Это продолжалось до бесконечности. Не представляю, сколько раз познал ее в тот день, но усталости я не знал. Когда мы начали, я был так возбужден, что мог изнасиловать даже статую Свободы: когда мы закончили, я ощущал то же самое!

Я не мог ею насытиться. Ни тогда, ни когда-либо впредь. Арделия это прекрасно понимала.

И все же настала минута, когда мы остановились. Она закинула руки за голову, повела белоснежными плечами – лежа на спине прямо в грязи, – посмотрела на меня своими удивительными глазищами и спросила:

«Ну как, Дейв? Гожусь я в соседки?»

Я сказал, что хочу ее снова, но Арделия только рассмеялась и ответила, мол, требую слишком многого. Я все равно попытался на нее взгромоздиться, но Арделия оттолкнула меня с такой легкостью, с какой сука отпихивает щенка, не желая больше кормить его. Однако я не унимался, и тогда Арделия вцепилась мне в физиономию, расцарапав ее. Это привело меня в чувство. Она была ловка, как тигрица, но раза в два сильнее. Убедившись, что я все понял, Арделия оделась и вывела меня, на дорогу. Я плелся за ней покорно, как ягненок.

Мы прошли пешком до самого ее дома. По дороге не встретили ни души. И слава Богу, ведь выглядел я хуже пугала – весь в грязи, рубашка торчит наружу, галстук в кармане скомкан, а рожа расцарапана. Арделия же, напротив, чистенькая, свеженькая и искрящаяся, как вода в роднике. Прическа аккуратная, волосок к волоску, туфельки начищены, на платье ни пылинки.

Мы пришли, и я начал осматривать дом, прикидывая, сколько на него уйдет краски, когда Арделия вынесла какое-то питье в высоком стакане. С соломинкой и мятным листочком. Я поначалу подумал, что это охлажденный чай, и попробовал. Оказалось – чистейшее виски.

«Ах ты черт!» – выдавил я, чуть не подавившись.

«Не хочешь? – удивленно спросила она, насмешливо улыбаясь. – Могу предложить взамен холодного кофе».

«Нет, хочу», – пробормотал я.

Но я не просто хотел выпить – я ощущал самую настоящую потребность. До тех пор я пытался не пить днем: по-моему, именно это приводит к алкоголизму. Так вот, именно тогда я и сломался. И, сколько мы были с ней знакомы, я пил днем постоянно, каждый день. Последние два с половиной года президентства Айка[5] я не вылезал из запоя.

Пока красил ее дом – и вообще делал все то, что она мне позволяла, – Арделия устроилась работать в библиотеку. Мистер Лейвин без испытательного срока поручил ей детскую библиотеку. Я проводил там каждую свободную минуту – а их у меня было предостаточно. Видя недоумение мистера Лейвина, я пообещал ему бесплатно выкрасить изнутри все читальные залы, и он больше ко мне не приставал. Это Арделия мне посоветовала – и оказалась права, как всегда.

Я плохо помню то время, так как был целиком во власти чар этой женщины. Вернее – совсем и не женщины. Да, это так – она меня приворожила, заколдовала. Поэтому воспоминания о том времени у меня отрывочные и хаотические. Словно узоры в калейдоскопе. Помню, что за месяц до смерти мистера Лейвина она прикрепила к дверям детской читальни плакат с изображением Красной Шапочки, а затем, взяв за руку, подвела к нему какого-то мальчугана.

«Видишь эту маленькую девочку? – спросила у него Арделия. – А знаешь, почему Волк ее съел?»

«Нет», – пролепетал малыш, глаза его были полны слез.

«Потому что она вовремя не сдала библиотечную книжку, – сказала Арделия. – Ты ведь, Уилли, так не поступишь, не правда ли?»

«Нет, никогда», – пообещал мальчик.

«Смотри мне», – сказала она, а затем отвела за руку и усадила за стол.

Малыш – его звали Уилли Клеммарт, и он потом погиб во Вьетнаме – все озирался через плечо, глядя на меня. А я стоял на раздвижной лестнице с кистью в руках и читал по его глазенкам, как по газете. Спасите меня, мистер Данкен! молили они. Заберите меня! Но что я мог сделать? Я и себя-то не мог спасти.

Дейв полез в задний карман, извлек из его глубин смятый, но чистый носовой платок и шумно высморкался.

– Поначалу мистер Лейвин боготворил Арделию, души в ней не чаял, но затем мнение свое начал потихоньку менять. Всего за неделю до его кончины они вдрызг разругались из-за этого самого плаката с Красной Шапочкой. Мистер Лейвин его просто на дух не переносил. Возможно, и не знал всего, что творилось в детской читальне, но и слепцом не был: замечал ведь, как взирали детишки на этот плакат. Кончилось тем, что он приказал Арделии снять плакат. Тогда-то спор и вспыхнул. Я был под самым потолком, где слышимость неважная, но все равно до меня донеслось предостаточно. Мистер Лейвин упрекал Арделию, что она запугивает ребятишек, а она уверяла, что, дескать, только напугав можно обуздать «этих несносных проказников». Чего она только не наговорила! Но мистер Лейвин стоял на своем, и в конце концов ей пришлось уступить.

В тот вечер Арделия металась по дому, как разъяренная тигрица, которую дети целый день тыкали сквозь прутья клетки острыми палками. Она, в чем мать родила, мерила спальню длинными шагами, а я валялся на постели, пьяный в стельку. Помню только, что, когда она посмотрела на меня, глазищи ее были уже не серебристыми, а кроваво-красными, словно в голове вспыхнул пожар, да и рот выглядел как-то странно, будто пытался отделиться от лица. Так, во всяком случае, мне показалось. Меня тогда такой мороз по коже продрал, что я мигом почти протрезвел. Никогда не видел ничего подобного. И не хотел бы увидеть вновь.

«Я ему отплачу, – процедила Арделия. – Он у меня поплатится, Дейви. Жирная скотина. Увидишь, что я с ним сделаю!»

Я уговаривал ее не делать глупостей, уверял, что она сама потом пожалеет, – словом, нес всякую ахинею. Некоторое время Арделия меня слушала, а затем вдруг с быстротой молнии метнулась ко мне и оседлала. С горящими глазищами, перекошенным ртом. Жуткое зрелище. Я испугался, что она с меня живого кожу сдерет. Но этого не случилось. Арделия прижалась ко мне и пристально всмотрелась в глаза. Не знаю, может, прочитала в них, насколько я напуган, но увиденное ей так понравилось, что она запрокинула голову назад – ее волосы стали щекотать мои бедра – и расхохоталась.

«Хватит болтать, дурачок, – сказала она. – Засади-ка лучше мне. Больше ты все равно ни на что не годен».

Я послушался. Ведь, кроме самого бесстыдного блуда да пьянства, я уже и в самом деле ни на что больше не годился. В конце 1958-го или в начале 1959 года у меня отобрали лицензию, да и отклики на мою работу все чаще были просто уничтожающие. Но мне было на все наплевать – в моих мыслях безраздельно царила Арделия. По городу ползли слухи, что Дейв Данкен спился, что ему нельзя больше доверять… но причиной моего падения всякий раз называли только мое безудержное пьянство. О наших отношениях с Арделией никто не догадывался. Она была дьявольски хитра. От моей репутации не осталось камня на камне, Арделия же всегда выходила сухой из воды. Чистенькой, как девственница перед алтарем.

Мне казалось, правда, что мистер Лейвин что-то подозревает. Поначалу он, видимо, искренне полагал, что я просто влюбился в Арделию и тайком сохну по ней, но потом явно что-то заподозрил. Вскоре мистер Лейвин умер. Утверждали, что от инфаркта, но я знал истинную причину… Как-то раз мы с Арделией предавались любви прямо в гамаке на задней террасе ее дома, причем на сей раз уже она никак не могла насытиться моими ласками. Она терзала меня, пока я не возопил благим матом. Потом свернулась калачиком рядом, довольная, как кошка, слопавшая миску сметаны: в глазищах опять огонь замерцал. Вы, конечно, не поверите, но отблеск этого огня я на своей голой руке увидел. Так оно все и было, это не плод моего разыгравшегося воображения. И я ощущал жар того пламени. Словно рядом с только что угасшим камином сидел.

«Я же обещала тебе, Дейви, что он свое получит», – вдруг сказала Арделия.

Сознание мое было помутнено от пьянства, да и от упражнений наших я был еле жив, поэтому тогда я и не уразумел толком, что она имела в виду. Мне вообще казалось, будто я засыпаю в яме с зыбучим песком.