— Но это же смешно! — воскликнула Флер. — Ты Когда-нибудь слышала о модели ростом в шесть футов?

— Пять футов и одиннадцать с половиной дюймов, не преувеличивай, детка. Банни говорит, из-за такого, как у тебя, типа лица и такой фигуры агенты сходят с ума. Уж она-то знает.

— Я думаю, сама Банни сошла с ума, — мрачно проговорила Флер. — Слушай, Белинда, я не понимаю, почему мы должны уезжать тайно, особенно после того, как Алексей сказал, что хочет со мной поговорить? Мне… Мне кажется, я ему немного понравилась. Может, он передумает и разрешит мне поехать учиться в Штаты?

Этого не стоило говорить. Флер поняла свою ошибку, когда заметила, как крепко руки Белинды стиснули руль, и ей стало не по себе. Флер попыталась объяснить матери, что она устала в тот вечер, была взволнована, она сказала, что ненавидит Алексея так же сильно, как всегда, и она не такая дура, чтобы малейшее проявление симпатии с его стороны заставило ее забыть прошлое. Она помнит, что он вообще не хотел ее знать. Но почему не поговорить с ним? Что в этом плохого?

Белинда не хотела слушать. Она сказала, что Алексей хочет разделить их.

— Послушай меня, детка. — Белинда снова взглянула в боковое зеркало. — Сколько лет подряд ты просишь меня оставить Алексея? Разве ты не хотела, чтобы мы с тобой были только вдвоем? Теперь наконец я это сделала.

— Ты собираешься с ним развестись?

— Не то чтобы развестись… Сейчас, сию минуту, это трудно.

Просто мы будем жить отдельно. Но, детка, ничего не выйдет, если мы не сможем сами себя прокормить. Гретхен Казимир заинтересовалась тобой. Увидев фотографии, она захотела сделать профессиональные пробы. Я сказала, что это невозможно. Что мой муж никогда не согласится. Она засыпала меня телефонными звонками. Флер, она говорит об астрономической сумме, если получатся хорошие пробы.

Флер молчала. Все это не укладывалось у нее в голове, планы Белинды казались нереальными. Но ей так не хотелось возвращаться в монастырь! Все модели такие красивые, утонченные, она не помнит ни одной неуклюжей, высоченной семнадцатилетней девушки вроде нее.

Имение Дювержей располагалось на юге Фонтенбло; Оно состояло из двухсотлетнего шато, пруда с карпами и картинной галереи, увешанной работами старых мастеров. Банни Грубен очень повезло в тот день, когда она пришла в дорогой магазин за коробкой шоколада, а вышла оттуда с Филиппом Жаком Дювержем вместо конфет.

Она радостно кинулась навстречу Белинде и Флер, потащила их в дом, объясняя на ходу, что ее муж в Саудовской Аравии до ноября и они могут жить здесь просто как девочки. Разве не забавно? Флер подумала, что, может, и не очень, но промолчала.

К концу первой недели Флер всеми фибрами души невзлюбила хозяйку. Банни читала ей бесконечные лекции про макияж, красивую походку, она вдалбливала ей, кто есть кто в мире моды в Нью-Йорке, без конца трещала о том, как работала моделью.

День ото дня Флер казалась самой себе все крупнее, все безобразнее, ей хотелось исчезнуть и никогда больше не видеть Банни, не слышать ее голоса. А Банни без устали кудахтала про полное отсутствие интереса у Флер к одежде, критиковала за неловкость, когда девушка на что-то наталкивалась. Флер огрызалась, заявляя, что она не домашняя кошечка. Банни возводила глаза к небу.

Ей не нравился американский акцент Флер.

— Она, должно быть, родилась в Небраске, Белинда, — жаловалась Банни. — А французский акцент так нравится американцам. — Но в то же время она продолжала клясться Белинде, что у Флер есть нечто.

Флер спросила, что это такое, но Банни неопределенно покрутила рукой и пожала плечами, давая понять, что это невозможно объяснить словами.

На следующей неделе она привезла самого известного парижского парикмахера, взяв с него клятву молчать. Тот ходил кругами вокруг Флер, рассматривал ее, похлопывая себя пальцем по щеке, потом подрезал ей волосы на четверть дюйма здесь, на четверть дюйма там, и когда он закончил. Флер показалось, что ничего не изменилось. Но Банни со слезами на глазах называла его «маэстро».

К удивлению Флер, Белинда воспринимала слова Банни совершенно серьезно и несколько раз резко одернула дочь, пытавшуюся пошутить. Белинда была напряжена, как натянутая струна. Превратившаяся в комок нервов, она все время оглядывалась, словно ожидала внезапного появления Алексея, который мог выскочить из любого угла, как черт из табакерки. Флер пыталась ее успокоить, но уже без всяких шуток:

— Белинда, в самом худшем случае Алексей найдет нас и отправит меня обратно в школу. Не переживай так сильно.

— Ты, детка, не понимаешь. Если он узнает про Казимир, ничего не выйдет. Он запретит нашу затею и попытается оторвать тебя от меня. Ты его не знаешь. Эгоизм Савагара безграничен. Мы должны устроиться в Нью-Йорке, прежде чем он нас отыщет. Детка, это наш единственный шанс в жизни, больше такого не представится.

Слушая Белинду, Флер чувствовала себя не слишком уютно.

Трудно было поверить в серьезность происходящего и в необходимость именно сейчас заниматься устройством ее будущего. Единственное, что нравилось Флер, — быть вместе с Белиндой. Флер заметила, что с момента отъезда из Парижа мать не притрагивалась к рюмке. И девушка искренне радовалась; ей казалось раньше, что мать слишком много пьет.

Появление самого любимого фотографа Гретхен Казимир из Нью-Йорка насторожило Флер: а может, следует внимательнее слушать Банни Дюверж?

Гретхен Казимир рассматривала фотографии, разбросанные на столе. Она уже раз десять перебирала их за последнюю неделю, и всякий раз чувствовала волнение, словно впервые вынимала их из конверта. Что-то внутри сигналило ей: ошибки нет. Интуиция еще ни разу не подводила Гретхен, когда она наталкивалась на нечто важное. Да, она должник Банни.

Поглядев на золотые часы «патек-филипп», она поняла, что должна торопиться, если хочет быть готовой вовремя. Вечером у нее свидание с американским сенатором, более известным своей либеральной политикой в спальне, чем успехами в президентской кампании. Она давно собиралась его испробовать. Гретхен расстегнула четыре верхние пуговицы бирюзовой рубашки от Дианы фон Фюрстенберг, но даже не взглянула в сторону офисного душа. Вместо этого снова взяла со стола одну из фотографий.

Девушка была замечательная. Тот тип, который появляется раз в десять лет. Лицо Флер, как лицо Сьюзи Паркер, Джин Шримптон и Твигги[21] , станет модным символом десятилетия. В этой девушке есть нечто, напомнившее Гретхен о Шримптон и о великой Верушке, хотя в облике Флер было больше невинности и ожидания.

Она смотрела прямо в камеру. Смелые, почти мужские черты лица в ореоле светлых волос. Волшебная фотография. Не найдется в мире женщины, которая не отдала бы все, чтобы походить на нее.

Гретхен отложила крупный план и взяла со стола снимок в полный рост, он ей нравился больше всех. Девушка с Кентуккских гор, так бы она назвала ее. Флер стояла босиком, волосы заплетены в косу, большие руки свободно висят по бокам. На ней простое платье из хлопка, которое намокло так сильно, что отяжелевший подол облепил колени; соски затвердели и поднялись, влажная ткань обрисовала бесконечно длинную линию бедра яснее, чем если бы девушка была голой В «Вог» будут просто в восторге.

Гретхен Казимир была дама с амбициями, она сама себя сделала. На заработанную упорным, тяжелым трудом стипендию она выучилась, потом прошла, весь путь от незначительного сотрудника до редактора отдела мод в журнале «Вог» меньше чем за два года.

И наконец, к облегчению нескольких человек в издательстве «Конде наст» — тех, кто сразу распознал в ней соперницу, — начала свое собственное дело. Она создала агентство «Модели Казимир», начав с крошечного офиса в одну комнату и превратив его в организацию, почти столь же престижную и мощную, как «Агентство Форд». «Почти» не устраивало Гретхен Казимир, и она открыто признавалась любому, что не уймется до тех пор, пока не обойдет Эйлин Форд.