонны и крыша храма — дом, всегда открытый для тех, кто попросит приюта — показалась на глаза в должный срок. Превосходно. Остановимся здесь… и далее в путь. Тысячи и тысячи храмов разбросаны там и сям по великому восточному лесу… называть вслух его древнее название не полагается вступившему под его сень. Какими бы странными ни казались здешние обычаи, лишь глупец пренебрежет ими.

Однако, когда заросли колючих кустов словно бы сами разошлись в стороны, открывая храм во всем его великолепии, путник услышал звук, менее всего свойственный подобному месту… и понял, что удача вновь улыбнулась ему.

Последний раз улыбку эту он лицезрел лет пять назад. Да и то, скорее уж это была усмешка.

Молоточек, постукивающий по камню. По металлу… вновь по камню. И слабый, но явственный запах горячего железа.

Кузница.

Славно, не правда ли? Во владениях Хранительницы Лесов. И как только занесло сюда кузнеца? Чем удается ему поддерживать огонь в горне — ведь угля здесь не добыть?

Путник уже знал ответы на эти вопросы. Во всяком случае, на некоторые. Усмехнувшись (про себя, ибо лес сейчас наблюдает за ним, пристально наблюдает), путник поклонился, как полагается, стенам храма и окружающему лесу и, повесив еще одну зеленую ленточку на росший перед входом куст шиповника, вошел внутрь.

Сколько бы паломников ни почтили своим вниманием храм, всегда отыщется место для каждого из них. Как это получается — никто так и не выяснил; да и невозможно постичь все возможности сил, что превыше сил смертных. Путник прошел мимо приоткрытой двери, из-за которой доносился стук молотка и вошел в следующую.

Комнаты, которые храм предлагал своим гостям, конечно, не могли сравниться роскошью со столичными гостиницами. Уют был весьма символическим; однако и на простой деревянной мебели можно было превосходно провести время в медитации, беседах на подобающие темы или же во сне.

Путник не торопясь привел себя в порядок, прежде чем отправиться в другому постояльцу сего удивительного места. Предыдущие попытки убедили его в том, что проявлять нетерпение и пытаться добиваться своего во что бы то ни стало тщетны; лишь одно боги ценят превыше всего — умение отказаться от всех желаний, притязаний и стремлений. Тот, кто желает достичь своей цели во что бы то ни стало, искренен только в этом своем желании.

Дверей в коридоре было лишь две. Два постояльца, две двери. Впрочем, когда приходило время празднеств, здесь можно было встретить сотни и даже тысячи гостей — и все равно, требовалось пройти всего несколько шагов, чтобы добраться до кого угодно из них. Немало магов ломали головы, силясь разрешить эту загадку — но тщетно. В подобные вещи надо было просто верить — ведь нельзя же не верить в то, что видишь собственными глазами.

Путник подошел к приоткрытой дверце и прислушался. Впрочем, тихую песенку, которую кто-то напевал низким голосом, нельзя было не услышать. Дверца приоткрыта — значит, можно входить.

Путник, тем не менее постучал. Стук молоточка немедленно стих.

— Войдите, — отозвался голос.

Чтобы войти, путнику пришлось сильно наклонить голову.

— Я вижу, князь, ты все так же одержим своей идеей, — услышал путник вместо приветствия.

Его собеседник был чуть выше пяти футов ростом, с коротко остриженной, ухоженной бородкой и широким лицом. Одежды его нельзя было назвать пышными — но и скромными они тоже не были. В углу комнаты — а вернее сказать, кузницы, мастерской, — или как ее называл ее жилец — действительно жарко пылал огонь. Огонь этот никогда не гаснет — еще одна небольшая тайна, проникнуть в которую никто уже не берется.

— Я уже не князь, — отозвался путник устало, опускаясь на стоявший поблизости табурет. — Мне казалось, что я отвык удивляться. И вот я снова вижу дариона, вдали от собственного народа, вне своих подземных городов — и вновь удивлен.

Собеседник его отложил в сторону свою неоконченную работу — ажурный венец, украшенный изящно выполненными листьями дуба из серебряных нитей — и тяжело вздохнул, поворачиваясь к гостю лицом.

Немногие живущие на поверхности земли могут сказать, что видели дариона собственными глазами — хотя не так уж это и сложно; и вовсе не похожи они на уродливых, жадных и злокозненных карликов, какими часто предстают в сказках и преданиях.

— В таком случае удивиться должен я, Овельтар, — отозвался кузнец. — Я вижу, ты теперь — истинный служитель Хранительницы. Невероятно! Чтобы человек оставил все блага, которые дарует власть над себе подобными и добился милости Ее… — дарион покачал головой и улыбнулся. Улыбка была не без ехидства.

— То же самое когда-то говорил и я, — ответил путник, не изменившись в лице. — Дарион, отринувший собственных подземных богов и поселившийся в лесу — не менее загадочно.

— Мои боги вовсе не подземные, — отозвался Овельтар, вытирая руки о фартук. — Ты проделал напрасный путь, князь. Ты уже исчерпал все способы убедить меня. Или ты просто пришел поговорить о путях Ее? О красоте леса, о превратностях жизни? Изволь, я составлю тебе компанию.

И они уселисиь друг напротив друга за низеньким столом. Дарион налил себе и своему посетителю вина в тонкие, необычно красивые и невесомые бокалы и, воздав должные хвалы госпоже этого дома, принялся смотреть куда-то сквозь собеседника.

Память возвращала его в прошлое.

Туда же возвращался и вновь прибывший паломник, также не торопившийся нарушить молчание.

— Я знаю, что ты — Овельтар, мастер по камню и металлу, получивший благословение Хранительницы, — услышал путник свой голос. Давно это было… Шесть лет назад? Или десять?.. Годы ушли прочь, пропали, как вылитая на песок вода. Напрасно кажется, что человек учится только в детстве. Обучение не прекращается никогда.