Неожиданно ярко его сиятельство представил, как юнец умирает от истощения в каком-нибудь жалком монастырском приюте, словно наяву услышал шушуканье придворных за спиной, представил ехидную ухмылку Нанси, и всех этих картин оказалось достаточно, чтобы Жорж-Мишель разозлился. Разозлился на пажа, в глупой гордыне не подумавшего обратиться к нему со своими нуждами. Весьма неласково растолкав мальчишку, граф де Лош раздражено сообщил юному шевалье, что его библиотека не предназначена для сна, и коль скоро шевалье Александр живет в его отеле, так ему надлежит спать там, где спят все нормальные люди — иными словами, в спальне. На робкую попытку пажа возразить, будто он вовсе не живет в отеле Лошей, его сиятельство не счел нужным отвечать. Он только схватил свисток и призвал лакеев, распорядившись немедленно позаботиться о юнце.
Первые дни проживания на новом месте Александр вздрагивал от любого шороха, однако дни шли за днями, а в жизни королевского пажа ничего не менялось. Наконец, шевалье уверился, будто графу вовсе не было до него дела. Подобный вывод успокоил пажа и он перестал путаться в самых простых задачах, вызывая тем самым недоумение и неудовольствие мэтра Виета.
Его сиятельство и паж одинаково заблуждались касательно намерений друг друга. Шевалье Жорж-Мишель напрасно сетовал, что не успевает заниматься двумя делами одновременно — просмеянием Рабоданжа и обаянием шевалье Александра. И уж совсем напрасно спрашивал себя, не означает ли это приближение старости. Предоставленный самому себе и учителям шевалье Александр преисполнился такой благодарности к графу, что его сиятельству уже не требовалось что-либо делать, дабы мальчишка согласился признать его даже Богом. В самом деле, видя, что граф де Лош не пытается ластиться к нему или просто касаться, видя, что он не дает себе труда даже разговаривать с ним, королевский паж уверился, будто его сиятельство заботится о нем совершенно бескорыстно и понял, что он — само совершенство. В этом шевалье де Бретей ошибался. Жорж-Мишель вовсе не забыл о заключенном пари, а похвалы Виета и других нанятых Рамусом учителей возбуждали любопытство графа, побуждая к действию. К несчастью его сиятельство не знал, с чего начать завоевательную компанию. Если бы ему требовалось обаять и сделать другом ровесника, шевалье Жорж-Мишель знал бы как взяться за дело. Не составляло для графа труда очаровать женщину и даже маленького ребенка — у Жоржа-Мишеля было четверо воспитанников и он успел понять, как дети любят подарки. Но что делать с юнцом в странном возрасте шестнадцати лет?
В ожидании того момента, когда его посетит дельная мысль, Жорж-Мишель решил внести некоторую систему в беспорядочное чтение пажа, запретил ему проводить все свободное время в библиотеке, ввел в распорядок дня мальчишки обязательные верховые прогулки, игры в мяч, уроки танцев и музыки, а также возобновившиеся уроки фехтования. Другу и родственнику дофина не составляло труда склонить любого фехтмейстера к тому, в чем они отказывали шевалье Александру — так что к услугам мальчишки вскоре оказался лучший в Париже учитель фехтования, а потом, к удивлению его сиятельства, уроки юнцу вызвался преподать даже верный Карл.
Впервые за последние два года Александр ощутил себя тем, кем и был по праву рождения — отпрыском древнего и знатного рода, защищенным богатым и влиятельным покровителем. Впервые осознал, что королевский двор может быть Раем, а не местом безжалостной войны всех против всех. Впервые являлся в Лувр не хищником, готовым зубами и когтями отстаивать место под солнцем, а веселым и беззаботным шевалье. Впервые смотрел на придворных дам так, как смотрят на них все прочие молодые люди; непринужденно, как с равными, раскланивался с придворными кавалерами; шутил и смеялся, и так трогательно ухаживал за Анриеттой де Невер, что в конце концов убедил завсегдатаев двора, что шевалье Александр — образцовый дворянин.
Надзиратель за пажами раньше всех понял, что означают подобные перемены, и потому постарался не загружать юного шевалье службой и уж вовсе перестал ставить на тяжкие часы ночных дежурств. Таким образом служба не изнуряла пажа, светские обязанности были легки и приятны, занятия не утомляли. Даже его величество Карл IX, первое время дувшийся из-за «измены» любимца, обнаружил немало положительных качеств в новом Александре. Юный шевалье более не веселил короля историями из жизни Шатле, зато с интересом слушал рассказы Карла об охоте, и его величество, придя в восторг от подобного внимания, принялся наставлять пажа в тонкостях травли, выращивании и обучении охотничьих собак и птиц, а потом, окончательно разоткровенничавшись, даже признался, что начал писать книгу о привычках оленей, в доказательство чего прочитал пажу несколько глав. Осчастливленный доверием короля Александр не мог не ответить Карлу подобным же доверием и в свою очередь поведал его величеству, что видел в библиотеке графа де Лош целую поэму о времяпровождении собак и птиц. Его сиятельство немедленно был призван в кабинет короля, и после полуторачасовой беседы о книгах, охоте, оленях, собаках и кабанах кузены с удивлением обнаружили, что их собеседник не так плох, как им казалось. А еще через пару дней после нежданно обнаружившегося понимания шевалье Александр поразил Карла IX и графа де Лош очаровательным сонетом собственного сочинения о достоинствах охотников.
Ее величество королева-мать была в восторге от этого тройственного союза. Занятия охотой и поэзией в компании с графом де Лош и шевалье Александром настолько умиротворили короля, что он перестал следить за дофином ненавидящим взглядом, перестал хмуриться и несколько раз сказал брату пару милостивых слов. Даже приступы ярости Карла, наводившие ужас на окружающих, почти исчезли. Радость Екатерины была столь велика, что придворные во все голоса принялись восхвалять государственную мудрость графа де Лош, так ловко сумевшего подобрать ключик к сердцу короля и тем самым внести мир в королевский дом.
Только три человека в Лувре были недовольны воцарившейся при дворе идиллией. Генрих де Валуа досадовал из-за внезапно вспыхнувшей дружбы кузена и старшего брата. Генрих де Гиз злился из-за того, как коварно шевалье Александр смог втереться в доверие к Жоржу. А барон де Нанси готов был рвать волосы от отчаяния, видя, с какой легкостью граф де Лош морочит голову глупому юнцу. Попытка капитана предупредить мальчишку закончилась неудачей. Со смущенном видом выслушав барона, шевалье Александр заявил, будто его милость заблуждается, а граф де Лош и де Бар человек добрый и великодушный. При этом взгляд пажа напоминал взгляд ребенка, на глазах которого взрослые делают что-то не то. Нанси побагровел.
— Да поймите же, шевалье, — принялся втолковывать он мальчишке, — граф де Лош просто развлекается за ваш счет!
— Что вы, господин капитан, — с еще большим смущением проговорил юный шевалье и покраснел. — О развлечениях я знаю все. Так не развлекаются…
Капитан на мгновение застыл, а затем молча пошел прочь. В голове барона промелькнула мысль, что он сделал все, что мог, и если теперь из-за глупой прихоти граф отправится на тот свет, а королевский паж на эшафот, он, капитан де Нанси, может только умыть руки.
Александр не думал о предостережении Нанси, он был слишком счастлив. Если бы граф де Лош видел, какими глазами смотрит на него мальчишка, возможно, даже он, привычный ко всеобщему преклонению и обожанию, был бы смущен этой безграничной преданностью. Королевского пажа не мучили ночные кошмары, но временами, проезжая вместе с графом по парижским улицам, юноша с ужасом вспоминал, какой образ жизни вел совсем недавно и кого считал своими друзьями. Александр надеялся, что у Жерома и Смиральды хватит ума не бросаться ему в объятия, если случай столкнет их на улице. Однако предосторожность никогда не помешает и юный шевалье не раз и не два репетировал перед зеркалом, что и как будет говорить при подобной встрече. И все же сколько бы паж не думал о пугающей возможности, к встрече со Смиральдой Александр оказался не готов.
