Флер стояла у окна материнской спальни и наблюдала, как Алексей уезжает на «роллс-ройсе» с шофером. Серебристый автомобиль ровно скользнул по дорожке, потом проехал через железные ворота на рю де ля Бьенфезанс. Улица Благотворительности. Какое глупое название! Никакой благотворительностью здесь не пахнет.

Здесь живет ужасный человек, ненавидящий свою собственную плоть и кровь. Может быть, если бы она была маленькая и хорошенькая…

Но это смешно. Отцы должны любить дочерей, не важно, какие они на вид. Она посмотрела на Белинду, задремавшую на кровати, и подумала: может, пошуметь и разбудить ее? Чтобы не оставаться в одиночестве с этим тяжелым грузом в душе, становившимся тяжелее с каждой минутой. Но Белинда, свернувшаяся на кровати, казалась такой хрупкой, а ей предстояло выдержать еще и ужин.

Пора прекратить думать об ужасном поведении отца, или она снова расплачется, а ей уже семнадцать, стыдно лить слезы, она не дитя. Надев удобные мокасины, Флер вышла из спальни через гостиную матери в коридор. Несколько минут постояла, пытаясь сориентироваться, потом нашла лестницу, ведущую в сад. Когда глаза Флер привыкли к яркому солнечному свету, она заставила себя сосредоточиться на геометрически точно расположенных клумбах и кустах. В общем-то ей повезло, что ее отослали в монастырь.

Подумать только, ее воспитывал бы человек, который в такой аккуратности содержит сад! Монастырский сад гораздо лучше. Там и кошка может спать на клумбе. И не одна. Много кошек. Там растут сорняки, прыгают жабы и…

К черту, к черту, к черту. Она вытерла глаза рукавом свитера.

Ей же семнадцать, а она плачет как ребенок. Ну почему она такая глупая? Почему она ждала, что его отношение к ней изменится?

Неужели надеялась, что он станет вести себя как мальчики из Шатильон-сюр-Сен? Неужели думала, что стоит ему взглянуть на нее, и он сразу упадет на колени и станет просить прощения?

Флер глубоко вздохнула, пытаясь отвлечься, и огляделась вокруг. Длинное строение в форме буквы Т тянулось за садом. Серое, каменное, как и сам дом. Но одноэтажное, без окон. Оно походило на просторный гараж, но вокруг него росли такие же ухоженные кусты и цветы. В последний раз она вытерла глаза и пошла по дорожке к этому зданию. Она обнаружила незапертую дверь и вошла.

Флер почувствовала себя так, будто оказалась внутри гигантской шкатулки с украшениями. Ничего подобного она никогда раньше не видела. Ошеломленная, она замерла и стала озираться. Пол из черного мрамора блестел, стены покрывал черный муар, а с потолка свисали светильники, которые превращали его в звездное ночное небо, как на картинах Ван Гога. Эти светильники соединялись в созвездия, и каждое созвездие освещало один из нескольких дюжин несказанной красоты автомобилей.

Машины так сверкали, что были похожи на старинные драгоценные камни: рубины, изумруды, аметисты, сапфиры. Некоторые стояли прямо на мраморном полу, но большинство из них — на платформах разной высоты. Казалось, кто-то взял горстку камней, подбросил в ночь, но они еще не успели упасть и замерли на полпути к земле.

На каждой машине была серебряная табличка с гравировкой.

Флер шла и шла, стуча каблуками по черному мрамору пола. «Изотта-фраскини», модель 8, 1932… «штутц-беркат», 1917… «роллс-ройс», Фантом-1, 1925… «мерседес-бенц-ССК», 1928… «испана-сюиза», модель 68, 1931… «бугатти-брешия», 1921… «бугатти», модель 13, 1912… «бугатти», модель 59, 1935… «бугатти», модель 35…

Она заметила, что у всех машин, собранных в центре этого строения, есть общий знак отличия: красный овал «Бугатти». Потом она заметила высокую, ярко освещенную платформу, ярче всех остальных. Но она пустовала. С любопытством Флер подошла прочесть табличку в углу платформы.

«Бугатти-роял», модель 41.

— "А он знает, что ты здесь?

Флер резко повернулась и увидела очень красивого мальчика, таких в своей жизни она никогда не встречала. Волосы его блестели, словно прекрасный желтый шелк, а черты лица были мелкие и очень нежные. На нем был выцветший зеленый пуловер и мятые хлопчатобумажные брюки с широким ковбойским ремнем.

Мальчик был маленького роста, его макушка едва доставала ей до подбородка; еще у него были тонкие, как у девочки, руки с длинными пальцами и ногтями, обкусанными до мяса. Даже со своего места Флер видела темные тени под его глазами, такими же синими, как первые весенние гиацинты.

— Ты кто? — спросила она, хотя сама знала ответ. Она узнала бы его где угодно, его лицо было слепком лица Белинды.

Старая горечь желчью поднялась к горлу.

Он принялся грызть остаток ногтя.

— Я Мишель. Я не собирался шпионить за тобой. — Он печально, но мило улыбнулся ей. — Ты злишься на меня, да?

— Не люблю шпионов.

— Да я и не следил. Просто… Но я думаю, это не важно.

Вообще-то никому из нас не разрешается сюда заходить. Он разозлится, если узнает.

Его английский был американским, как и ее.

— А мне плевать, — воинственно заявила она. — Я его совсем не боюсь.

— Потому что ты его не знаешь.

— Я думаю, кому-то из нас повезло больше. — Флер постаралась говорить самым противным тоном.

— Да, я тоже так думаю.

Мишель подошел к двери и стал выключать светильники на панели.

— Теперь тебе лучше уйти. Надо запереть, прежде чем он обнаружит, что мы сюда заходили.

Флер не спешила, желая показать брату, что его слова для нее пустой звук. Потом наконец подошла к двери и взглянула на него сверху вниз.

— Я думаю, ты делаешь абсолютно все, что он тебе скажет, да? Послушный трусливый маленький кролик.

Он ничего не ответил. Она отвернулась и вышла, пылая ненавистью к этому безупречному аккуратненькому мальчику, такому нежному и изящному, что его могло унести порывом ветра. А она-то все прошедшие годы упорно старалась стать самой мужественной, самой быстрой, самой сильной. Похоже, жизнь сыграла с ней злую шутку. Совсем не смешную.

Флер ушла, а Мишель словно врос в мраморный пол. Он не мог даже позволить себе надеяться, что они с сестрой станут друзьями. Но так хотелось, чтобы кто-то помог ему заполнить болезненную бездну, оставшуюся в душе после смерти бабушки.

Его воспитывала Соланж, Она говорила, что он для нее шанс, посланный Судьбой для исправления прошлых ошибок. Она пыталась объяснить мальчику, что происходит между его родителями.

Однажды вечером она услышала, как Белинда кричала Алексею, что ненавидит его за свою беременность и не будет любить ребенка, которого носит от него, потому что он отдал ее малышку в монастырь. Бабушка рассказала, как отец смеялся над угрозами Белинды.

Он ни секунды не верил, что мать сможет противиться зову своей собственной плоти и крови. Этот ребенок, говорил он, заставит ее забыть о первом.

Но отец Мишеля ошибся. Соланж присутствовала при том, как Мишеля впервые после родов принесли матери. Белинда отвернулась от него тогда и до сих пор не смотрела в его сторону…

Малыша взяла бабушка, именно она сумела установить нелегкое перемирие между его родителями. Чтобы не бросать тень на семейство Савагар, Белинда согласилась показываться на публике с сыном. За это ей разрешили навещать дочь дважды в год. Но это никак не повлияло на отношения между Белиндой и Мишелем. Она сказала ему, что он ребенок своего отца. С тех пор она не замечала его, словно он был невидимкой.

Еще очень маленьким Мишель понял, что все проблемы в семье связаны с его сестрой, таинственной Флер. Многие годы он пытался что-то выяснить про нее. Бабушка знала, почему ее отослали, но никогда не говорила ему. Теперь этот секрет она унесла с собой в могилу.

Он понимал, ему надо радоваться, что его бабушка наконец освободилась от боли, мучившей ее в последние дни. Но ему так хотелось, чтобы она вернулась. Чтобы она попыхивала «Голуазом», запачканным губной помадой, гладила его по голове, рассказывала, как много он для нее значит, какой он особенный, изливала бы на него любовь, которой он не получал ни от кого больше в доме на рю де ля Бьенфезанс.