Когда зажегся свет, я все еще тяжело дышал, но это можно было принять за проявление горя. Лицо Хильдегард было мокрым от слез, и Гиммлер обнял ее за плечи. Встретив мои взгляд, он мрачно кивнул.

Последним поднялся со своего места Вайстор. Он покачнулся, словно готов был упасть, и Ран поддержал его за локоть. Вайстор улыбнулся и благодарно похлопал своего друга по руке.

– Я вижу по вашему лицу, милая дама, что ваша дочь приходила.

Она кивнула.

– Я хочу поблагодарить вас, господин Вайстор. Спасибо вам большое за помощь. – Она громко шмыгнула носом и достала платок.

– Карл, вы были сегодня просто великолепны, – сказал Гиммлер. – Замечательный сеанс.

Все, кто сидел за столом, включая и меня, дружно поддержали Гиммлера. Гиммлер все еще качал головой и удивлялся.

– Да-да, замечательный, – повторял он. – Можете быть уверены, что я сам свяжусь с соответствующими органами и прикажу немедленно вызвать наряд полиции, чтобы обыскать пивоварню Шультхайса и найти тело этого несчастного ребенка. – Гиммлер теперь смотрел прямо на меня, и я молча кивнул в ответ. – И ни минуты не сомневаюсь, что они найдут ее там. Я полностью уверен, что мы слышали голос девочки. Она говорила с Карлом, чтобы ваша душа могла наконец успокоиться. Я думаю, самое лучшее для вас сейчас – это пойти домой и ждать звонка из полиции.

– Да, конечно.

Я обошел вокруг стола, взял Хильдегард за руку и освободил ее из объятий рейхсфюрера. Затем мы пожали всем руки, приняли соболезнования и в сопровождении Рана направились к двери.

– Что тут можно сказать? – рассуждал Ран с важностью. – Разумеется, я очень сожалею, что Эммелин перешла в мир иной. Но, как сказал сам рейхсфюрер, это счастье, что вы теперь все знаете.

– Да. – Хильдегард шмыгнула носом. – Лучше все знать.

Ран сузил глаза и со страдальческим выражением на лице сжал мою руку ниже локтя.

– Я думаю, вы согласитесь, что для вас же будет лучше ничего не говорить полицейским о событиях сегодняшнего вечера, когда они придут к вам и скажут, что действительно нашли ее. Боюсь, если выяснится, что вы знали, где находится тело вашей дочери, до того, как полиция его найдет, ваша жизнь может сильно осложниться. Вы ведь понимаете: полиция не очень-то разбирается в делах такого рода и вам могут задать вопросы, на которые трудно будет ответить. – Он пожал плечами. – Я хочу предупредить вас: у нас у всех возникают вопросы, когда дело касается мира иного. Это действительно загадка, и притом такая, которую мы на этом этапе не в силах разгадать.

– Да, я знаю, как полиция может осложнить жизнь. Будьте уверены, я ничего не скажу о сегодняшнем вечере, и моя жена тоже, – пообещал я.

– Господин Штайнингер, я знал, что вы все поймете. – Он открыл входную дверь. – Пожалуйста, без колебаний обращайтесь к нам, если вам когда-нибудь захочется поговорить с вашей дочерью. Но я бы не стал торопиться. Нехорошо, когда духов вызывают слишком часто.

Мы снова попрощались и пошли к машине.

– Увези меня отсюда, Берни, – прошептала Хильдегард, когда я открывал ей дверь. И пока я заводил мотор, она снова расплакалась. Но на этот раз от потрясения и ужаса.

– Не хочется верить, что люди могут быть такими, такими... бесчеловечными! – воскликнула она.

– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через все это. Мне действительно очень жаль. Я сделал бы все, чтобы избавить тебя от этого зловещего спектакля. Но это был единственный путь.

Я доехал до конца улицы и оказался на Бисмаркплац, тихой площади, где пересекаются две пригородные улицы, с небольшим островком травы в центре. Только теперь я понял, как близко мы были от дома фрау Ланге на Гербертштрассе.

Я заметил автомобиль Корша и припарковал свой сзади.

– Берни! Ты думаешь, полиция найдет ее там?

– Думаю, что найдет.

– Но как он мог так играть, зная, где она? Откуда он узнал все про нее? Что она любит танцы?

– Потому что именно он или кто-то из них уложил ее туда. Возможно, прежде чем убить, они разговаривали с Эммелин, задавали ей разные вопросы. Так, на всякий случай.

Она высморкалась и взглянула на меня.

– Почему мы остановились?

– Потому что я собираюсь вернуться и кое-что выяснить. Посмотрим, удастся ли мне разгадать, что за грязную игру они затеяли. Перед нами стоит машина одного из моих людей. Его зовут Корш, он отвезет тебя домой.

Она кивнула.

– Пожалуйста, будь осторожен, Берни, – попросила она, задыхаясь, и низко опустила голову.

– С тобой все в порядке, Хильдегард?

Она ощупью искала ручку двери.

– Кажется, меня сейчас вырвет. – Она распахнула наконец дверцу и выпала на тротуар. Рвота брызнула фонтаном в канаву и на руку, которой она оперлась о мостовую. Я выпрыгнул из машины и кинулся к ней, но Корш опередил меня. Он поддерживал Хильдегард за плечи до тех пор, пока ее дыхание не выровнялось.

– Господи, – ужаснулся он, – что здесь происходит?

Я присел на корточки рядом с ней, вытер с лица Хильдегард пот и обтер ей губы. Она взяла у меня платок и позволила Коршу усадить ее.

– Это длинная история, – сказал я. – И боюсь, что с ней еще придется долго разбираться. Я хочу, чтобы ты отвез ее домой, а потом подождал меня в Алексе. Вызови туда же Беккера. Похоже, что у нас сегодня будет ночка не из легких.

– Извините, теперь я в порядке. – Хильдегард бодро улыбнулась. Мы с Коршем помогли ей подняться и, поддерживая за талию, отвели к машине Корша.

– Будьте осторожны, комиссар.

Он сел за руль и включил мотор. Я велел ему не беспокоиться.

Когда они уехали, я еще с полчаса подождал в своей машине, а потом пешком отправился по Каспар-Тайс-штрассе. Ветер все усиливался, и порою он с таким шумом обрушивался на верхушки деревьев, что, будь я настроен более мистически, пожалуй, подумал бы, что этот ветер как-то связан с происшедшим в доме Вайстора, возможно, мы нарушили покой духов или что-нибудь в этом роде. Как бы то ни было, у меня возникло ощущение опасности, и, конечно, вой ветра и затянутое облаками небо только усугубило его, но, когда я вновь увидел этот напыщенный дом, мне стало совсем не по себе.

Теперь на тротуаре у дома не было никаких машин, но я все-таки приближался к саду, соблюдая меры предосторожности: а вдруг те два эсэсовца все еще торчат там? Убедившись, что дом не охраняется, я на цыпочках пробрался к незапертому окну в туалете. Я ступал очень осторожно, так как в окне туалета горел свет и отчетливо слышалось, как кто-то тужится, сидя на унитазе. Распластавшись по стене, я ждал, как мне показалось, целую вечность. Минут через десять – пятнадцать наконец послышался шум спускаемой воды, и свет погас.

Прошло несколько минут, прежде чем я решил, что уже можно идти. Я подошел к окну и поднял раму. Попав в туалет, я тут же пожалел, что у меня не было с собой противогаза – вони хватило бы на целую проктологическую клинику. Я полагаю, именно такие моменты имеют в виду полицейские, когда говорят, что у них вонючая работа. Даже за те деньги, что мне платят, стоять в туалете, где только что опорожнили кишечник в каких-то чудовищных размерах, удовольствие точно ниже среднего.

Ужасный запах заставил меня покинуть туалет быстрее, чем этого требовали соображения безопасности, и я чуть было не попался на глаза самому Вайстору, который, еле передвигая ноги, прошел мимо открытой двери туалета через прихожую в комнату напротив.

– Ну и ветер сегодня! – произнес кто-то, и я узнал голос Отто Рана.

– Да, – кашлянул Вайстор, – зато он помог создать соответствующую атмосферу, не так ли? Такая перемена погоды особенно обрадует Гиммлера. Не сомневаюсь, что он найдет в этом какой-нибудь сверхъестественный вагнеровский смысл.

– Вы очень удачно выступили сегодня. Карл, – похвалил Ран. – Даже рейхсфюрер отметил это.

– Но выглядите вы усталым, – сказал третий голос, который, как я догадался, принадлежал Киндерману. – Давайте-ка я вас осмотрю.