Сулла сделал паузу. Он не мог уже ничего исправить и ненавидел себя за эту слабость. Что ощущает в эти минуты Гай Марий? Если ему не нравится то, что сказал Сулла, то сейчас самое время высказаться. И Гай Марий заговорил. Сулла напрягся.

— Пожалуйста, продолжай, Луций Корнелий, — сказал старый хозяин. — Я сам не смог бы сказать лучше.

Светлые глаза Суллы блеснули, легкая улыбка тронула уголки губ и пропала. Он пожал плечами:

— Я закончил. Но прошу учесть, что мои слова основаны на том факте, что в восстание вовлечены по крайней мере восемь италийских народов. Не думаю, что в мои обязанности входит определять, кто из консулов куда направится. Однако я хотел бы заметить, что у того, кто будет послан на северо-центральный театр действий, должно быть много клиентов в этой зоне. Если, к примеру, в Пицене будет маневрировать Гней Помпей Страбон, то там у него найдутся и база, и тысячи его клиентов. То же самое можно сказать и о Квинте Помпее Руфе, хотя и в меньшей степени, как мне известно. В Этрурии крупнейшим землевладельцем является Гай Марий, имея в этих краях тысячи клиентов, — так же, как и Цецилии Метеллы. В Умбрии главенствует Квинт Сервилий Цепион. Если эти люди свяжутся с северными и центральными регионами, это даст нам дополнительную поддержку.

Сулла склонил голову в сторону сидевшего в кресле Луция Юлия Цезаря и вернулся на свое место под одобрительный ропот. Во всяком случае, так ему представлялось. Его попросили высказать свое мнение раньше кого бы то ни было в палате. В подобной обстановке это был крупный шаг к видному положению. Невероятно! Возможно ли, что он наконец нашел свой путь?

— Мы все должны поблагодарить Луция Корнелия Суллу за его блестящее и продуманное освещение фактов, — сказал Луций Цезарь; его улыбка, адресованная Сулле, сулила и дальнейшие отличия. — Что касается меня, я согласен с ним. Но что скажет палата? Есть у кого-нибудь другие соображения?

Оказалось, что таковых нет.

Принцепс Сената Скавр хрипло прокашлялся.

— Ты должен отдать распоряжения, Луций Юлий, — сказал он. — Если это не вызовет неудовольствия отцов Сената, я хотел бы только добавить, что сам я предпочитаю оставаться в Риме.

— Я думаю, ты будешь просто необходим в Риме, когда оба его консула будут отсутствовать, — благосклонно отозвался Луций Цезарь. — Принцепс Сената окажет неоценимую помощь нашему городскому претору Луцию Корнелию, именуемому Цинной. — Он бросил взгляд на своего коллегу Лупа. — Публий Рутилий Луп, не пожелал бы ты взять на себя бремя командования на северном и центральном театре военных действий? — спросил Луций Юлий. — Как старший консул, я считаю необходимым командовать на Капуанском.

Луп, вспыхнув, поднялся.

— Я приму на себя это бремя с большим удовольствием, Луций Цезарь.

— Тогда, если у палаты не будет возражений, я возьму на себя командование в Кампании. В качестве главного легата я хочу видеть Луция Корнелия, именуемого Суллой. Командовать в самой Капуе и осуществлять надзор за всей проводимой там деятельностью будет Квинт Лутаций Катул Цезарь. Другими моими старшими легатами я назначаю Публия Лициния Красса, Тита Дидия и Сервия Сульпиция Гальбу, — объявил Луций Цезарь. — Коллега Публий Рутилий Луп, кого хочешь назначить ты?

— Гнея Помпея Страбона, Секста Юлия Цезаря, Квинта Сервилия Цепиона, а также Луция Порция Катона Лициниана, — громко сказал Луп.

Наступило тягостное молчание, которое никто из присутствующих не решался прервать. Тогда-то и подал голос Сулла.

— А как же Гай Марий? — прямо спросил он.

Луций Цезарь моргнул.

— Я должен признаться, что не выбрал Гая Мария по одной причине: если иметь в виду то, что ты говорил, Луций Сулла, то мне вполне естественным представлялось, что Гая Мария выберет мой коллега Публий Рутилий.

— Да! Я не хотел выбирать его! — сказал Луп. — Я также не хочу, чтобы он навязывался ко мне! Пусть останется в Риме вместе с немощными людьми его возраста. Он слишком стар и болен для войны.

В этот момент с места поднялся Секст Юлий Цезарь.

— Можно мне сказать, старший консул? — спросил он.

— Пожалуйста, говори, Секст Юлий.

— Я не стар, — хрипло произнес Секст Цезарь, — но болен, и об этом знают все в палате. У меня одышка. В молодые годы у меня был изрядный военный опыт, главным образом в Африке с Гаем Марием и в Галлии против германцев. Я также был при Аравсионе, где мое нездоровье спасло мне жизнь. Однако с приходом зимы я могу пригодиться в Апеннинской кампании. Я не молод, у меня слабая грудь, но я, разумеется, смогу нести службу. Я — римлянин из славной семьи. Никто из нас пока не упомянул кавалерию, а нам нужны конные войска. Я просил бы палату временно освободить меня от командования в горах, а вместо этого разрешить собрать флот и привести привычную к холодным горам кавалерию из Нумидии, Заальпийской Галлии и Фракии. Я мог бы также вербовать проживающих там римских граждан в нашу пехоту. С этим делом я бы справился. А после возвращения я буду счастлив принять любой командный пост, который вы решите мне доверить. — Он прокашлялся, задыхаясь. — Я прошу палату передать мое место легата Гаю Марию.

— Эй, свояки! — выкрикнул, вскакивая, Луп. — Я так не буду работать, Секст Юлий, так не годится! Слушая тебя в течение многих лет, я подумал, что ты будешь для меня самой подходящей поддержкой. Все приходят и уходят в свое время. Послушай, я тоже так умею! — И Луп шумно задышал.

— Тебе, может быть, надоело слушать мою одышку, Публий Луп. Но меня ты вовсе не слушал, — мягко сказал Секст Цезарь. — Я не делаю шума, когда вдыхаю. Я издаю шум, лишь когда выдыхаю.

— Для меня не имеет значения, когда ты производишь свои несчастные шумы, — закричал Луп. — Ты не должен уклоняться от службы со мной! И тем более я не должен брать на твое место Гая Мария!

— Одну минуту, погодите! — вмешался принцепс Сената Скавр, вставая. — Я хочу кое-что сказать по этому вопросу. — Он посмотрел на Лупа почти с таким же выражением лица, какое было у него, когда Варий обвинил его в измене. — Ты не из тех, кто мне по сердцу, Публий Луп! И меня глубоко огорчает, что ты носишь то же имя, что и мой дорогой друг Публий Рутилий, именуемый Руфом. Что ж, может быть, вы и родственники, но между вами нет никакого сходства. Рыжий Руф был украшением этой палаты, и мы грустим и сожалеем о нем. Волчина Луп — одна из зловреднейших язв нашей уважаемой палаты, к великому моему сожалению!

— Ты оскорбляешь меня! — Луп задохнулся. — Как ты можешь? Я — консул!

— А я — принцепс Сената, Публий Человек-Волк, и считаю, что в моем возрасте я уже доказал, что могу делать, что хочу, поскольку, когда я делаю что-либо, я всем сердцем стремлюсь к добру и к соблюдению интересов Рима! А теперь, жалкий, ничтожный червь, сядь на место и не высовывай голову. Потому что я не считаю, что эта часть твоего организма достаточно хорошо прикреплена к шее! Кем ты себя вообразил? Ты сидишь здесь на особом кресле только потому, что у тебя есть деньги подкупить выборщиков!

Красный от гнева, Луп попытался было открыть рот.

— Не делай этого, Луп! — прорычал Скавр. — Сиди тихо!

Затем Скавр повернулся к Гаю Марию, который выпрямился на своей скамье; никто не мог бы даже предположить, что чувствовал старый воин, когда его имя обошли.

— Вот перед вами великий человек, — сказал Скавр. — Одни боги знают, сколько раз за мою жизнь я ругал и проклинал его! Только боги знают, сколько раз я желал, чтобы его никогда не было! Только боги знают, сколько раз за мою жизнь я был его злейшим врагом! Но время бежит все быстрее и быстрее, и нить моей жизни становится все более тонкой и непрочной. И я обнаружил, что чувствую привязанность ко все меньшему числу людей. Это связано не только с возрастающим ощущением близости смерти и угасанием жизни. Это и результат большого опыта, а опыт безошибочно подсказывает мне, кого стоит вспомнить с привязанностью и любовью, а кого — нет. Я почти позабыл тех, кого любил когда-то, но не могу забыть тех, кого когда-то ненавидел.