– Оброк же за один раз не увезешь. Сначала хлеб обмолоченный. Потом, перед самой распутицей, а если не успеваем – по первопутку, то, что с огородов собрано и с леса взято – что насолили, насушили, закоптили, замочили. Зимой убоину и дичину, ближе к весне шкуры. Уголь возим – каждому селищу урок назначен, сколько угля надо нажечь. Еще на воинское учение…

– Это ты уже говорил. Получается семь. – Стерв, оказывается, загибал пальцы. – А ты говорил: восемь или девять.

Глаза у Ионы вдруг забегали, и он начал невнятно объяснять что-то про шерсть, про полотно, про мед. Мишка не понимал, к чему клонит охотник, но тот явно затронул тему, которую Ионе обсуждать не хотелось. Алексей тоже заметил заминку пленника и, особо не стесняясь, закатил тому еще одну крепкую затрещину. Надо было как-то нажать на Иону, и Мишка напомнил:

– Чего ты засмущался-то? Боярыня же все равно уже все знает! Ну!

Иона помолчал, потупившись, потом признался:

– Еще девок возим, которые в возраст вошли. В Крупнице их боярский ближник Мирон смотрит – каких берет, а каких и назад отправляет.

– И что дальше?

– Не ведаю. Нам на Горку и за нее ходу нет, дальше Крупницы не ездим.

– Не врать! – Алексей встряхнул Иону за шиворот, затрещала ткань рубахи. – Если не знаешь, то разговоры наверняка слышал! Говори!

– Сказывают… у боярина Журавля дети не родятся. Вернее, есть один сын, Юркой зовут, но он то ли больной, то ли урод. Боярин Журавль обещался, что ту бабу, которая ему здорового сына родит, законной женой сделает – боярыней. Только возим девок и возим, а боярыни у нас пока нет.

«Блин! Право первой ночи? А дед рассказывал, что где-то там девки обряд инициации проходили. Стоп! Возим и возим?»

– А потом что с девками делается? Домой возвращают?

– Нет. Никто еще не возвращался, так что некоторые девки себе специально лица портят, чтобы Мирон их не выбрал.

«Охренеть! Жиль де Ре, барон де Лаваль, он же Синяя Борода, только на триста лет раньше и адрес другой. Ну и падла же ты, господин предшественник! Вот уж чего не ожидал!»

Алексея судьба девок, видимо, не заинтересовала, и он задал более практичный вопрос:

– А что это за горка такая, куда тебе ходу нет?

– Не мне одному, а всем, кто в моей округе живет. Здесь все речки в Случь впадают, а дальше на запад все речки текут в Горынь. Посередине Горка. На ней, говорят, усадьба самого боярина Журавля стоит. Тем, кто с этой стороны Горки живет, на ту сторону ходить заказано, а оттуда к нам. Но и с этой стороны земля разделена на три округи, и из одной в другую тоже ходить нельзя. Вообще народишку шляться без дела не велено, никто от своего селища далеко уходить не должен. Если стража поймает – наказывают, а могут и убить. Только вот недавно народ переселять пришлось, а то некоторые селища совсем опустели от морового поветрия, которое ваша колд… ваша боярыня… Ну в общем…

«ГУЛАГ какой-то. Или поселение ссыльных. Передовые по нынешним временам технологии, паскудство в стиле Синей Бороды и сталинская система трудовых лагерей! Он что там, совсем рехнулся? И этот Иона… Округу своей называет. Периодически объезжает «лагпункты», собирает продукцию и «генетический материал»… Это кого же Стерв отловил?»

– А скажи-ка, Иона, неужели родители своих дочек так просто тебе в обоз отдают?

– Так я же не один приезжаю, со мной… – Иона прикусил язык и снова начал испуганно озираться.

– С тобой боярские дружинники! – подсказал Мишка. – Или стражники?

– Так не своей же волей, боярин! – заныл Иона. – Если не я, то меня самого…

Куда подевался упрямец, молчком просидевший в погребе целую неделю? Перед Мишкой трясся на подкашивающихся от страха ногах натуральный слизняк.

– И как же ты, голуба, начальником целой округи стал? – поинтересовался Мишка. – За какие заслуги?

– Так боярин Журавль приказал, разве откажешься? Он же…

Договорить Ионе не дал кулак Стерва. Бить охотник, оказывается, умел не хуже ратника – Иона скорчился на земле и огреб еще и сапогом по уху.

– Встать! – рявкнул Алексей. – Отвечать бояричу!

Не ограничиваясь словами, старший наставник воинской школы вздернул Иону на ноги, предоставив возможность Стерву врезать пленному еще и по морде, пресек попытку Ионы снова упасть и пообещал:

– Будем месить, пока не заговоришь. – Двинул кулаком по загривку и добавил: – Или пока не помрешь.

– Я в страже служил, – тут же торопливо забормотал Иона. – Десятником. Года три назад у нас целая деревенька в бега ударилась, боярин дал мне три десятка бойцов и велел сыскать. Я сыскал, привел назад, а боярин велел провести их через все селища округи и в каждом селище кого-то одного из беглецов на кол сажать. Для памяти. И чтоб не смели снимать. Некоторые костяки до сих пор висят, а меня с тех пор Уездом прозвали, а боярин Смотрящим поставил.

– Кем?!!!

– Смотрящим за округой.

«Да что же это такое? Смотрящий, «бойцы», «баня с телками». Что там за болотом происходит? Кстати о телках…»

– А девок в баню таскать тебе тоже боярин Журавль приказал?

– Я не таскал, они сами…

– Не врать мне, козел! – выкрикнул Мишка деревенеющими от злости губами. – Урою, падла!

– Сами, боярич! Чтобы я их на смотрины к Мирону не забирал!

Мишка почувствовал, что откуда-то изнутри знакомо начинает подниматься лисовиновское бешенство, и словно со стороны услышал свой собственный голос:

– В кузню его!!! К Неклюду!!! Мордой в горн, суку!!!

Дальше произошло что-то быстрое и непонятное. Мишка вдруг обнаружил, что стоит на четвереньках, вернее, на трех конечностях – правая рука завернута за спину, а по лицу и по шее стекает вода. Напротив стоит Стерв с пустым ведром, а над головой раздается голос Алексея:

– А ну-ка зачерпни еще холодненькой, эта, наверно, согрелась.

«Блин, это ж меня водой отливают, а Леха меня на болевой прием поймал и держит. Допрыгался, едрит твою… Иона вроде бы живой, но глаза как плошки, и трясется. Похоже, не успел я».

– Все, дядь Леш, больше поливать не надо. – Мишка попытался повернуть голову, но правую руку резануло болью – Алексей бдительности не терял. – Да все уже, все! Больше кидаться не буду. Дядя Леша!

– Кинжал брось.

Только после этих слов Алексея Мишка понял, что сжимает в кулаке завернутой за спину руки оружие. Разжал пальцы, и кинжал, соскользнув по плечу, упал на землю.

– Опамятовал? – Хватка Алексея немного ослабла. – Ну и рожа у тебя была, Михайла, краше, чем у Бурея. Ладно, вставай.

Мишка снова уселся на завалинку возле стены склада, прижался затылком к бревнам и закрыл глаза. После приступа неконтролируемой ярости, как всегда, навалилась слабость и опустошенность.

«Сегодня прихватило круче, чем раньше, даже не помню ничего. Хорошо, что Алексей меня тормознуть успел. Что же такое случилось-то? Ну разозлился, ну полез из меня Лисовин, но я же вроде бы научился с этим справляться. Вот именно, справляться! А сейчас-то у меня такого желания не возникло – мы с Лисовином совпали! Единый импульс иррациональной и рациональной составляющих сознания. Не знаю, как это называется у специалистов, но сопротивляться этому, видимо, невозможно или очень трудно.

Но какая же сволочь предшественник, а я-то встретиться хотел, поговорить… размечтался, идиот. И Иона этот гнус натуральный. Как меня отец Михаил насчет зверя, который в язычниках… и правильно! Дело, конечно, не в язычестве, просто зверя страшнее человека, если его не сдерживают никакие моральные устои, в природе нет. А может, так и надо? Темное Средневековье, человек человеку волк…

Ну уж нет, господа! У вас там даже не ГУЛАГ, а Бухенвальд с Треблинкой и варшавским гетто. Я тебя, дражайший предшественник, иначе как за Гитлера теперь и держать не буду, рано или поздно ты у меня за все ответишь. А полицая твоего Иону… сначала на информацию раскрутим, а потом, как наши деды в сороковых годах, – «собаке собачья смерть!».