Поскольку в несчастной семье Ливиев несчастья никогда и ничем не смягчались, отмщение не позволило притупиться горю и не стало милостивым воздаянием. Письмо Силона пришло через считанные часы после того, как Корнелия, мать Друза, внезапно упала и умерла. Ужасная проблема, вставшая перед Мамерком, усложнилась еще более. После кончины Корнелии и Квинта Сервилия Цепиона были прерваны все родственные нити, поддерживавшие шестерых детей, живших в доме Друза. Теперь они стали круглыми сиротами. У них больше не было ни отца, ни бабушки. Единственным их живым родственником остался дядя Мамерк.

По обычаю это означало бы, что он должен взять их в свой дом и заняться их воспитанием; они составили бы компанию его маленькой дочери Эмилии Лепиде, только начавшей учиться ходить. За несколько месяцев после смерти Друза Мамерк успел полюбить всех этих детей, даже упрямого Катона, чей непреклонный характер Мамерк находил достойным сожаления и чью любовь к брату, Цепиону-младшему, считал трогательной до слез.

Но Мамерк и представить себе не мог, что не сможет взять детей в свой дом. Это заблуждение длилось ровно до того момента, как он возвратился после приготовлений к похоронам матери и рассказал обо всем жене. Они прожили вместе всего около пяти лет, и Мамерк все еще был влюблен в нее. Не нуждаясь в браке ради денег, он выбрал себе невесту по любви, безрассудно понадеявшись, что и она выходит замуж, подчиняясь взаимному чувству. Происходя из рода меньших Клавдиев, потерявших состояние и отчаявшихся, эта женщина ухватилась за богатого Мамерка. Но она его не любила. Не любила она и детей. Даже свою собственную дочь она считала надоедливой и обычно бросала на нянек, так что маленькая Эмилия Лепида росла избалованной.

— Эти дети никогда не переедут сюда! — отрезала Клавдия Мамерция, прежде чем муж успел закончить свой рассказ.

— Но они должны жить у нас! Им некуда больше идти! — возразил Мамерк возмущенно.

Его мать умерла так недавно, что он никак не мог еще оправиться от этого потрясения. Жена упрямо стояла на своем:

— На наше счастье, у них есть этот огромный великолепный дом, так пусть в нем и живут! Денег там так много, что неизвестно, что с ними делать. Найми им кучу учителей и наставников и оставь их там, где они есть. — Рот ее сжался, уголки губ опустились вниз. — Выбрось это из головы, Мамерк! Они не должны переселяться сюда.

Так в кумире его сердца появилась первая трещина, но он еще не все понимал. Пока что Мамерк только стоял перед своей женой, изумленно глядя на нее.

— Я настаиваю, — повторил он.

Жена подняла брови.

— Можешь настаивать, пока вода не превратится в вино, муж мой! Все равно они не переедут сюда. Если они придут — я уйду.

— Клавдия, имей хоть немного сострадания! Они так одиноки!

— Почему я должна жалеть их? Им не грозят ни голод, ни недостаток образования. Да никто из них толком и не знает, что значит иметь родителей, — заявила Клавдия Мамерция. — Обе Сервилии коварны и чванливы, Друз Нерон придурковат, а остальные ведут свое происхождение от раба. Оставь их там, где они есть.

— У них должен быть достойный дом, — возразил Мамерк.

— Он у них уже есть.

То, что сделал Мамерк, не было признаком его слабости, просто он был практичным человеком и понимал, что переубедить Клавдию невозможно. Если бы он забрал детей к себе после этого объявления войны, их положение в доме дяди стало бы еще хуже. Ему пришлось бы постоянно присутствовать в доме. Клавдия доказала, что при каждом удобном случае будет срывать дурное настроение на этих несчастных сиротах.

Поэтому Мамерк отправился к принцепсу Сената Марку Эмилию Скавру, который, правда, не являлся Эмилием Лепидом, однако был старшим из Эмилиев. Скавр был, кроме того, одним из душеприказчиков Друза и единственным душеприказчиком Цепиона. Так что в его обязанности входило сделать для детей все возможное. Мамерк чувствовал себя несчастным. Смерть матери оказалась для него колоссальным ударом, потому что он всегда жил вместе с ней до тех пор, пока она не перебралась к Друзам — сразу же после того, как он женился на Клавдии и привел ее в дом. Корнелия никогда не проронила ни единого слова в осуждение Клавдии. Но, оглядываясь назад, Мамерк подумал о том, как счастлива была бы Корнелия, получив доказательства, оправдывавшие ее уход.

К тому моменту, когда Мамерк достиг дома Марка Эмилия Скавра, он уже не был так безоглядно влюблен в Клавдию Мамерцию. Более того, пылкое чувство не сменилось дружеским, не стало той спокойной любовью, что связывает давних супругов. До этой минуты Мамерк полагал, что разлюбить ее невозможно — так быстро, так окончательно; однако вот он стоит, стучась в двери Скавра, опустошенный потерей матери и потерей любви к своей жене.

Поэтому Мамерку ничего не стоило объяснить Скавру свою ситуацию в самых откровенных выражениях.

— Что же мне делать, Марк Эмилий? — спросил он, закончив рассказ.

Принцепс Сената Скавр откинулся в кресле, глядя своими ярко-зелеными глазами в лицо Мамерка, типичное лицо Ливиев: нос, похожий на клюв, темные глаза, выдающиеся скулы. Мамерк был последним из двух семейств. Ему надо было помогать, его следовало опекать как только возможно.

— Я думаю, ты должен принять во внимание желание твоей жены, Мамерк. Следовательно, ты оставишь детей в доме Марка Ливия Друза. Но с другой стороны, тебе придется найти достойного человека, который жил бы там вместе с ними.

— Кого?

— Поручи это мне, Мамерк, — живо ответил Скавр. — Я что-нибудь придумаю.

Два дня спустя Скавр нашел такого человека. Очень довольный собой, он послал за Мамерком.

— Помнишь ли ты некоего Квинта Сервилия Цепиона, который был консулом за два года до того, как наш замечательный родственник Эмилий Павел сразился с Персеем Македонским при Пидне? — спросил Скавр.

Мамерк усмехнулся:

— Лично я его не знал, Марк Эмилий. Но я понимаю, кого ты имеешь в виду.

— Хорошо, — сказал Скавр, ухмыльнувшись в ответ. — У этого некоего Квинта Сервилия Цепиона было три сына. Старшего он усыновил от Фабиев Максимов, и последствия были горькими. — Скавр получал удовольствие от подобных разговоров; он был одним из главных экспертов в Риме по части генеалогии благородных семейств и мог проследить разветвления родословного древа любого значительного человека. — Младший сын, Квинт, произвел на свет консула Цепиона, того самого, который украл золото Толозы и проиграл битву при Аравсионе. Он также произвел на свет девочку, Сервилию, которая вышла замуж за нашего уважаемого консуляра Квинта Лутация Катула Цезаря. От Цепиона-консула произошли тот Цепион, который на днях был убит марсом Силоном, а также девочка, которая вышла за твоего брата, Друза.

— Ты ничего не сказал о среднем сыне, — заметил Мамерк.

— Намеренно, Мамерк, намеренно! Именно он интересует меня сегодня. Имя его Гней. Он женился намного позже, чем его младший брат Квинт, поэтому его сын, разумеется тоже Гней, по возрасту мог быть лишь квестором, когда его первый двоюродный брат был уже консуляром и проигрывал битву при Аравсионе. Гней-младший был квестором в провинции Азия. Он тогда только что женился на Порции Луциниане — бесприданнице, но Гней и не нуждался в невесте с большим приданым. Он был, как и все Сервилии Цепионы, очень богатым человеком. Уехав в провинцию Азия, Гней-квестор произвел на свет ребенка — девочку, которую я буду называть Сервилией Гнеей в отличие от других Сервилий. Ныне пол этого ребенка Гнея и Порции Луцинианы сыграл весьма неблагоприятную роль.

Скавр замолчал, чтобы перевести дух, и лучезарно улыбнулся:

— Разве не удивительно, дорогой мой Мамерк, как замысловато переплетены все наши семьи?

— Я бы сказал, это устрашает, — ответил Мамерк.

— Но вернемся к нашей двухлетней девочке, Сервилии Гнее, — сказал Скавр, с удовольствием погружаясь в свое кресло. — Я употребил слово «неблагоприятное», говоря о поле ребенка, не без основания. Гней Цепион перед отъездом в провинцию Азия и началом своего квесторства составил завещание, но, я полагаю, даже и не думал в тот момент, что его придется исполнить. Согласно lex Voconia de mulierum hereditatibus, Сервилия Гнея — девочка! — не может иметь права на наследство. Согласно завещанию Гнея Цепиона, очень большое состояние достается его первому двоюродному брату, Цепиону, тому самому, который проиграл битву при Аравсионе и украл золото Толозы.