Она нахмурилась, улыбнулась, позволила мне войти и закрыла ворота, приговаривая:

— Где же, где же, где же? М-ммм? Бахайя Мар! Год назад. Как же назывался тот большой парусник? «Бама Дама?»

— "Бама Гала", берлога Алабамского Тигра.

— Ага, вспомнила! Боже мой! Год назад, а я помню все, как сейчас. Мы тогда целой толпой ввалились на ваше яхту. Приношу запоздалые извинения. Входите, входите. Полный бардак. Моя служанка умерла. Вот ведь черт побери, а? Она не ушла, не сбежала с мальчишкой, она не подожгла дом. Она просто умерла. Что вызывает во мне противоречивые чувства. Но будь я проклята, если найдется хоть один человек, который не остался к этому слеп и глух. Как ваше имя? Я не припомню.

— Тревис Макги.

— Ну конечно же! У меня совершенно дырявая память на имена. Извините за беспорядок. Мой цыпленок приехал на рождественские каникулы, и мне так не хватает теперь еще одной пары рук. Вы только взгляните на них! Сила есть, ума не надо. У меня просто опускаются руки, едва я взгляну в их сторону. Хотите чего-нибудь выпить? Что я могу для вас сделать, Тревис?

— Я делаю одну необычную работу для своего друга. Необычную в смысле немного странную. Он занимается изучением людей той редкой породы, которые в одиночку плавают вокруг света на маленьких яхтах.

— Уверяю вас, я ему не подхожу!

— И я тоже, Луис. Но он расспрашивал меня о биографии Говарда Бриндля, и я сказал, что он, кажется, работал у вас и у вашего мужа, и мой друг попросил меня зайти к вам и узнать ваше впечатление о Говарде.

Она задумалась. Лоб ее пересекла вертикальная морщинка, взгляд ее медленно переходил с предмета на предмет, веки чуть подрагивали.

— Так Говард предпринял какой-то отчаянный вояж?

— Он теперь где-то в Тихом, вместе с женой.

— Ах, да. Та девушка, которая унаследовала «Лань» после гибели отца. Какое-то несуразное имя… Погодите… Утя?

— Гуля.

— О, дорогой мой, «Лань» — совсем не маленькая несчастная яхта. Она была построена спецмально для того, чтобы плавать через океаны. И уж с женой — это точно не означает в одиночку.

— Простите, я наверное не так выразился. Это же будет не монография о Туре Хейурдале или о ком-нибудь таком одержимом. Нет, это будет скорее социологическое исследование. О тех, кто ищет уединенности там, где все остальные предпочитают не бывать в одиночку. Круизы — только часть, остальное будет о другом.

— Могу я предложить вам выпить? Нет? Тогда просто присядьте куда-нибудь, пока я смешаю себе коктейль.

Она вернулась через пять минут, и я заметил, что кроме смешивания коктейля у нее хватило времени и на то, чтобы причесаться, подмазать губы и стереть сажу.

Коктейль, который она принесла, был ледяной и бесцветный. Она поставила запотевший бокал перед собой и села напротив меня.

— Да, Говард работал у нас. Он управлялся с «Саламандрой».

— Долго?

— Постойте, дайте сообразить. Это был самый большой отпуск, какие я брала. Фред делал огромное количество операций в день. И он упросил своих лучших друзей в клинике взять на себя его работу, пока его не будет. Погодите-ка. Говард взошел на борт у Испанских Ключей. Мы две недели были на островах, потому что я помню, что мне понадобилось как раз две недели на то чтобы въехать: у Фреда нет дополнительного отпуска в запасе, за который он мог бы научить водить судно. Я была последняя дура, что не сообразила этого с самого начала. Вот так у нас и появился на борту Говард, и был нашим капитаном около шести недель. А потом сам и отвел «Саламандру» в док, то есть после того, как Фред… После того случая.

— Он был в Испанских Ключах, потому что искал работу?

— Нет, не совсем так. Там уже была пара из Чарльстона, тоже в круизе, и Говард работал у них. Нам порекомендовала его дама, она сказала, что Говард — бриллиант чистейшей воды. Нет ничего такого, чтобы он не сумел сделать. Он с уважением относится к вашему желанию уединиться и все такое. Просто ее муж слег с жесточайшей ангиной, и им теперь не до круизов. Так что они собираются лететь домой, как только позволит его состояние, а Говард остается не у дел, и это очень печально. Мы очень обрадовались, это был просто ответ на наши молитвы. Мы наняли Говарда и оба были им очень довольны. Так что он переселился в каюту на баке в тот же день, и в тот же день Фред взялся демонстрировать ему «Саламандру». Он действительно знал свое дело. Мы получили возможность тут же устранить все те идиотские приспособления, зажимы и подпорки, которыми пользовался Фред, когда носился по «Саламандре» один. И он охотно помогал нам готовить и убирать и все такое. Если вы хотите знать, насколько он умелый моряк, так я вам скажу, что он, если захочет, обойдет вокруг света на старом разбитом корыте. Мне иногда казалось, что он знал, когда переменится ветер еще прежде, чем ветер думал меняться. Он такой широкоплечий и массивный, что вы опасаетесь, как бы судно не перевернулось от того, что он на него взойдет. Но он так легко двигается, что совсем не кажется… тяжеловесным. — Так он был на судне, когда произошел этот несчастный случай?

Она так задумчиво принялась рассматривать свой коктейль на свет, что я было подумал, а не пытается ли она просто замять вопрос. Наконец она вздохнула, отпила и поинтересовалась:

— Какая разница, Тревис, ведь этого уже все равно нельзя изменить?

— Знаете, я тогда толком об этом ничего не знал, но сказал, что есть какое-то сходство, что ли, как эти подводники реагируют на критические ситуации и их желанием исчезнуть из этого мира.

— Он на все реагировал превосходно.

— Что же тогда случилось? Я имею в виду, где он был, когда это случилось?

— Вы даже понятия не имеете, сколько раз я уже рассказывала об этом, два с лишним года назад, сколько раз новая официальная рожа заявлялась ко мне и интересовалась, не могу ли я изложить всю историю еще раз?

— Извините. Оставим это.

— Все это не настолько важно, сколько об этом болтали. Так получилось, что Говард и я оба были внизу. Мы купались тогда втроем. Мы стояли на якоре сразу за Литтл Харбором. Море было спокойно. Было около трех пополудни. Оба мы, и я, и Говард услышали какой-то странный глухой звук. Он кинулся туда, и, как только сообразил, что случилось закричал мне. Мы выволокли Фреда из воды и как-то затащили на палубу. Говард немедленно связался с берегом. Очень скоро примчался катер с врачом, но к тому времени Фред уже не дышал. И я уехала на том же самом катере — с телом и Томом Коллайром. Том был совершенной тряпичной куклой, только помаргивал. Я даже не знаю, чтобы я тогда делала без Говарда.

— Так вы думаете, Говард Бриндль — подходящий человек для плаванья вокруг света?

— Думаю, да… Да.

— С какими-то оговорками?

— Не то чтобы… Просто я всегда думала, что люди, в одиночку плавающие через океаны, всегда либо великие писатели, либо философы. Им это нужно для ведения журналов, записей, для долгих раздумий. А Говард — абсолютно мирское существо. Я не думаю, что ему это понравится. Долго он не выдержит. Вы знаете, он ужасно приятный, умеет делать кучу разных вещей, с ним исчезают все мелкие проблемы, но если вы спросите: «Говард, что, ты думаешь, ждет нас в грядущем?» — он будет очень удивлен. Могу вам почти дословно сказать, что ответил бы. Он сказал бы: «Кто-то думает, оно будет, а кто-то думает — не будет ничего. Я думаю, наверняка тут ничего не скажешь».

— Как вы полагаете, вы хорошо его знаете?

— Знаете, все шесть недель на «Саламандре» я думала, что ничего не осталось несказанного между нами. После того, как Говард привел ее назад в Лодердейл, Том спросил меня, имею ли я какие-либо возражения против того, чтобы Говард жил на борту и следил за судном. Я сказала, нет, ни малейших. Я только забрала с «Саламандры» все наше барахло, и еще Говард помогал мне все это грузить в вагон на перроне. Так хорошо, что я все еще хотела продать ее к тому времени, как ее все-таки купили. Потому что сейчас я об этом жалею.