Услышав последнее восклицание, Колодников встревоженно приподнялся на локте и был поражен тем, как изменилось лицо Милы. Скорпиона давят с таким лицом, с каким она слушала трубку.

- Да вы сами-то понимаете вообще… - медленно цедя слово за словом, снова заговорила она, и Алексей уже и голоса ее не узнал, - на какую работу вы хотите устроить свою жену?.. Что значит «а чо»?.. Ты! Урод! Больше сюда не звони, понял?.. Позвонишь - скажу ребятам: приедут - опустят!.. У меня твой номер - на табло…

Мила бросила трубку, постояла, тяжело дыша.

- Боже, какой только мрази не бывает на белом свете!.. - обессиленно сказала она, помотав головой, отчего волосы ее снова рассыпались по плечам. Нахмурилась и, сорвав с горлышка бутылки акцизную марку, взяла со стола штопор.

С опером Колодников столкнулся на подходе к кабинету. Коридоры райотдела милиции были угрюмы и сумрачны, поскольку пролегали в самой толще здания, так что сиянье дня проникало туда лишь с лестницы да из двух торцовых окон. Тускло-желтые панели и старый коричневый линолеум съедали свет уже в десятке шагов от окна. Ртутная лампа, мигающая в середине коридора (остальные не горели вообще), тоже мало способствовала ясному различению жизненно важных предметов - таких, например, как двери и обозначенные на них номера. Поэтому опер Геннадий Степанович поначалу явился Колодникову на фоне оконного проема в виде движущегося навстречу силуэта - темного, смутного, коренастого.

Опознать его удалось лишь в тот самый миг, когда они почти уже разминулись.

- Геннадий Степанович!..

Опер обернулся, всмотрелся, сухо поздоровался.

- Геннадий Степанович! - потрясая вчерашним номером «Городских ведомостей», негромко, но с чувством возопил Колодников. - Ну что же это, а?..

- Чего там? - отрывисто спросил тот, коротко взглянув на сложенную гармошкой газету.

- Да пишут уже про меня!.. - плачущим голосом объяснил Алексей. - Вы ж меня под пулю подводите!.. Ну зачем же так делать-то?.. Программист, группировка…

Опер озадаченно нахмурился.

- Ну-ка… - пробормотал он, забирая «Ведомости». Отступил к бестолково помигивающей лампе дневного света и, напряженно прищурившись, всмотрелся в указанную Колодниковым заметку.

- Ни черта не видно… - с досадой сказал он. - Вы - к следователю?

Колодников остолбенел.

- Ну вы же мне сами вчера… повестку-то…

- Да помню, помню…

Опер что-то прикинул, посмотрел на часы.

- Значит, так, Алексей Петрович… - глядя куда угодно, только не на Колодникова, сказал он. - Следователь сегодня с тобой говорить не будет. А что касается заметки… Ну-ка, пойдем, разберемся!..

Сопровождаемый по пятам Алексеем, опер вернулся в конец коридора, где достал из кармана ключ и отпер дверь кабинета - не того, что был обозначен в повестке. Войдя, указал Колодникову на стул, сам же занял рабочее место и, распластав газету на столе, углубился в чтение.

- Так… - сказал он наконец с недоумением и вопросительно посмотрел на Алексея. - А где тут про тебя?..

- Ну как же!.. - заволновался тот, привставая со стула. - Вот… «Некий программист, проживающий в том же доме…»

- А-а… - несколько даже оторопело протянул Геннадий Степанович, снова склоняясь над мерзкой заметкой. - А я тоже сперва не понял… Какой, думаю, программист?.. - Хмыкнул, покачал головой, потом аккуратно сложил «Ведомости» и отодвинул на самый край стола. - Ну а мы-то тут при чем?

- То есть как?.. - окончательно растерялся Алексей.

- А так. С журналистами я не беседовал. Следователь - тоже. Скорее всего, поймал корреспондент жильца, дворника… А уж тот ему наплел всякого… Мы ведь теперь газетам не указ, это раньше они к нам по любому поводу за разрешением бегали. А чего ты хотел, Алексей Петрович?.. Вот уже и пресса тобой заинтересовалась…

Уронив руки на колени, Колодников с отчаянием смотрел на пододвинутую опером газету. «КРУТЫЕ» СВОДЯТ СЧ…" Хвостик заголовка скрывался за перегибом.

- Скажите… - обреченно выговорил Алексей. - Вы меня в самом деле в чем-то подозреваете?..

Геннадий Степанович помедлил, всмотрелся в несчастное лицо Колодникова.

- Слушай, Леш… - молвил он вдруг с усталой прямотой. - Ну что ты, ей-Богу, и себе, и нам нервы треплешь?.. Давай попросту поговорим, без протокола, по душам, а?..

- Давай… - выдохнул Колодников и, сняв, принялся протирать очки.

Когда он их наконец протер и вновь водрузил на нос, на столе уже откуда-то взялись две чайные чашки и отмытая банка из-под майонеза, наполненная до половины сахарным песком с торчащей из него ложечкой. Далее опер осведомился, курит ли Алексей, и подтолкнул к нему поближе пепельницу.

Алексей, видя все эти приготовления, лишь усмехнулся криво.

- "А штабной имел к допросу старую привычку…" - невольно припомнил он и, как выяснилось, вслух.

- Чего-чего? - не поверил своим ушам опер.

Колодников смутился.

- Да это из Багрицкого… «Дума про Опанаса»… «А штабной имел к допросу старую привычку - предлагает папиросу, зажигает спичку…»

Геннадий Степанович внезапно развеселился, и в округлом его лице проглянуло нечто человеческое, даже симпатичное.

- В школе-то чего не остался работать?.. - вполне дружески осведомился он.

«Ого!.. - мысленно охнул Колодников. - Вот это они за меня взялись! Биографию изучили - надо же!.. Все документы, наверное, подняли… Значит и впрямь подозревают…»

Опер тем временем скрылся в соседней комнате и вскоре принес оттуда на диво обшарпанный электрический чайник и маленький заварочный. Собственноручно обслужил Алексея, и лишь потом себя, после чего отправил большой чайник на пол, а малый поставил на уголок стола. Отхлебнул, поморщился и, подобрав шнур, воткнул вилку в розетку. Все это он проделал, выжидательно глядя на Алексея.

- Вы, конечно, мне вправе не верить, - надтреснутым голосом заговорил тот. - Но ведь чертовщина же какая-то получается… И вы это сами видите! Не можете не видеть…

- Ну-ну, - подбодрил опер, кажется, заинтересовавшийся таким зачином.

- Без протокола? - еще раз для верности уточнил Алексей.

Опер кивнул.

Алексей попробовал чай и, найдя его не слишком горячим, выпил залпом. Подсахаривать не стал. То ли после вчерашнего, то ли от волнения, но в горле у него стояла великая сушь.