Никогда ранее Джек не убивал собственными руками, если не брать в расчет смерть Куртни. Он никогда не испытывал физической тяги к убийству. Наоборот, физически это его скорее отталкивало. И, сейчас, вспоминая, какое удовольствие и радость он испытывал, душа этого Фрэнка, Джек ощущал смятение. Замечая вожделение в каждом его взгляде на Кэрол, каждом движении, Джек буквально чувствовал, как в нем закипала кровь. Хоть та так и не призналась, но он понял, что этот тип все-таки ее изнасиловал еще до того, как сам об этом от него услышал. Это можно было понять даже по тому, как он на нее смотрел. Когда этот тип пришел ночью и вытащил его жену из его постели, из его объятий, Джек с трудом сумел совладать с собой. Такой наглости ему видеть еще не доводилось. И он не знал, что больше им руководило в тот момент, когда он душил этого мерзавца — стремление защитить Кэрол, или желание наказать за нанесенное ему оскорбление.
Он вырвался из этого проклятого подвала, и не понимал, почему не испытывает радости. Почему там он чувствовал себя счастливее, чем здесь, наверху. Когда обнимал Кэрол, не оглядываясь назад и не заглядывая вперед, впервые в жизни живя только настоящим моментом. И только теперь прочувствовал, как это было хорошо, вот так просто обнимать ее, прижимать к себе, и ни о чем не думать. И как хотелось сделать так снова. Подойти, обнять, пожалеть, забыть обо всем, что отравляло его душу. Простить. Примириться, как выразился Хок. И Джек грустил, зная, что не сможет так. Никогда не мог. Не мог переступить через себя, как всю жизнь переступал через других. Не мог стерпеть и не дать сдачи. И сейчас, когда вместе с освобождением на него вновь нахлынули все его отрицательные чувства и эмоции, он не мог подавить в себе эту потребность — дать ей сдачи. Не обнять и простить, а влепить ей по полной, испытывая от этого какое-то извращенное удовольствие, которое он всегда ощущал, расправляясь со своими обидчиками и теми, кто его задел. Он никогда не умел стерпеть, а тем более простить. И никогда ранее ему не хотелось это сделать, как сейчас.
Он устал. Устал сам от себя. От своей злости и неутомимой жажды расправы. От своей душевной боли. Захотелось от всего этого избавиться. Пойти и «просто» обнять женщину, которую ему так хотелось растерзать. Не мучить ее, не причинять боль в отместку за свою, а сказать о своей любви, о том, что сожалеет, и забрать ее домой. И снова стать счастливым. Это было так просто. Все, что нужно было сделать — это простить. Так просто. И невозможно.
Хотя… она же сумасшедшая. Напридумывала сама себе всякие страсти, верит в них и боится. Она сбежала от него не с целью причинить боль и зло, а думая, что тем самым спасает его. Если это было действительно так, тогда он мог бы попытаться простить. Это простить у него могло бы получиться. Придется положить ее в психиатрическую клинику. Ее бред страшно было слушать, а то, что она сделала с Кейт — это вообще жуть. Так искромсать человека ножом, пусть даже борясь за свою жизнь, даже мстя — ненормально. Здоровый человек бы этого не сделал. Убить из самозащиты или мести — Джек не видел в этом ничего предосудительного. Но ведь и убить можно по-разному. А то, как она убила Кейт, ему не понравилось. И еще больше ему не нравилось смотреть, как она спокойна, не замечает того, что вся перемазана в крови, что у нее разбито лицо, словно не ощущала этого. Она то падала, не в силах устоять на ногах, то вдруг обретала какую-то странную силу, забывая о боли и слабости. Еще недавно она не могла встать с постели, а потом в схватке одолела Кейт, здоровую сильную женщину, она, измученная, истерзанная и обессилившая. Как это объяснить? Джек находил этому только одно объяснение — психически нездоровый человек, и сильно нездоровый. Настоящая психопатка, на самом деле. Только они в приступах своего безумия могут забывать о боли, усталости и всем остальном, черпая силы из одного им, психам, ведомого скрытого источника. Или не ведомого.
Она больная. Зря он с ней так. Какой с нее может быть спрос? Даже закон не наказывает признанных сумасшедшими обвиняемых. Их изолируют, лечат. Но не спрашивают, как с остальных, психически вменяемых преступников. Потому что наказывать невменяемых бесполезно.
Успокоив себя таким образом, Джек выбросил окурок уже второй выкуренной подряд сигареты и вернулся в дом. Он попробует это сделать. Сейчас пойдет и обнимет ее. Она так доверчиво держала его за руку, когда он выводил ее из подвала, что на какой-то момент он даже устыдился того, как повел себя с ней сейчас.
Он резко остановился, расслышав на улице шум двигателя.
Метнувшись назад, он выскочил на улицу и увидел, как открываются ворота перед выезжающим с заднего двора автомобилем.
— Кэрол! Стой!
Спрыгнув на снег, Джек со всех ног бросился к воротам и без колебаний остановился на пути выезжающей машины. Кэрол резко затормозила, едва его не сбив, и он, не давая ей опомниться, кинулся к двери и распахнул ее. Схватив Кэрол, он попытался ее вытащить из машины, но она, закричав от ярости, стала бешено сопротивляться. И надавила на газ.
Машина рванулась вперед, но Джек успел выдернуть ее из машины, и они оба упали в снег. Кэрол молниеносно вскочила, словно ее отпружинило от земли, но тут же снова упала, забившись в руках Джека, который успел ее схватить.
— Отпусти меня! — вопила она. — Я хочу уйти!
— Ты никуда не уйдешь! — прорычал Джек, борясь с ней, снова поражаясь ее силе.
— Ненавижу тебя! Я убью тебя! Убью, если не отпустишь!
— Угомонись, чокнутая! Или сейчас я тебя убью!
Он с силой ее встряхнул, отчего Кэрол больно ударилась затылком о присыпанный снегом асфальт. Разжав пальцы, она ударила ими его по щеке, целясь обломанными ногтями в незащищенную кожу. Он вскрикнул и с размаху влепил ей пощечину.
— Сэр! Сэр, позвольте мне! — задыхающегося от гнева Джека схватили сильные руки и оторвали от Кэрол, подняв на ноги. Хок опустился на колени рядом с распластанной на снегу женщиной и обхватил ее своими длинными мускулистыми руками, поднимая, как ребенка.
— Миссис, все хорошо… все хорошо…
— В подвал! — закричал Джек, потеряв над собой контроль. — В подвал ее, и не выпускать, пока я не скажу!
— Но, сэр…
— Молчать! В подвал эту суку, я сказал! Или я сейчас возьму твой пистолет и пристрелю ее! Слышишь меня, ты?
— Слышу, сэр, я не глухой, — невозмутимо отозвался Хок и, развернувшись, направился в дом.
Джек пошел следом, чтобы проконтролировать, как тот выполнит приказ.
Кэрол больше не сопротивлялась, понимая, что мериться силами с Хоком бесполезно.
Он нес ее бережно, почти с нежностью, и Кэрол чувствовала плечом, как мощно бьется о грудную клетку его сердце. Он явно не был согласен с Джеком, даже разгневан, но все равно подчинился и сделал так, как тот ему велел. Занеся женщину в подвал, он аккуратно посадил ее на постель.
— Все будет хорошо, миссис. Он успокоится, — прошептал он. — С тех пор, как вы… ушли, он стал очень злой. Очень. Вам лучше его не злить, и тогда все будет хорошо.
— Спасибо, Хок, — подавлено шепнула Кэрол и, подняв ноги, сунула их под одеяла и спокойно опустилась на подушку. Укрывшись, она свернулась калачиком, спрятав лицо, и больше не двигалась.
— Выходи, чего застрял? — окликнул Джек.
Хок ушел, и Кэрол услышала, как проскрежетал засов на железной двери.
Они ушли, оставив свет включенным.
Тогда Кэрол уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала.
Вскоре ее навестил доктор, который внимательно осмотрел ее, обработал ее раны, оставил лекарства и инструкцию, как и что принимать, и ушел, не проявив никакого интереса к тому, почему его пациентка избитая и израненная находится под замком в подвале.
Труп отсюда убрали, цепи тоже.
Ни Джек, ни Хок больше не приходили.
В стражниках у нее был какой-то незнакомый молчаливый мужчина, который время от времени заглядывал к ней, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и каждый раз услужливо осведомлялся, не нужно ли ей чего, и, не дождавшись ответа, уходил, тщательно запирая дверь.
